Одним из людей, которым я буду по гроб жизни благодарен за американское возрождение своей репортерской карьеры, является хоккеист, а ныне тренер Андрей Назаров. Когда я приехал в Штаты, они с Виктором Козловым, по сей день играющим за ярославский «Локомотив», выступали в «Сан-Хосе Шаркс». Во время предсезонки в сентябре 96-го я попросил Назарова об интервью — и получил не только увлекательный текст для газеты, но и нового товарища. В Калифорнии их с Козловым называли Кази и Нази — и если с Кази у меня сложились отличные приятельские отношения (я потом даже гостил у него во Флориде), то с Нази они переросли и вовсе в дружеские.
Никто, собственно, не обязывал хоккеистов НХЛ переходить в общении с журналистом некую профессиональную грань. Но как-то так сложилось, что ребята поняли: ничего лишнего из того, что я услышу, в печать не уйдет, личными отношениями я злоупотреблять никогда не стану.
В те годы команды НХЛ не улетали домой сразу после матча, а оставались на ночь в местной гостинице. Когда завершалась очередная игра, Назаров с Козловым забирали россиян из приезжего клуба, и они все вместе шли выпить по паре кружек пива в единственное открытое допоздна заведение в Сан-Хосе — «TGI Friday’s». Куда с какого-то момента стали брать и меня.
Так я перезнакомился в неформальной обстановке с большинством наших ребят в НХЛ, что налаживанию теплых отношений способствовало больше, чем порой десятки интервью. Для меня как собкора российской спортивной газеты такие связи были просто бесценны.
Назар же, яркий, остроумный и харизматичный, даже добрался до моего дня рождения, где быстро почувствовал себя в своей тарелке и добился безоговорочного признания: «А хоккеисты, оказывается, умными бывают!» — от моей бескомпромиссной 90-летней бабушки. Подаренные тогда Андрюхой часы три года спустя будут украдены какой-то бессовестной турецкой сволочью с пляжа в Анталье. С тех пор часов я больше никогда не надену...
А в августе 97-го был объявлен предолимпийский сбор хоккеистов под Филадельфией, в местечке Пеннсоккен. Редакция, разумеется, отправила меня на передовую. Та поездка подарит мне знакомство — и последующую дружбу — с Алексеем Касатоновым, который был там и швец, и жнец, и на дуде игрец. Менеджеря, тренируя, все организуя...
И вот — конец сбора. Улетать в Калифорнию нам с Назаровым и Козловым надо было на следующий день. А пока суд да дело, мы решили еще с группой наших хоккеистов на лимузине (народу-то вмещает много) рвануть в Нью-Йорк. И хорошо провести там вечер.
Началось с того, что Назар перепутал номер дома и улицы (это ж Манхэттен, там не названия улиц, а номера) своего агента Пола Теофаноса. Я сразу предупредил: «Смотрите, мы в Гарлем приедем!» — «Нет, я точно знаю». Ну и приехали. В какой-то момент водитель лимузина закрыл все окна и защелкнул изнутри двери.
«Если бы сейчас было темно, и на красный свет бы не останавливался, — заворчал американец-лимузинщик. — Как бы вообще отсюда выехать — сейчас еще расколотят машину к чертовой матери...»
К Полу, прекрасно говорящему по-русски и однажды даже для потехи напоенному в наших количествах (о последствиях позвольте умолчать), мы все-таки добрались. Оттуда пошли в заведение с красноречивым, не требующим пояснений названием «Russian Vodka Room». Потом еще куда-то и еще. Наконец — обратно к Теофаносу, где я приземлился на первый попавшийся диван и мгновенно погрузился в небытие.
Просыпаюсь в какой-то гостинице. На соседней кровати — нынешний председатель профсоюза хоккеистов России Андрюха Коваленко. Смотрю на себя в зеркало — и отшатываюсь. Под обоими глазами — лиловые фингалы. Половины одного из передних зубов — словно не бывало. Как меня только в таком виде в гостиницу пустили? И каким образом я вообще в ней оказался, если заканчивал вечер на диване у Пола?
И тут начинаю мучительно вспоминать... Как лежу на этом диване — и вдруг, хотя глаза закрыты, вижу яркие вспышки. И непонятно откуда пронзает боль. Как приоткрываю веки — до меня доходит, что могучий хоккеист Ъ (назовем так, чтобы никто не догадался), с которым у меня до того были отличные отношения, с налитыми кровью глазами использует мое лицо в качестве боксерской груши. Что было дальше — не помню...
Через часок-другой хмуро собираемся в полном вчерашнем составе дома у Теофаноса. Обстановка напряженная. Я зол, поскольку понимаю, что получил ни за что (позже мне скажут, что хоккеист Ъ дурно реагирует на большое количество алкоголя, и я просто попал ему под горячую руку). И прошу в качестве компенсации довольно скромную для хоккеиста сумму, чтобы подлечить физиономию и зубы. Иначе, выпаливаю со зла, этот сюжет и в газетах американских может всплыть.
Ъ, еще не вполне трезвый, уходит в глухую оборону: ничего, мол, платить не буду. И тогда встает Назар. И произносит ключевую фразу: «Ты не прав. Сделал ошибку — надо отвечать». Честный и прямой, Андрюха среди хоккеистов имел авторитет — и вовсе не потому, что был единственным профессиональным тафгаем из России. Молотить кулаками на льду — это одно, а обладать влиянием на людей за его пределами — совсем другое. В случае с Назаровым — совпало...
Ъ его послушал. После этого уже сработал профессиональный инстинкт у Пола — агент вступил в переговоры и быстро снизил объявленную мною сумму в два с лишним раза. Я не был готов торговаться. Со своей стороны пообещал, что никогда не «сдам» игрока в СМИ — и выполняю обещание даже здесь, не называя ни его инициалов, ни даже игрового амплуа.
В следующий раз мы встретились с Ъ в столовой Олимпийской деревни на Олимпиаде в Нагано. Мне было очень интересно, как он отреагирует на мое появление. Хоккеист сам подошел и сказал: «Извини. Мне стыдно за то, что произошло тогда». Вопросы были сняты. Всякое может случиться — и то, что сделано не из подлости, считаю, нужно прощать. Потом я не раз брал у него интервью и общался «не для печати». И когда мы видимся, не испытываем друг к другу ни малейшей неприязни.
