Чех Корсак, поступивший на московскую службу, стал основоположником дворянского рода Корсаковых. Некоторым из них царь Федор Алексеевич дал право носить фамилию Римских-Корсаковых в знак того, что они произошли из Рима. Фамилию эту носили в России сановники, генералы, адмиралы и композитор Римский-Корсаков, автор “Царской невесты”, “Снегурочки”, “Садко” и других классических опер, не сходящих со сцены Большого театра.
Капитан кирасирского полка Римский-Корсаков попал в поле тяготения всесильного Григория Потемкина, тайного мужа Екатерины II. Занимаясь после охлаждения интимных отношений войной и государственными делами, основывая города на Черном море и Днепре, светлейший князь Таврический постоянно подбирал для царицы кандидатуры фаворитов.
Рекомендованного им Семена Зорича, не оправдавшего доверия “мота и игрока”, сменил Петр Завадский, через год разделивший участь прежнего фаворита. После “случая” он проявил себя министром народного просвещения, основателем трех университетов — Казанского, Харьковского и Дерптского.
Екатерина II страдала от одиночества, посему Потемкин представил ей трех молодых офицеров. Выбор царицы пал на капитана, ставшего ее восьмым возлюбленным. Этот фаворит обладал кроме замечательной внешности красивым голосом, хорошо пел и играл на скрипке, слыл веселым и добродушным. На него посыпались милости царицы: чины, деньги, драгоценности, дом в столице, имение с тысячами крепостных.
Екатерина II называла возлюбленного Пирром, именем царя-полководца древнего мира, прославившегося пирровой победой. Она искренне восхищалась избранником и полагала, что его “следовало брать как модель всем скульпторам, живописцам; все поэты должны воспевать красоту Римского-Корсакова”. Ее корреспондент барон Гримм узнал из письма императрицы: “Он светит, как солнце, и вокруг себя разливает сияние”. Царица “скучала без него… убеждала беречь себя для ее счастья”.
В 50 лет императрица считала 25-летнего генерал-адъютанта истинным другом. В его измене убедилась, застав в своей комнате с близкой подругой, статс-дамой графиней Прасковьей Брюс. Мстить не стала, страдая, удалила с глаз своих. Этот “случай” длился 16 месяцев.
Графиню Прасковью Римский-Корсаков бросил. Уехал из Петербурга в Москву с другой возлюбленной, графиней Екатериной Строгановой. Вольтер сделал ей комплимент: “Ах, сударыня, какой прекрасный день сегодня: я видел солнце и вас”.
Не будучи в церковном браке, жили Римский-Корсаков и Строганова уединенно на Тверском бульваре, где родились у них сын и две дочери, получившие дворянство и фамилию Ладомирские.
Став вдовцом, Римский-Корсаков зажил открыто на широкую ногу. Дом на Тверском бульваре в роскошном саду с беседками, статуями, прудами “посещался всей Москвой”. Выпавшее на долю фаворита богатство позволяло ездить в карете, запряженной двумя парами лошадей, носить шитый золотом камзол, украшенный драгоценными камнями, задавать балы и лукулловы обеды, принимать множество гостей. В загородном доме, как писали, “менее 80 человек никогда не бывало… Не только слуги хозяина, но и слуги его гостей пивали зачастую вдоволь шампанского”.
В доме хлебосольного Римского-Корсакова жили во время триумфальных гастролей в Москве итальянская певица Анджелика Каталлани и французская актриса Филис Андрие. Француженка была одной из любовниц Александра I, выказавшего горячие чувства многим женщинам, кроме своей красавицы жены.
В качестве сластолюбца Римский-Корсаков попал в записки князя М.М.Щербатова “О повреждении нравов в России”, считавшего, что он “приумножал бесстыдство любострастия в женах”. Что не мешало ему слыть “веселым и щедрым человеком”, как считает в “Русских портретах” великий князь Николай Михайлович Романов, расстрелянный большевиками с тремя другими великими князьями в Петропавловской крепости.
Пушкин, увлеченный историческими изысканиями, неоднократно бывал у Римского-Корсакова. Как писал Петр Вяземский: “Постояннейшие его посещения были у Корсаковых и у цыганок…”. Частый гость расспрашивал обо всем, что запомнил царедворец о времени Екатерины II, пребывая в положении, которому завидовали в столице.
Начав по предложению царя писать “Историю Петра”, Пушкин интересовался подробностями, которые не попали в архивы. К ним у него появился доступ после повеления Николая I “отставного коллежского секретаря принять на службу тем же чином и определить его в государственную Коллегию иностранных дел”. Очевидно, историк Пушкин многое узнал такого, что дало ему основание жестко и необъективно высказаться как о Екатерине II, так и о фаворитах: “Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные такой слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе. Таким образом развратная государыня развратила свое государство…”.
Последние два года жизни Римский-Корсаков не выходил из дома, “сделался дик, запустил бороду, не снимал халата”, как вспоминал почтмейстер Александр Булгаков, один из немногих, кто навещал забытого всеми вельможу. По словам Булгакова, ему был всегда рад и подарил письма Екатерины II.
На глазах почтмейстера восьмой фаворит императрицы умер. Похоронил его любящий сын у старинной церкви Покрова в Братцеве, “на даче”. Надпись на камне гласила: “здесь погребено тело генерал-майора действительного камергера и разных орденов кавалера Римского-Корсакова, скончавшегося в 1831 г. февраля 16 дня на 76-м году своей жизни. Благодетелю незабвенному”.
Сохранилась написанная рукой Римского-Корсакова программа из пяти пунктов одного из праздников, приведенная в книге Владимира Муравьева “Тверской бульвар”:
1. Съезд на Тверской. (То есть у дома на бульваре, расположенного вблизи Тверской улицы. — Л.К.) Там шоколад, кофий, чай, сухари, крендели, цвейбаки (двойные булочки. — В.М.), а кто попросит водки или вина, чтоб было все приготовлено.
2. На даче. Когда приедет катанье, в ту же минуту завтрак и блины.
3. Потом, когда пойдут на горы, то музыку и певчих туды, к храму.
4. Потом рыбная ловля. Когда будут кататься, тогда и тянуть невод.
5. Потом, когда с гор будут возвращаться, пустить зайцев и стаю гончих. А ежели будет уже темно, то иллюминировать дорожки и дом. И во все время музыке в саду играть и певчим петь попеременно.
В Братцеве сохранились храм, часть погоста и усадебный дворец с бельведером, как предполагают, созданный Александром Воронихиным, творцом Казанского собора.
Увидеть подмосковную усадьбу графа и остатки былой роскоши можно, проехав на метро до станции “Планерная”.
Юный Лермонтов еще застал на Тверском бульваре типы, до него высмеянные Батюшковым и неизвестными пиитами 20-х годов, увидел “невинную красотку 40 лет”, “вздыхателей и бедных женихов” и начал было писать свой “Булевар”:
С минуту лишь с бульвара прибежав,
Я взял перо — и право очень рад,
Что плод над ним моих привычных прав
Узнает вновь бульварный маскарад;
Сатиров я для помощи призвав,
Подговорю, — и все пойдет на лад,
Ругай людей, но лишь ругай остро,
Не то — ко всем чертям твое перо!
Но ругать передумал. В отличие от Лермонтова женатый Пушкин ничего для себя интересного на бульваре больше не увидел. Не нашел на привычном месте героев “Горя от ума”, ни Фамусова, ни Татьяны Юрьевны. “Хлестова в могиле; Репетилов в деревне…” Не увидев былого аристократического блеска, он с объективностью историка признал: промышленность в Москве “оживилась и развилась с необыкновенною силой. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством”. Что его отнюдь не печалило.
Приехавший учиться в Московском университете Белинский, сравнивая две столицы, нашел, что ядро коренного московского народонаселения составляет купечество. Его поразило, что купцами “кишат даже самые аристократические улицы и места в Москве, каковы Тверская, Тверской бульвар…”.
В начале сороковых годов XIX века автор исторических романов Михаил Загоскин издал книгу под заголовком “Москва и москвичи”, заимствованным в XX веке Владимиром Гиляровским. Гуляя на Тверском бульваре, его герой, присев на скамейку, подслушал невольно разговор двух зажиточных приятелей. И воспроизвел их диалог об удачных покупках. Один приобрел на аукционе картину за немалые деньги — триста двадцать пять рублей ассигнациями — и был рад:
— Славная картина, огромная, братец, — во весь простенок. Одна рамка этих денег стоит…
Другой на том же торжище накупил книг на французском языке, которого не знал. — Диковинный переплет! И все такого большого формата, с золотым обрезом, есть и с картинками… Прекрасные книги, любо посмотреть, братец! А в шкафу под стеклом еще будет виднее!
В другом диалоге помещик, в Париже гулявший каждый день по бульварам, жаловался, что в Москве ему некуда пойти, потому что на Тверском бульваре встретит “двух-трех порядочных людей и целую толпу оборванных мужиков, запачканных прачек…” На Тверском бульваре начинается сюжет классической повести “Тарантас”. Она была роскошно издана в 1845 году очень большим по тем временам тиражом 5000 экземпляров, который и в наши дни считается для прозы немалым. Повесть написал Владимир Соллогуб, уроженец Петербурга, граф от рождения, принадлежавший к высшему аристократическому кругу. Венчал его духовник императора в присутствии Николая I.
Комедию Соллогуба “Чиновник” поставил Александринский театр, на домашней сцене во дворце ее с одобрением смотрел Александр II, сказавший: “Давно бы пора говорить это”. Граф всю жизнь состоял на государственной службе и постоянно сочинял прозу, стихи, пьесы, мемуары. О себе Соллогуб говорил, что он литератор между светскими людьми и светский человек среди литераторов. На его стихи, посвященные “Княгине Ю.С.Г…ной”, “Нет, не люблю я вас, да и любить не стану, коварных ваших глаз не верю я обману”, вписанные в альбом родственницы Юлии Сергеевны Голицыной, звучит романс полтора века в самых престижных залах.
В “крылатых словах” русского языка два перла принадлежат Соллогубу: “Беда от нежного сердца”, от названия самого популярного русского водевиля; “Благодарю — не ожидал” происходит от шуточного стихотворного экспромта, где каждая строфа заканчивалась таким рефреном.
В конце жизни Пушкин состоял с графом в дружеских отношениях.
С Лермонтовым Соллогуб сочинил стихотворение “О, как прохладно и весело нам / Вечером плыть по заснувшим волнам…”, представил его стихи императрице Александре Федоровне. Лермонтов, отправляясь на Кавказ, предложил ему: “Вернусь… выйду в отставку, и тогда давай вместе издавать журнал”. Белинский называл графа первым писателем современной русской литературы, Гоголь читал в рукописи его повесть.
Тургенев ценил талант этого писателя, его принимал в Ясной Поляне Лев Толстой. Всего могло не случиться, если бы весной 1836 года незадолго до выстрела на Черной речке состоялась дуэль. Пушкину показалось, что молодой граф бестактно говорил с Натальей Николаевной. Помирил в Москве дуэлянтов Павел Нащокин, а к осени былая вражда сменилась взаимной приязнью, Пушкин предложил Соллогубу быть секундантом на дуэли с Дантесом, которая в тот раз не состоялась благодаря графу.
Вся Россия зачитывалась историей о том, как два друга, мечтатель и скептик, западник и славянофил, встретившись на Тверском бульваре, решили ехать из Москвы в симбирское село Мордасы. Они садятся в тарантас, едут по бездорожью, видят перед собой печальную российскую действительность, “скрывающую ее великое предназначение”. Во сне мечтатель видит идеальное будущее России, Москву и Тверской бульвар: “Вековые деревья осеняли бульвар густою широкою тенью. По сторонам его красовались дворцы такой легкой, такой прекрасной архитектуры, что уже при одном взгляде на них душа наполнялась благородною любовью к изящному, отрадным чувством гармонии. Каждый дом казался храмом искусства, а не чваной выставкой бестолковой роскоши”.
Новые дворцы не появились на Тверском бульваре, на месте сохранились малая часто из того, что видели мечтатель и скептик. Но именно эти небольшие домики постройки начала XIX века в стиле ампир, как сказано в старом путеводителе, наполняют душу любовью и чувством гармонии.
Дипломат, живший в лучших городах Европы, великий поэт Федор Тютчев, писал из Москвы жене: “Есть что-то удивительно ободряющее меня и освежающее в этом городе… Тверской бульвар неизменно производит на меня свое действие”.
Во многих сочинениях классиков фигурирует Тверской бульвар, но об этом — в следующем “хождении”.
