Мы встретились с Леной в обычной городской кафешке, на удивление плотно забитой оголодавшими гражданами, несмотря на ранний час. Я даже испугалась, что интервью вообще сорвется, если к нашему столику оперативно выстроится очередь поклонников звезды, жаждущих заполучить ее автограф. Однако даже молоденькая официантка не поверила своим глазам, увидев эффектную блондинку, “так похожую на Дементьеву”!
А может, дело было просто в полном отсутствии внешней звездности? Лена прекрасно выглядела без всякого макияжа. Но больше всего она удивила своим благостным настроением и глубокой внутренней умиротворенностью. Ни тени ностальгии или печальной задумчивости. В голове не укладывалось, что это та самая Дементьева, которая так решительно и спонтанно закончила теннисную карьеру...
И как только нам принесли заказ — какой-то легкий десерт, зеленый чай и латте, я тут же обрушилась на Лену с вопросами:
— Признайся, ты ожидала, что столько людей будут плакать, когда ты вдруг объявишь о своем решении уйти из тенниса?
— Не ожидала абсолютно. Более того, я же вообще не собиралась все это делать так публично и торжественно. Но мама сказала, что после стольких лет в спорте уйти не попрощавшись — как-то неправильно. И я с ней согласилась. На самом деле мама была единственным человеком, которого я готовила к этому событию заранее. Потому что ей мое решение далось намного тяжелей, чем мне самой.
— Надо же, и это несмотря на то, сколько нервов она тратила каждый раз во время твоих матчей. Иной раз просто смотреть было невозможно — так она переживала...
— А каково было мне! Я же видала все это с корта и уже начинала больше нервничать за маму, чем за исход игры. Говорила ей: ну пожалуйста, хотя бы в этот последний сезон, попробуй не волноваться — просто наслаждайся теннисом. Но она так и не смогла. И, что самое удивительное, ей уже сейчас всех этих эмоций и волнений не хватает. Наверное, всей нашей семье их будет не хватать. Однако мое решение было полностью осознанным. Я ушла с чувством легкого голода. Я еще не наелась теннисом, не успела его возненавидеть. Это самое главное. Вспоминаю, например, как уходил Женя Кафельников...
— Который, кстати, так и не позволил Шамилю Тарпищеву официально и красиво отметить окончание его карьеры.
— Ну да, а сам Женя потом несколько лет даже ракетку в руки не брал. И вот только совсем недавно стал играть ветеранские турниры, выиграл вместе с Медведевым “Ролан Гаррос” и был так счастлив. Слава богу, любовь к теннису к Жене вернулась. А я так боялась ее потерять! Я ведь на самом деле играла этот сезон только ради того, чтобы последний раз попытаться выиграть чемпионат Франции, а потом уже просто по инерции доигрывала сезон. Я ведь чуть ли не с детства репетировала речь, которую скажу после победы на самом любимом моем турнире, — не зря же заканчивала французскую школу… Но, увы, этой речи я так и не сказала...
— Так, может, стоило дать себе еще один шанс — на следующий год?
— Я считаю, что все в жизни надо делать вовремя. А 30-летняя женщина, которая круглый год мотается по турнирам, — по-моему, это уже как-то не серьезно.
— А как же 40-летняя Дате-Крумм? Такое ощущение, что она только все больше входит во вкус.
— Так у нее какой перерыв огромный был — 7 лет. А я-то все это время играла...
— Как мама, Вера Семеновна, отреагировала на твое решение, когда о нем узнала?
— Не скрывала, как трудно ей будет свыкнуться с этой мыслью. Но, мне кажется, это и есть высшее проявление родительской любви — в определенный момент суметь отпустить ребенка, как бы ни было тяжело.
— Как ты думаешь, что заставило такую красивую энергичную женщину, как твоя мама, по сути отказаться от собственной жизни и посвятить жизнь тебе?
— Думаю, огромная любовь. И еще ее захватил теннис. Родителем он вообще всегда очень нравился. Правда, изначально нас с братом отвели на корт просто для общего развития. Но когда у меня стало что-то получаться, отношение изменилось. Вообще-то брат был гораздо талантливей меня. Но талантливые люди любят играть на счет, иначе им не интересно. А я всегда любила работать и была очень исполнительной. Поэтому родители и решили, что спортивную карьеру буду продолжать только я. Меня потом часто спрашивали, ревновал ли брат к моим успехам, к тому, что семья фактически стала жить моей жизнью. Так вот — никогда. Все на самом деле сплотились вокруг моего тенниса, как единый организм. И поддерживали меня во всем. Но все это делалось искренне, и ни о какой зависти или ревности даже в принципе речи быть не могло.
— Невольно возникает ассоциация с Динарой и Маратом Сафиными. Их, кстати, тоже часто “пытали” по поводу братско-сестринской ревности в теннисе.
— Мне всегда очень нравилось в Динаре ее стремление доказать всему миру, что она не только сестра Марата. И ей это удалось!
— У вас с Динарой столько общего в ваших теннисных судьбах. Она ведь тоже несколько раз уступила в знаковых финалах — и на Олимпиаде в Пекине, и дважды подряд на “Ролан Гарросе”.
— Мы с Динарой много разговаривали об этом. Я считаю, давление на нее в то время было слишком велико. От нее не просто ждали, от нее ТРЕБОВАЛИ тех побед. Постоянно писали о том, что она стала первой ракеткой мира незаслуженно, не выиграв ни одного турнира Большого шлема. Как будто другие турниры, в которых участвовала вся первая десятка и которые Динара выигрывала, ничего не стоили! Я ей так и сказала: “Ты даже не обращай внимания на то, что кто-то о тебе скажет или напишет! Ты стала первой ракеткой мира, вошла в историю — случайно такие вещи не происходят. В конце концов, ты же обыграла всех сильнейших!” Так что я абсолютно не сомневаюсь, что Динара вернется на прежний уровень. Тем более что сейчас она вовсю готовится к предстоящему сезону в Аргентине, с новым тренером. Мне кажется, у них очень удачный получился тандем.
— Здорово, что вы так поддерживаете друг друга, несмотря на то, что столько лет соперничали на корте. А можешь рассказать, что все-таки с тобой произошло в финале “Ролан Гарроса-2004”, когда ты фактически без боя уступила Насте Мыскиной? Мы тогда смотрели этот матч в Сочи с Шамилем Тарпищевым и несколькими нашими тренерами, и никто не мог понять, что происходит, — тебя как будто не было тогда на корте...
— Да, как будто не было. Наверное, слишком сильно хотелось победить. И, главное, я ведь выспалась прекрасно накануне, хотя все обычно считают, что игроки непременно успевают перенервничать накануне таких матчей, не могут заснуть и к началу игры перегорают. Но ведь со мной-то ничего подобного не было. Я прекрасно себя чувствовала. И уже только в раздевалке перед выходом на корт у меня вдруг резко свело живот, так что не могла дышать. Ко мне тогда Мартина Навратилова подошла. Сказала, что сразу поняла, что со мной происходит. Посадила меня на скамейку и стала успокаивать: “Подумаешь, первый турнир Большого шлема! Все будет отлично!” Но, как видно, слишком сильным оказался для меня тот стресс...
— И тем не менее, после такого разочарования — когда мечта всей твоей жизни была так близка, но не сбылась, — ты нашла в себе силы отметить тот финал вместе с победительницей и соотечественницей Настей Мыскиной. Это был на редкость мужественный поступок, его потом весь теннисный мир обсуждал. Помнится, когда Линдсей Девенпорт проиграла Винус Уильямс решающий матч Уимблдона, я спросила ее, могла бы она так же отметить тот американский финал вместе с соотечественницей, и Линдсей честно сказала: “Нет!”.
— Просто в Америке по-другому, как мне кажется, настраивают игроков. Там соперник — это прежде всего соперник. У нас было не так. Все-таки мы с детства вместе ездили по турнирам в плацкартных вагонах. Наш год, 81-й, вообще очень сильный был — мы с Настей, Аня Курникова, Катя Сысоева. На той конкуренции мы и выросли.
— Наверное, это все же не случайность, что в Бельгии были Ким Клейстерс и Жюстин Энен, в России — Мыскина и Дементьева, в Штатах — сестры Уильямс и Линдсей Девенпорт...
— Только вот в Дании вдруг появилась одна-единственная Каролин Возняцки и всех обыграла! (Лена лукаво улыбнулась.)
— Если уж мы говорим о внутренней конкуренции: помнишь, как после поражения в финале US Open, того же 2004 года, от Светланы Кузнецовой тебя потом стали постоянно попрекать так называемым “комплексом финалов”?
— Которого на самом деле у меня никогда не было!
— И ты всему миру доказала это, когда выиграла Олимпийские игры — первая среди наших теннисисток за всю отечественную историю! Скажи, а тебе морально не тяжело было жить в Пекине отдельно от всех остальных наших игроков, не жаль было лишиться особой атмосферы Олимпийской деревни?
— Я уже успела насладиться этой атмосферой дважды — и в Сиднее, и в Афинах. Тогда многие ребята приходили к нам отмечать свои победы. И с одной стороны, хотелось от души разделить их радость, но с другой-то — на следующее утро надо было выходить на корт. И одно дело, когда тебе 19 лет или двадцать с хвостиком, и не так уж важно спал — не спал. И совсем другое, когда тебе 27, и организм восстанавливается уже совсем не так.
— А в отеле высыпаться удавалось?
— Отчасти. Хотя гостиница оказалась на редкость ужасной. Дело в том, что я изначально просила организаторов разместить меня поближе к корту. При этом не требовала ничего особенного, шикарного. В итоге меня поселили в настоящую конуру. В номере размером с клетку была кровать, на которой я просто не помещалась. И все-таки там была возможность остаться в тишине и хоть отдохнуть немного морально и физически.
— Удивительно, как здорово на тех Играх выступила Вера Звонарева, хотя попала в команду буквально в последний момент, когда окончательно отказалась Шарапова.
— Да, очень здорово! Верочка вообще молодец. Я с ней много сейчас общаюсь. Мне нравится, что она серьезно относится к учебе, что у нее много интересов помимо тенниса.
— Что характерно, она ведь в этом году, как и ты в 2004-м, дважды доходила до финалов турниров Большого шлема и тоже в обоих матчах уступила. Тебе как-то удалось ее поддержать?
— Надеюсь, что да. Хотя на самом деле Верочка сама меня поддержала и очень растрогала, когда заплакала после моего заявления об окончании карьеры. И вообще наши девочки написали мне СМСки с очень добрыми словами. А Динара Сафина просто поразила — настолько проникновенное и теплое прислала письмо...
Я на самом деле восхищаюсь мамой Динары и Марата — Раузой Ислановой. Столько, сколько она отдала своим детям, мало кто мог бы отдать. Когда она нашла в себе силы отправить 14-летнего Марата в Валенсию одного, понимая, что иначе никакой карьеры у него не будет, — не представляю, чего ей это стоило. Она на редкость трепетная мама, и очень сильная. Другая бы такую разлуку не пережила...
— Вот слушаю тебя — и удивляюсь. Неужели правда между российскими теннисистками такие теплые отношения, несмотря на соперничество?
— Ну, на самом деле это накладывает отпечаток, как бы хорошо ты к человеку ни относился. Я, например, не верю, что можно сидеть и задушевно общаться с соперником накануне матча, обсуждая в подробностях, что там у кого болит.
— В это-то больное место можно на следующий день и получить...
— И такое возможно.
— Хотя та же Янкович, например, иной раз специально изображает больную, а потом преспокойно доходит до финалов и выигрывает турниры. Или можно вспомнить Мари Пирс, которая своими бесконечными медицинскими перерывами доводила соперниц до нервных срывов.
— В женском теннисе это обычное дело. У каждого свои способы достижения цели. Мне такие вещи никогда не были нужны. А кому-то, может, нужны, что ж тут поделать.
— Что ты почувствовала, когда Тарпищев предложил тебе должность вице-президента Федерации тенниса России?
— Я не сразу согласилась, потому что не очень понимала, чем могу быть полезна федерации. Но, надеюсь, Шамиль Анвярович поможет мне в этом разобраться.
— Насколько я знаю, ты рассматриваешь вариант с работой в спортивной журналистике.
— Да, мне кажется, это интересно. Я задумалась об этом благодаря Анне Владимировне Дмитриевой. Уникальный пример того, как после успешной спортивной карьеры можно найти себя в совершенно другой профессии. Однако я не хочу приходить в эту новую для меня область дилетантом, поэтому сейчас учусь в педагогическом университете на факультете журналистики. Ради лекций каждую неделю приезжаю из Питера, где сейчас живу.
— К образованию, насколько я знаю, ты всегда очень серьезно относилась. Кстати, как тебе все-таки удалось окончить такую сильную французскую школу — с вашим-то бешеным графиком тренировок?
— Сама не представляю! В предпоследнем классе я уже не выдерживала таких нагрузок. Чувствовала, что больше не могу, сил на все не хватало. Умоляла маму, чтобы она позволила мне выбрать что-нибудь одно: или школу, или теннис. Но мама сказала, что теннис бросать нельзя ни за что. И школу я тоже должна окончить во что бы то ни стало. Таким был ее вердикт. И сейчас я ей безумно за это благодарна.
— За твой прекрасный французский парижская публика тебя просто обожает!.. А помнишь, как вы выиграли финал Кубка Федерации в 2005-м, который тогда впервые проводился на твоем любимом “Ролан Гарросе”, да еще на главном корте “Филиппа Шатрие”? Ты тогда принесла российской команде три победных очка. Сначала обыграла Амели Моресмо и Мари Пирс в “одиночках”, а потом вы в паре с Динарой Сафиной разгромили могучий тандем этих француженок в трехсетовой битве и решили исход встречи в пользу России.
— Это на самом деле такое счастье — играть Кубок Федерации. И я хочу призвать всех наших юных теннисисток: “Девочки, никогда не отказывайтесь играть этот турнир! Такой редкий шанс почувствовать, что такое команда в нашем, глубоко индивидуальном виде спорта”.
— Ты относишься к людям, которые не любят публичности, не стремятся попасть на обложки “глянца”. А между тем, теннис в каком-то смысле мировой подиум.
— Действительно, моей целью никогда не было попадание на обложки глянцевых журналов. Но теннис сегодня — не только корт. Это интервью, фотосессии, светские мероприятия... Все это было частью моей работы.
— Ты всегда удивляла своей мягкостью, интеллигентностью, и в то же время в тебе чувствовался жесткий волевой стержень в том, что касается личных принципов или принятия решений.
— Так меня воспитала мама.
— Ты всегда была маминой дочкой, но отнюдь не маменькиной дочкой, несмотря на стальной характер Веры Семеновны...
— Просто одних детей сильные родители подавляют, а других, напротив, делают сильней. Наверное, я отношусь ко вторым.
— По сути всю сознательную жизнь ты провела рядом с мамой. Признайся: уже задумываешься о том, чтобы самой стать мамой?
— Чтобы стать мамой, для начала надо как минимум выйти замуж! — смеется Лена.
— Не думаю, что это может стать проблемой для такой интеллигентной и красивой девушки, как ты.
— Спасибо, конечно, но пока я все-таки ощущаю себя больше дочкой, и мне это нравится. Наверное, почувствовать себя мамой можно только тогда, когда появится ребенок. Ким Клейстерс, с которой мы очень хорошо общаемся, сколько раз мне говорила: “Ты только роди ребенка — и забудешь все свои 22 года в теннисе!”.
— Ну да, а потом вернешься в теннис и выиграешь парочку турниров Большого шлема, как она! А заодно и итоговый чемпионат WTA.
— Я вот тоже смотрю на Ким и поражаюсь. Но таких, как она, — единицы.
— Однако ты сама сказала, что уходишь из тенниса с чувством легкого голода, а голод рано или поздно захочется утолить: вспомни ту же Линдсей Девенпорт, или Мари Пирс, или Жюстин Энен. Они ведь тоже били себя в грудь, когда уходили из тенниса. Говорили, что не вернутся ни за что. Однако вернулись, и как достойно!
— Что касается меня, то я могу сказать однозначно: я не вернусь.
