- Алексей, про силу Татьяны Анатольевны знают все. А в чем ее слабость?
- Да, сильные стороны многие отмечают, но редко задумываются… ведь понятно, что человек знает о фигурном катании всё. Мощь, глыба, айсберг, который невозможно пройти насквозь. Я про слабость сейчас скажу. Но сила в том, что она может признать свою слабость. В том, что она может спокойно сказать: а я не знаю. По ее статусу, знаниям она ведь может не то, чтобы давить, но говорить, что делать. И при этом, сколько раз у нас были ситуации: «Леш, а я не знаю. Давай подумаем. - Давайте».
- Такие слова вызывали растерянность?
- Нет, удивление. Понятно, что осознание многих факторов приходит с возрастом или со временем, и в тот момент ты полностью доверяешь тренеру и полагаешься на его знания, и так далее. Но она ничуть… То есть с ней было настолько комфортно: были диалоги, обсуждения, вопросы, которые мне до этого не задавали никогда... Делали все сообща.
Помню, мы тогда в Америке тренировались, Татьяна Анатольевна могла легко сказать: а давай поедем в соседний штат, у меня там есть знакомый, спросим у него совета. И мы ехали. Она не боялась показаться слабой в каких-то моментах.
Из интервью Татьяны Тарасовой «МК» несколько лет назад.
- Я больна спортом? Хорошо это или плохо? Любая болезнь – это все равно болезнь. Но у меня так - что же я могу с этим поделать? Ничего. Знаете, сейчас вспомнила, как мама с папой, Галей и со мной собирались ехать в Ленинград на машине. Родители хотели показать нам с сестрой город, музеи, набережные, залив… И мама велела мне убраться в квартире. Потом пришла, провела пальцем под мебельным шкафом… и они поехали втроем. Я билась в истерике на балконе, бабушка сказала – «звери», но меня не только не взяли, этот вопрос просто не обсуждался.
- Что касается конкретной слабости… Это не слабость, это боль. Потеря в один год мужа, сестры, мамы. И, наверное, то, о чем она рассказала лишь недавно, хотя я предполагал, что это так: нет детей.
- Вам приходилось утешать Татьяну Анатольевну? Она вообще принимает утешение?
- Да, конечно. Это женщина. И этим все сказано. Также ранима и… Женщина женщине тоже рознь, как и мужик мужику. Она очень сильная женщина. Когда совсем тяжело - тогда, значит, совсем тяжело. Но Татьяна Анатольевна всегда старалась внутреннее состояние скрыть, оно никогда не имело отголосок в состоянии учеников.
- Скрывать спортивные эмоции она не умеет, а…
- Свои личные умеет.
- Я очень остро реагирую на несправедливость: по отношению к себе я могу и стерпеть, а к другим - нет. Когда мне было лет 28 и ко мне был прислан из главного общества профсоюзов доктор, который недокармливал детей, - это было в Томске - то била я его так, что не помню ни себя, ни его в этот момент. В прямом смысле слова. Гнала его с девятого по первый этаж, он перескакивал через две ступеньки, а я летела в ярости за ним. И если бы совсем догнала, то, наверное, убила бы. Потому что у меня целую неделю дети были голодные. Он воровал. Прихожу на кухню: «Что-то мне кажется, что мои дети - голодные». А мне отвечают: «Да ты посмотри, что доктор им заказывает, какой минимум!» - и дали «разблюдовку» на всю неделю. А там - крохи. Метнулась, вывернула весь его чемодан - и оттуда как посыпались талоны и деньги, которые он украл. И все, сдержаться я уже не могла. Свидетелей не было. За нами никто не смог бы угнаться.
- Алексей, с вами Татьяна Анатольевна всегда была абсолютно откровенна или есть границы?
- Нет границ. Любые темы, абсолютно любые темы. Ей, конечно, было проще, когда она была в этой кухне фигурного катания полноценно. Все фигуристы - это ее дети, большая семья. Этой надо супчик приготовить, этому за шоколадкой съездить. Сегодня, конечно, моменты, которые были завуалированы работой, оттеснены на задний план, естественно, начали вылезать.
Границы не было и с самого начала. с самого начала. Вот сейчас думаю: в какую тему я мог не лезть? Не было таких.
Помню чемпионат Европы во Франции, Татьяна Анатольевна тренировала Илью Кулика (олимпийский чемпион в Нагано-1998. - Ред.). Он заболел, а я был чего-то у него в номере и видел, как Тарасова о нем заботилась. Подумал: ну ничего себе, вот это да! Это тогда легко на внутренние мысли. Я ведь потом уходил от бывшего тренера в «никуда». Не было такого, что я договорился с Тарасовой и ушел от Мишина. У меня всегда все не как у людей: сначала ушел. А потом не то, что начал думать, а просто знал, что надо уходить.
- Моя бабушка так нас хвалила - целовала в плечо. А когда-то Илья Кулик меня спрашивал: «Вы вообще-то хвалить умеете?». Я говорила: «Я же не для того рядом с тобой, чтобы хвалить, а чтобы ты был лучше!» Но и он мною поцелован. Илюша ведь был первым мальчиком, которого я взяла, и я была как голубка над ним, я его обожала…
Ученик и тренер находятся на одной нитке в момент созидания. Ну и что, что потом эта нитка тоньше или даже рвется? Это нелегкий момент, но главное, что ты дал человеку жизнь. Признательность выражается уже в том, что ученик донес придуманное тобой до зрителя, выступил передаточным пунктом. Передаешь через него, а тебе возвращается с трибун. А что требовать? Признательности? Бесполезно. Ты же любишь и вместе делаешь это дело.
Что они должны сказать? Ты видишь, что они и так тебе благодарны. И ты уже все получил… Учеников же не надо мучить любовью. А я их мучила. Я так думаю. Может, излишне о них заботилась. Они ко мне попадали в основном в том возрасте, когда их колбасило. А они только с тобой, без родителей, далеко от дома. И ты за них всегда в ответе. Я помню, как однажды Андрюшка Букин не пришел ночевать. Он так натренировался, так устал, сомневался, что он это вынесет… И абсолютно обессиленный куда-то пропал. Я просидела прождала его в гостинице, на подоконнике, свесив ножки, до восьми утра. Я хотела только его увидеть - убедиться, что живой. Кто доводил больше всего? Они все были хороши. И все могли это сделать.
- Вы говорите, что на первой же тренировке с Тарасовой не раскаялись в желании поменять тренера…
- Первая тренировка - а я всегда за юмор, в любом его проявлении, была… Первый раз мы встречаемся на льду. У меня новые ботинки, Татьяна Анатольевна стоит за бортиком. Я подхожу. А в этот момент на льду много танцоров. Она говорит: пару кругов беговыми в одну и другую сторону и - подошел ко мне.
Мир фигурного катания таков: танцы на льду - это типа гламур, у них «беговые», а у одиночников все проще, это «перебежка». И я слова вроде как отдаленно понимаю: видимо, перебежка. Но стою. «Ты чего, не понял? Давай беговыми туда-сюда и - подошел ко мне». Говорю: «Татьяна Анатольевна, простите, перебежками?» Она разворачивается и с такой скрытой улыбкой: «Мелкими перебежками ты пойдешь на… отсюда, а сейчас - беговыми».
Несмотря на величие, у нее есть этот юмор, в сердце человечность… Меня недавно просили в трех словах охарактеризовать Тарасову. Я сказал: подумаю. Теперь подумал. Это Великая Китайская стена. Которая и охраняет, и оберегает, защищает, и остановиться можно, и присесть. Многофункциональность. Плюс чудо света. Одно из.
- Мы когда с Тамарой Николаевной Москвиной летали, я ложилась сверху, а она на пол. И так спали. Всякое бывало - по трое суток сидели в аэропортах. Помню, в Кемерове так было. У нас там проходили показательные выступления на открытом воздухе: минус 25, пурга, все заносит, а зрители по четыре часа как вкопанные стояли. И в этот снег, который наметало на лед каждые пятнадцать минут, они бросали срезанную герань. Со своих окон срезанную, цветов же не было... Я умирать буду, не забуду это турне. Нам организаторы приносили ведро апельсинов, все брали по апельсину, валялись в перерывах между двумя выступлениями на раскладушках и - с этой вот геранью. А когда уезжали, тогда и зависли в аэропорту. Газеты расстелили около туалета - и так лежали. А что делать? Как все… Жили, чтобы работать.
Правильно ли это? Я не знаю, когда-то очень правильно. Я счастливо прожила свою жизнь. А ради чего тогда? Можно жить ради детей - это тоже большая цель, настоящая, когда мать во имя детей уходит с работы. Собой тянуть детей - растить, образовывать… Это и тренерская работа - тянуть собой. А что еще делать? В тусовках оно ведь ничего не рождается.
- Есть у вас, Алексей, любимое выражение Тарасовой, которое все время на языке висит?
- Ну, фраза, которую знают все: «Леша может всё». Я сначала как-то стеснялся. Просто ненавижу, когда меня хвалят или говорят что-то приятное. Всю жизнь так было. Потом махнул рукой. Уже мемом стало. А еще Татьяна Анатольевна часто говорила: «Леш, а чего с лицом? Устал что ли? Да? Ну иди ко мне на ручки, покачаю». Я это все слышал, слышал, много раз, потом думаю, дай-ка прыгну. Я прыгнул. Слегала в больницу со спиной.
Было пять турниров подряд, самый первый наш сезон с Татьяной Анатольевной, за пять недель. Этапы Гран-при, чемпионат мира среди профессионалов, в котором в те годы разрешили участвовать всем, чего-то еще. Мы пять турниров выиграли. Но после третьего, как раз чемпионата мира, я стою в коридоре: «А чего такой грустный? - «Да, чего-то тяжеловато, уже третий турнир. - Устал, иди ко мне на ручки». Я пошел и прыгнул. Тяжело было потом Татьяне Анатольевне со спиной.
Есть еще всем известные слова: нежнятина, малышатина, катался шепотом…
- Вам ведь с Татьяной Анатольевной слова не нужны?
- Да, у нас бесконтактный способ. Я не хочу ей ничего желать, она прекрасно все сама знает, мы понимаем друг друга на протяжении многих лет, не говоря друг другу ничего. По взгляду, буквально по слову «привет». Понятно, что очень важно здоровье. Но я, наверное, пожелал бы всем остальным - как бы кто любил или не любил Татьяну Анатольевну Тарасову, - перенять хотя бы малую часть ее харизмы, профессионализма, хотя бы какую-то частицу того, что она впитала за свою жизнь.
