И в этом виделась в том числе и необычайная популярность Александра Якушева — никому не надо было объяснять, кто это. По-юношески я не осознавал, что такими незначительными деталями, на первый взгляд, Александр Сергеевич входил в историю не только хоккея, а масштабной жизни страны.
Но сегодня мне видится некая предопределенность в его биографии.
Александр Сергеевич — ровесник советского хоккея. Напоминаю, первый сезон состоялся в 1946–1947 годах, когда стосковавшаяся по спорту публика повалила зимой на стадион «Динамо», где футбольные кумиры выходили на залитый прожекторами лед в непривычной амуниции — в щитках из войлока и велосипедных шлемах.
Я не хоккейный историк, но так сложилось, что Александр Сергеевич стал не просто частью моей биографии — начиная с детства, великий Якушев проходит через всю мою жизнь. Может быть, Якушев и есть моя точка вбрасывания в жизни. Хотя в детстве я болел за «Динамо». До сих пор в ушах восторженный возглас Николая Озерова на последней минуте матча «Спартак» — «Динамо» при ничейном счете: «Бегут секунды, и вместе с ними убегает от защитников Александр Якушев! Г-о-ол!»
Сегодня, в юбилейные дни, вороша воспоминания с той поры, когда ребенком переживал хоккейные страсти, а потом, став репортером, уже приезжал к спартаковскому тренеру Якушеву на базу в Сокольниках, где он встречал с подкупающей доброжелательностью, сам поражаюсь, сколько же в моей жизни связано с Александром Сергеевичем.
Даже Новые года неоднократно встречали вместе у меня на даче, с семьями вратаря и телекомментатора Владимира Маслаченко, худрука знаменитых «Самоцветов» Юрия Маликова, певца и композитора Олега Газманова, писателя и драматурга Андрея Яхонтова…
И после боя курантов, традиционно оторвавшись от праздничного стола, мы устремлялись на заснеженный лед, под вековыми соснами, устраивая состязания на хоккейную меткость, где воротами служила картонная коробка. И шайба после мощного щелчка легендарного Якушева, которого боялись все вратари в мире, летела на соседский участок. Коробка, о которой я упоминал, занимает почетное место в маленьком музее моих спортивных реликвий, по соседству с футбольным мячом, подаренным Яшиным, и юбилейной шайбой Фетисова.
Иные из гостей, глядя на пробитую шайбой коробку, недоумевают. Тогда с гордостью я рассказываю о новогодней дуэли с самим Александром Якушевым.
Дачное место в те времена называлось исторически поселком Старых Большевиков у железнодорожной станции Челюскинская по Ярославскому направлению близ родины футбольного «Спартака» — Тарасовки, сыгравшей огромную роль не только в моей жизни, но и ставшей путеводной звездой в судьбе хоккеиста Якушева.
Я впервые открыл калитку спартаковской базы с огромным красно-белым ромбом на фасаде в те далекие времена, когда тарасовские старожилы еще помнили, как в 1941 году футбольная поляна превратилась в армейский плац для обучения новобранцев.
Тарасовка встречалась и на страницах литературных произведений — в детективном романе сыщики МУРа там задерживали старика-бандита Прохора. А в реальной жизни летним ранним утром 1958 года в спартаковской Тарасовке, где сборная СССР готовилась к чемпионату мира по футболу в Швеции, арестовали Эдуарда Стрельцова.
К Тарасовке, кроме спорта, было приковано и неусыпное внимание советских спецслужб, поскольку на окраине поселка за глухими заборами располагались дачи американского посольства, охраняемые элитными морскими пехотинцами. Но что нам, детям, было до «холодной войны» между КГБ и ЦРУ? Мы ведь метались за футбольными воротами, подавая мячи, и с обожанием взирали на кумиров. И не только на них, но и на завсегдатаев спартаковской базы, скажем, на девятого чемпиона мира по шахматам Тиграна Петросяна, отобравшего корону у самого Ботвинника. На базе запросто можно было встретить и главного футбольного статистика страны Константина Сергеевича Есенина, сына поэта Сергея Есенина и актрисы Зинаиды Райх.
Тарасовка славилась еще и рестораном грузинской кухни «Кооператор», где гостеприимный повар Георгий Гоголадзе с неистощимым кавказским радушием жарил шашлыки и цыплят табака. Сквозь прозрачную витрину иной раз можно было увидеть знаменитостей — Иосифа Кобзона и Валерия Харламова.
В зрелые годы бывали мы там и с Александром Сергеевичем, для которого подмосковная Тарасовка, где в былые времена жили не только футболисты, но и хоккеисты, волейболисты, теннисисты, наверное, одно из самых дорогих воспоминаний в жизни. Поскольку именно там, на сборах, Александр Сергеевич познакомился с красавицей-студенткой, лыжницей Татьяной.
Якушев уж точно не любитель обсуждать личную жизнь, потому и я ограничусь признанием, что такого трогательного романа длиною в жизнь я никогда не встречал.
Пишу эти строки в сосновой тиши близ спартаковской базы в Тарасовке, и новогодние воспоминания навеяли, как однажды я нарядился Дедом Морозом и без звонка нагрянул к Якушеву (была, конечно, и Снегурочка). Татьяна с Александром Сергеевичем, открыв дверь, рассмеялись: «С Новым годом, дедушка, но вы ошиблись квартирой. Мы вас при этом все равно не отпустим, чай на кухне». Дома я снял седой парик и бороду, разоблачилась и Снегурочка. Тогда, под хохот хозяев, чаем дело не ограничилось.
Внешне абсолютно сдержанный Александр Сергеевич иногда иронизирует над моей детской привязанностью к «Динамо». Корректно и тактично шутит насчет бело-голубых. Например, когда подарил галстук мне на день рождения, сказал: «Извини, Пётр, галстук красно-белый, я цвета не меняю». Или иной раз, после его незначительной травмы, когда я, например, навещал его в больнице, Александр Сергеевич мог сказать: «О, динамовцы пожаловали».
Но на дне рождения у меня, взяв слово, с подкупающей искренностью произнес: «У военных говорят: взял бы я его в разведку? А в хоккее иная присказка: взял бы я его в свою тройку? Тебя, Пётр, я в свою тройку бы взял».
Такое доверие надо было оправдывать: в благотворительном матче в Праге, где против нас с чехами играли энхаэловец Андрей Коваленко, тогдашний вице-премьер Аркадий Дворкович, знаменитые спартаковцы Виктор Шалимов и Юрий Ляпкин, я заслонил ворота после мощного щелка чешского энхаэловца. Подумаешь, дело в хоккее обычное. Мой напарник, замечательный артист Дмитрий Харатьян, пошутил: «Что, Петя, не успел увернуться?» А Александр Сергеевич у тренерского мостика произнес: «Пётр, спасибо за мужество!!!» Может, нескромно рассказывать об этом, но меня, влюбленного в спорт и в Якушева с детства, эти слова до сих пор трогают.
Когда родилась моя старшая дочь Маша, мы с Александром Сергеевичем Якушевым и верным соратником Бориса Всеволодовича Громова Андреем Барковским сразу отправились в роддом, причем во внеурочные для посещения часы.
Немолодые охранники в вестибюле, разумеется, были поначалу непреклонны, но, узнав в нашем спутнике своего кумира, мгновенно распахнули двери. В палате, признаюсь, я слегка оробел, а Александр Сергеевич нежно взял Машу на руки, что мне показалось не меньшей отрадой, чем в былые времена его матчи с канадцами. А моя младшая дочь Саша с малых лет знает, кому в нашем доме принадлежит висящий на почетном месте игровой свитер с гордыми буквами СССР на груди и легендарным 15-м номером на спине с трогательной дарственной подписью. В этой форме «красной машины» советские хоккеисты и выходили на лед в исторических матчах знаменитой суперсерии 1972 года с Канадой.
С тех пор много льда растаяло на хоккейных площадках. Сложно себе сейчас представить те времена, когда вся страна не могла оторваться от телеэкранов, а преступность в СССР сводилась практически к нулю — криминальный мир во время матчей тоже замирал у телевизоров. Игры с канадскими профессионалами, на которые потребовалось высочайшее разрешение генсека Брежнева, перевернули наше сознание: Третьяк, Михайлов, Петров, Харламов, Мальцев, Васильев, Шалимов, Шадрин — все вдруг обернулось совершенно другой для нас стороной… «Все играли замечательно, но лучшим был Якушев», — сказал мне писатель Александр Нилин, который был еще и свидетелем самого первого чемпионата страны, хоть и ребенком. В наших беседах Александр Павлович задумчиво говорил: «Как же надо было играть, чтобы получить четыре перстня!» (лучшему игроку матча в легендарной суперсерии вручался специальный приз — золотой перстень. — П.С.). Нилин в наших воспоминаниях об исторических матчах метафорически заметил, что Якушеву с высоченным его ростом (для тех хоккейных времен это была редкость) нужен был свободный лед. В моей памяти сразу замелькали кадры, где Як-15 размашисто убегает с шайбой от грозных канадских профессионалов, будто вмерзших коньками в лед.
Старшим тренером сборной был неповторимый Всеволод Бобров — футбольно-хоккейная легенда не просто послевоенных лет, а на все времена. Ребенком я помню картину домашнего черно-белого «Темпа»: Бобров у бортика в блейзере с государственным гербом на лацкане и непроницаемым выражением лица, без всплеска азарта… Они с Якушевым схожи — у внешне спокойного Александра Сергеевича на тренерском мостике тоже все было внутри, без эмоций. В автобиографической книге «Я вспоминаю» Якушев писал про своего учителя Всеволода Боброва: «Хоккейный режиссер Бобров не был ни на кого похож. Стоял на лавке такой внешне хладнокровный и сосредоточенный, будто по ту сторону борта не извергался ледовый вулкан, а происходило что-нибудь занимательное и вполне себе размеренное. Будто не решалась в эти минуты судьба всесоюзного первенства по хоккею с шайбой, будто игра не волновала тысячи болельщиков на трибунах и миллионы телезрителей, будто не предстояло ему потом держать ответ перед высоким начальством». В игре Бобров, случалось, бывал и другим. Мой многолетний сосед по даче Анатолий Владимирович Сеглин, знаменитый спартаковец, игравший в футбол и хоккей, участник первого хоккейного первенства страны, рассказал мне в деревенской нашей баньке, без пафоса: «Якушев в мире — один. Второго такого — нет».
Наверное, не только я, но и Александр Сергеевич устал читать про себя заголовки на тему Яка-15. В какой-то момент я поинтересовался судьбой его тезки — реактивного истребителя, и выяснилось поразительное совпадение: они ровесники. Первая массовая демонстрация полета истребителя состоялась под Москвой в год рождения будущего ярчайшего представителя мирового хоккейного зала славы.
Поймал себя на мысли: ладно, нет того журнала «Юность», и, самое главное, того хоккея уже нет.
Но Якушев ведь был всегда в моей жизни.
И самое главное — будет.
