Намоленное место
— Сюда мы с женой пять лет назад переехали. А раньше дача у нас была в деревне Бузаево, на самой Успенке. В километре от меня госдача № 1, которая строилась для Молотова, потом, после большого перерыва, туда переехал Хрущев. Когда Хрущеву дали по одному месту, его место занял Андропов. Андропов ушел в мир иной, и дачу отдали Рыжкову, Председателю Совета Министров СССР. Затем, после известных событий, Рыжков остался без госдачи № 1, и самый скромный из всех — Ельцин — тут же ее оккупировал. На небольшом расстоянии от дачи поставили часовню имени Бориса и Глеба и назвали ее в честь внука Ельцина. Я начал эту церковинку обихаживать, покупал иконы, даже старостой стал, народ приобщал, так сказать. Там же жили люди в основном неверующие, родственники партийных деятелей, они все атеистами были. Но ко мне туда ходили просто постоять на намоленном месте. Я с большой теплотой вспоминаю это время, часовню прежде всего.
* * *
— А одновременно здесь было очень шумно, суетно, за забором то и дело выла сирена, значит, опять кого-то из шишек привезли. Ну и пробки сплошные: ни въехать, ни выехать. Если скромный Ельцин выезжает, представляете, как это было? Впрочем, как и сейчас. Мне все это порядком надоело. Тем более что земельный участок был довольно приличным, я на пике цен его продал и купил вот этот дом с маленьким участком. Мне практически не пришлось добавлять ничего, даже остался небольшой кусочек навара, на который я поставил кое-какую мебель. Вот так оказался на новом месте.
* * *
— Рядом Николина Гора, а село называется Козино. Местные же всегда говорят КозинО. А если назовешь КОзино, то людей обидишь. Причем это они столетиями так свою деревню называют.
* * *
— Место это святое, здесь такая чудесная аура. Аура взаимоотношений. Я еще ни с кем за пять лет не поссорился. Справа от меня живет крупный медийный деятель Игорь, очень хороший человек. А слева крестьяне продавали свою землю, огороды, вот я и посоветовал прикупить участок своему приятелю, осетину. Он быстренько сварганил половину дома, а на весь дом денег не хватило, что говорит о его честности. И еще здесь живут замечательные два брата, к которым летом приезжает их старая мама. Через дом обитает очаровательный человек, в прошлом морской капитан, теперь он генеральный представитель крупной фирмы.
* * *
— Я теперь много пишу и посвящаю все именно своему Козино. И в стихах, и в прозе. Всеми силами пытаюсь прославлять это место.
— Чувствую, оно вам пришлось по душе.
— Не только мне. Вот обычное дело: люди гуляют с собаками. У меня тоже собачка, правда, не очень большая, зовут Леда. А есть хозяева с огромными охранными псами. Так вот, если на улице мы видим друг друга на расстоянии, он мне показывает пальцем: я пойду здесь, а вы идите здесь. Кажется, ничего особенного, но это так много говорит о людях.
— Как же столько культурных людей на одном пятачке оказалось? Или это место на них так воздействует?
— Вот я к этому и клоню. Многие говорят, что здесь начинал свою религиозную деятельность Савва Сторожевский и неподалеку, в Звенигороде, создал свой монастырь. Второе обстоятельство, которое говорит о намоленности этих мест, — немцы вплотную дошли до Звенигорода, но сюда, в Козино, так и не смогли дойти.
— А разве чиновников из Москвы Медведев не сюда же хочет перевезти, под Звенигород?
— Не знаю. Мне кажется, что это будет под Сколково. Там же опытные поля были большие, а сейчас их все перерыли и туда ведут коммуникации.
— Ну, дай бог, чтоб не к вам.
Один день Олега Андреевича
— Один день Олега Андреевича, говорите? А намекаете на Ивана Денисовича. По этому поводу знаменитый артист Борис Николаевич Ливанов очень хорошо сострил. Тогда только вышел этот роман Солженицына. А Борис Николаевич был сильно пьющим человеком, поэтому поутру у него начинался серьезный похмельный синдром. Так он всегда называл это “два дня Ивана Денисовича”.
Сам-то я по этой части теперь на тренерской работе. Даже к вам на турнир по поддавкам 1 апреля тоже в казино уже не могу прийти. Там же обязательно выпить нужно, а я уже давно мимо сада.
* * *
Ну а у меня день начинается так. Встаем с женой, Натальей Георгиевной, в 7 утра, когда солнце уже вовсю светит. Но ложусь все равно поздно, в час ночи, а то и в два. Что-то по телевизору интересное ночью посмотрю, почитаю. У меня всегда рядом с кроватью Евангелие лежит, “Моисеевы скрижали”. А еще Лотман, Эйдельман.
Потом я завтракаю — и сразу же за какую-нибудь работу. А если мысль, строчка или нота пойманы в постели, да хоть во время сна, сразу вскакиваю и записываю. У меня в компьютере своя записная книжечка есть. Для начала рыбу пишу, конечно, а потом это все обрабатываю.
— И часто приходит вдохновение?
— Не сочтите за бахвальство, но такого в жизни у меня еще не было никогда.
— Вы связываете это с местом?
— Именно! Это что-то мистическое. И Олег Андреевич вдохновенно продекламировал стихи собственного сочинения.
У нас березовый откос и небо синее,
Как райский сад цветет погост села Аксиньино.
Кругом седая пыль веков.
И замок Галкина.
И по дороге Михалков спешит с мигалкою.
Покой такой, и все намолено.
И рвется к небу над рекой гора Николина.
Умейте местом дорожить, живите в радости.
Спешите жить, спешите жить…
“Как я стал стихоплетом”
— На этот стиль на всю жизнь меня зарядил Александр Трифонович Твардовский. Я ведь играл Теркина в свое время, поэтому всю поэму знаю наизусть. Вот после “Теркина” я и стал стихоплетом. А ведь многие Твардовского не считали поэтом.
— Зато Бродский считал, да еще каким! Вот Евтушенко он не любил, зато Твардовского…
— Женя младше меня на три года, но учились мы курс в курс. Я был на 1-м курсе школы-студии МХАТ, а он на 1-м Литературного института. Там же учились Белла Ахмадулина, Соколов, Смирнов, Вознесенский, Рождественский. Это же одна компания была. Мы обменивались вечерами, капустниками. Эх, какое время было! Какими же все талантливыми оказались.
— Давайте вернемся к вашему распорядку. Значит, есть у вас мысль, нет — вы все равно за работу садитесь?
— Нет, я себя не терзаю.
— “Ни дня без строчки” — это не ваше?
— Не мое. Ну а дальше все зависит от того, какие у меня дела бывают в этот день. Житейские в первую очередь.
— Связанные с достройкой дачи?
— И это тоже. А потом надо скакануть в Звенигород. До него же здесь рукой подать — 5 минут туда, 5 минут обратно.
— Вы имеете в виду церковь?
— Нет, зачем. В церковь я в Аксиньино хожу. Здесь же Никита Михалков ее построил. Придешь туда на службу, глядишь, стоит красивый молодой человек с очень красивой женой, детишками, и всю службу они отстаивают от начала до конца. Я спрашиваю товарища: “Слушай, а этот красавец кто? “— “Да то же Степан, сын Никиты Михалкова и Насти Вертинской”. Никита вложил очень много денег на иконостас. Зато при входе висит его икона Святого Никиты.
— Бесогона?
— Да, Бесогона. А в Звенигород, знаете, куда я еду? За мотылем и опарышем.
Рыболов-спортсмен
— Так вы рыбак!
— Рыболов. Закупаю свеженьких этих опарышей, потом сажусь на свой квадроцикл — и на Москву-реку. Тут вообще места обжитые, почти каждый день кино снимают или рекламу какую. Здесь снимали знаменитые кадры фильма “Сердца четырех”. Серова с Самойловым на лодочке катались вон там. Это место у нас Сахалин называется, там крутой подъем и сосны.
— А на рыбалку вы с утра пораньше поднимаетесь?
— У меня рыбалка вот какая: рыбачу-то я давно, еще с Николаем Афанасьевичем Крючковым рыбку ловил. А дружок мой Коля Бекетов меня научил другому. Он рыболов по призванию, работа для него вообще вторична. И вот как-то мы с ним на рыбалку поехали. Я встал со своей удочкой сиротливо, он посмотрел на меня: “Олег Андреевич, так не рыбачат. Позвольте, я вам помогу кое в чем”. Это “кое в чем” заключалось в том, что он мне тут же подарил коробочку с мотовильцами, на которые сразу намотана леска, поводок и крючок со снастями. Он мне говорит: “Олег Андреевич, сегодня мы с вами пришли на уклейку”. А я ему: “Вот это самое говнецо мелкое? “— “Слушайте, — продолжил учить меня Коля, — лучших сардин вы в жизни не пробовали. Но для этого нужна удочка, которая весит 10 грамм, чтобы у вас рука не уставала. Хотите, я вам подарю такую? “— “Нет, — говорю, — это дорогой подарок (около 500 долларов стоит)”. Вот я приобрел себе такую удочку, снасти — и рыбалка пошла: одну за другой стал ловить, одну за другой. А дальше Коля меня научил, что из этой уклейки можно сделать. Шпроты, например.
— Но вы же были когда-то у Макаревича в “Смаке”.
— Да, два блюда предложил, одно из них — карп в фольге. Это когда в потухающий костер кладется и в ольховый лист завертывается.
— А здесь на даче рыбу готовите? Или все-таки супруга?
— Нет, что вы, такую уху стряпаю, будь здоров. Но из уклейки уха не делается. Зато замечательно идут ротаны, бычки такие пресноводные. Крупные, жирные и вонючие. Из них получается такая классная юшка! После остается туда добавить только одну купленную или пойманную форельку — и можно вкушать.
Вот так на рыбалке я весь день и провожу. К вечеру, правда, получаю тревожные звонки от жены: “Ты когда-нибудь есть придешь? Ты еще не упал в обморок? “Но я очень хитрый: перед тем как поехать, успеваю выпить чашку кофе. Вы будете смеяться надо мной: беру сладкий кофе со сливками и шмат сала. Чистого сала без всякого мяса.
— Made in Украина?
— Не made, но а-ля Украина. У нас сало свое, хорошее. И вот я съедаю 100 грамм нарезанного сала с черненьким хлебушком, бутербродов четыре-пять, и мне уже черт не брат.
— Так для вас рыбалка — это прежде всего результат или процесс? Или все вместе?
— Очень многие мои мысли созревали именно на рыбалке. Особенно в тот момент, когда не клюет, зараза. Это плохо, конечно, но и хорошо, потому что тогда начинаешь думать. Вот, скажем, прошла в Москве сильная гроза, и я это вывел на печальную ноту. Гроза над городом потянула за собой строчку: “Над лесом вороном, грозой над городом шальная жизнь за мною стелется, /Ручьем бежит за поворотом поворот, /С рекою встретится, с волной поделится судьбой/И на прощание махнет тебе рукой”. Это же песня. (И начинает напевать в своем фирменном стиле: “Ша-альная жи-изнь доро-огой сте-елется…)
Сам себе судья
— Ну а днем вы любите поспать?
— Сейчас это стало необходимостью. Уже не выдерживает организм, все-таки 81-й год. Но если я на рыбалке, мне на все наплевать. А если дома, то после обеда минут на 40, на часик отключаюсь. Падаю, как в обморок, и сплю.
— Ну а потом?
— А потом я вспоминаю гениальные слова Владимира Ильича Ленина про то, что отдых — это перемена труда. Гениально же! Иду в мастерскую что-нибудь строгать. Опять же связанное с рыбалкой или для дома. Или просто для души. Вот молоточки судейские делаю. Сувенирные. Очень люблю мастерить такие подарки. Этих молотков я уже надарил штук 50 разным людям. А на каждом из них написано — “совесть, ум, честь”.
— Жаль только, что судьи не всегда подчиняются этому уставу?
— Так я простым людям дарю. А каждый человек сам себе судья. Прежде чем что-то сделать, возьми-ка молоточек, стукни два раза по наковаленке и подумай, как поступить. Все в жизни символично.
— Любите, когда к вам гости приходят? Или вы затворник?
— Отвечу сразу стихами:
Живу как рак-отшельник
С фазендой на горбу.
Спокойно, как в постели,
И тихо, как в гробу.
Живу я на пригорке, на бывшем огороде
Живу я на задворках, на брошенной земле
Хоть не vip-персона, согласно поговорке,
Я вышел из народа, свой парень на селе.
На синий номер дома я добавляю дроби,
Поскольку дом без дроби для почты господин.
Все в жизни очень просто: нормально — дом 90,
А мой на огороде — девяносто дробь один.
* * *
По субботам, воскресеньям приезжают внучка, дочка с зятем. Ну и минимальное количество друзей — два-три человека. А больше мне никого не надо.
