При таком широком резонансе верным был только известный принцип audiatur et altera pars (следует выслушать и противоположную сторону). Однако к разговору о письме оказались готовы далеко не все, якобы поставившие под ним свою подпись.
Тем не менее, побеседовать с «МК» согласился Анатолий Алябьев, олимпийский чемпион, заслуженный мастер спорта СССР. Его фамилия третья в списке подписавших то самое, породившее бурю письмо.
— Анатолий Николаевич, согласились бы вы прокомментировать ситуацию с критикой Александра Ивановича Тихонова?
— Кто вам сказал, что там критика? Наоборот, дали ответ на его критику и оскорбления. Там ничего другого нет, все нормально. Я видел это письмо. Его отослали мне по электронной почте. Почитал, посмотрел. Я согласился. Конечно, Саша очень много сделал. Но местами я был с письмом не согласен, даже звонил им в СБР. Говорю, передайте товарищу этому, кто пишет, чтобы пересмотрели. За 11 лет своего президентства Тихонов сделал очень много по развитию биатлона в России: столько стадионов построили
Александр Иванович мой хороший друг. Но он не только критикует, а просто оскорбляет, называет идиотами, паразитами, еще кое-как… Так он отзывается обо всех. С этим я согласился: все-таки нельзя оскорблять, да еще в таком возрасте. Только нагнетать нездоровую обстановку. То, что Тихонов великий спортсмен и сделал очень много для нашего биатлона, — это понятно и действительно так. Нам всем еще предстоит сделать столько, сколько смог он. Но вот эти его оскорбления в адрес по сути дела всех — тех же Драчева, Кравцова, Чудова, Черезова, других ребят — недопустимы. Так делать нельзя.
Тихонов мне звонил. Вчера разговаривали, сегодня уже два раза. Выясняли отношения.
— К чему в итоге пришли?
— Он спрашивает: «Что вы сделали для биатлона?» Я лично в федерации не работал. Я работал в военном институте. Не одну тысячу курсантов выпустил людьми с большой буквы. А то он пишет: «Что сделали Маматов и Алябьев?» Нами тоже сделано немало. Мы в другом плане работали. Лично я, например.
В общем, нормально поговорили. Повторюсь, у нас с Тихоновым хорошие дружеские отношения. Это разборки, знаете, сор… Его все-таки нежелательно выносить из избы. Надо садиться за круглый стол и обсуждать, говорить где-то напрямую: «Драчев, в чем ты не прав? А ты, Алябьев?» Вот как надо делать, а не писаниной заниматься. Писать мы все можем, у всех могут быть нехорошие слова. Но что бы ни говорили, Тихонов есть Тихонов, великий Тихонов. Он был и остается моим близким товарищем.
Саша очень эмоциональный, резкий. Иной раз надо выдержать паузу, а он — нет — пошел напрямую. Такой человек.
Поспорили. Я свое мнение изложил, он — свое. Конечно, где-то мы расходимся во взглядах. Но в итоге у нас остаются прекрасные отношения. Попрощались так: «Саша, всего тебе доброго! До встречи!»
— Вы говорили, что звонили тем, кто писал это письмо. Кто же все-таки его автор?
— Да какой там! Я даже и не знаю. Мне самому интересно было бы узнать, кто это написал. Бог его знает, кто автор! Я звонил Володе Драчеву, Сереже Тарасову. Говорю, скажите тем, кто пишет эти письма, пусть немножко поаккуратнее будут. Надо приводить конкретные факты.
— Как они о реагировали на ваш звонок?
— Драчев говорит: «Откуда я знаю!». Якобы тоже не знает, кто писал. Его помощники или еще кто-то. Конечно, не говорят. Понятно, что не скажут. Я согласен только с тем, что Александр Иванович не критикует, а именно оскорбляет. Оскорблять никого нельзя.
Мы можем поспорить с Тихоновым по-мужицки, поругаться из-за чего-то. Уже бывали такие случаи. Мы иногда не согласны друг с другом. Но еще раз скажу: у нас отношения великолепные.
Для всех и всегда хорош не будешь. В чем-то я не прав, в чем-то он. Но от разногласий только страдает наше общее дело — биатлон. У меня никакого зла нет.
Собрался бы Тихонов, пришел, поговорил с Драчевым. Печально, что все это творится уже давно. Никак не можем найти общий язык ни со старой федерацией, ни с новой. Все время есть недовольные.
— Как же наладить диалог?
— Очень многое зависит от Александра Ивановича, от Драчева и правленмя. Могли бы позвонить, пригласить на разговор. Позвали бы Привалова, еще ребят помоложе. Надо садиться вместе и обсуждать все вопросы. Всегда об этом твержу.
Раньше я был миротворцем. Меня даже называли адвокатом. Старался поссорившихся мирить. Иногда получалось, иногда нет. Если усмирим разногласия, российский биатлон от этого выиграет.
Инициатива диалога должна исходить от СБР: прежде всего от Драчева. Тарасова, Чепикова. Пока мы лишь озлобляем друг друга.
— А они настроены на такое разрешение конфликта?
— Конечно! И давно. Когда Драчева избрали президентом СБР, казалось, все находилось. Думал, слава Богу, хоть сейчас не будет разногласий. Потом что-то опять случилось. Володя не взял Польховского. Взяли какого-то тренера, которому важен документ, а не работа… Вот все и началось, обстановка накалилась. В регионах тоже все видят и знают. А дальше — больше…
— Почему это письмо возникло именно сейчас?
— Не знаю. Полагаю, идея его появилась давно. Они пытались. Я слышал в разговорах. Александр Иванович написал раз, два; оскорбил Резцову. Были моменты. Ответа никакого не последовало. Резцова что-то написала, как выступала в свое время. А кто-то не писал. Все накапливалось постепенно.
С нами никто не согласовывал. Перед фактом поставили. Когда написали, позвонили мне, прислали. Насколько я понял, они всем разослали эти письма, и предлагалось всем недовольным высказаться. Знаю, что получил Васильев, Аликин – все, у кого есть электронная почта.
— Вы говорите, СБР готов к диалогу…
— Говорю, но в руководстве я никогда не был и не хочу туда идти. При любом президенте – хоть при Прохорове, хоть при Тихонове или Драчеве. Это закрытое акционерное общество. Так было всегда, в прямом смысле слова. Мне предлагали туда пойти, но я по характеру немного другой человек.
— Почему вам не хотелось принять это предложение?
— Не буду сейчас говорить, как и для чего предлагали туда идти. У каждого президента своя команда. Я бы ни в одну из них не вписался. Не приемлю никакой несправедливости.
— Там она есть?
— Наверное, есть, если пишут со всех сторон. Недостатки у каждого имеются. Но все можно решить за круглым столом.
— Александр Иванович согласился бы на перемирие?
— Надо у него спрашивать, но думаю, что да. Мне кажется, пришел бы, если бы ему позвонили и позвали. Сказали бы: «Хватит дурью маяться!». Но лучше спросить у него самого.
