Русские князья и цари от Ярослава Мудрого, включая Юрия Долгорукого, Александра Невского, Ивана Грозного, до Алексея Михайловича нарекали сыновей Дмитриями. Героем Куликовской битвы стал Дмитрий Донской. Этот князь в 1380 году, когда состоялось побоище, перенес в Успенский собор икону Дмитрия из Владимира. Туда она попала как величайшая святыня из Киева, а до этого обреталась в Салониках, написанная на гробовой доске великомученика, погибшего при гонителе христиан императоре Диоклетиане. На царевиче Дмитрии, сыне Ивана Грозного, убитом в Угличе, пресеклась династия Рюриковичей.
Церковь Дмитрия Солунского стерли с лица земли в 1933 году, когда Тверскую решили расширить, придать ей вид столицы нового социалистического мира, застроить семиэтажными домами в стиле сталинского ампира. Историки архитектуры особо ценили колокольню-звонницу храма. В средневековой Москве колокола либо поднимались на круглые башни, столпы, либо помещались в приземленные четырехгранные звонницы.
Звонница церкви Дмитрия считалась “смешанного типа”, она завершалась великолепным шатром, как колокольня, и в этом была ее уникальность. “В Москве уцелела лишь единственная колокольня при трехшатровой церкви святого Дмитрия Солунского”, — отмечается в “Путеводителе по Москве 1913 года”. Построили ее в первой половине XVII века, до того как церковь запретила венчать храмы шатрами.
На Тверском бульваре выстраивались кареты самых знатных персон, приезжавших в храм не только для молитв, но и чтобы послушать церковный хор, в XIX веке столь же известный, как в наши дни хор Сретенского монастыря.
Неповторимость и три века истории не остановили разрушителей. Дмитрия Солунского не стало. Тверскую расширили. Старинные дома взорвали.
Другой храм, Иоанна Богослова, чудом уцелел, и его можно увидеть на Тверском бульваре, у театра имени Пушкина, за которым проходит Большая Бронная. В названии улицы и соседних Палашевского и Гранатного переулков хранится память о броне — панцирях и кольчугах, палашах — прямых саблях, гранатах, то есть артиллерийских снарядах, производимых в Бронной слободе, где жили оружейники. В этой слободе деревянную церковь со времен царя Федора Ивановича построили в “прославление” апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Вступивший на престол молодой царь Михаил Романов подарил ей икону, написанную в Византии, с образом святого и дарственной надписью “От царя Михаила Федоровича”.
При его сыне — царе Алексее Михайловиче — “тщанием приходских людей” неизвестный зодчий воздвиг пятиглавую каменную церковь на месте деревянной. Позднее к ней пристроили увенчанный одной главкой Никольский придел. Его освятил Адриан, десятый и последний в досинодальный период патриарх Московский и всея Руси. Его характеризуют крайним противником реформ Петра, приверженцем старинных обычаев, выступавшим против бритья бород, которые срезал боярам сам царь. Петр не поступил с Адрианом, как его отец с патриархом Никоном, не сослал в монастырь, не низложил, дал дожить патриархом. Но после смерти Адриана упразднил патриаршество.
Еще одна яркая фигура допетровской Руси — поэт и драматург, богослов, воспитатель царских детей Симеон Полоцкий — вошла в летопись храма. При его участии создавалось не только первое высшее учебное заведение — Славяно-греко-латинская академия, но и первая частная православная школа, открытая при храме Иоанна Богослова.
Архитектуру Руси Средних веков дополнила двухъярусная колокольня нового времени, построенная по европейским канонам, в классическом стиле. Она несла семь колоколов, один из которых отлил мастер Иван Маторин, тот самый, кто с братом Михаилом отлил Царь-колокол.
Колокольню воздвигли в 1740 году, когда умерла императрица Анна Иоанновна. Ее отца, Ивана, царствовавшего с Петром при правительнице сестре Софье, назвали именем, которое носил Иоанн Креститель и Иоанн Богослов, почитаемый христианами как апостол, один из 12 учеников Христа, и как один из четырех его биографов, написавший Евангелие от Иоанна. Имя это происходит от еврейского имени Иоханан, что значит “Яхве милостив”, Бог милостив. Такое имя иудейский рыбак Зеведей, что значит “дар мой”, дал одному из сыновей. Ученик Иоанна Крестителя, он слышал, как тот при явлении Христа сказал: “Вот Агнец Божий”. Уверовал в него и пошел за ним, стал “учеником, которого любил Христос”. На Тайной вечере “припадал к груди Христа”. Единственный, кто проявил твердость духа, когда другие апостолы растерялись после ареста. Единственный из них стоял на Голгофе у креста, и умирающий Христос завещал ему заботу о матери — деве Марии. Иоанна подвергали гонениям, бичевали, сослали на полупустынный остров Патмос. Там ему пришло видение о будущем мира и церкви, что побудило написать вдохновенное поэтическое “Откровение”, по-гречески “Апокалипсис”. Оно завершает Новый Завет, где в последних главах воспевается сияющий, не знающий ночи Иерусалим. “И не войдет в него ничто нечистое, никто преданный мерзости и лжи, а только которые написанные у Агнца в книге жизни”.
Вокруг Иоанна Богослова, как пишет Владимир Гиляровский в “Москве и москвичах”, на немощеных улицах в деревянных строениях с мелкими квартирами снимали жилье бедные студенты-разночинцы. Жили в нужде. Вместо чая заваривали цикорий, четверть фунта, сто граммов за три копейки, хватало дней на десять на четверых. В каждой комнате обитали четверо, на всех, бывало, приходилось две пары сапог и две пары платьев. На лекции ходили поочередно, двое шли в университет, двое сидели дома. “Четыре убогие кровати, они же стулья, столик да полка книг”.
(Ничем не лучше выглядели комнаты огромного, в четырех замкнутых корпусах студенческого общежития Московского университета на Стромынке в 1951—1956 годах, когда я там жил. С той разницей, что убогих кроватей насчитывалось в два раза больше. Мебель состояла из прикроватных тумбочек, стола и пары стульев. Украшали стены в рамках под стеклом отпечатанные портреты — по одному на комнату — вождей, членов Политбюро. На моих глазах комендант общежития обходил комнаты и снимал со стен портреты Берии, когда стало известно о его падении.)
При либеральном Александре II на Бронных улицах и переулках было некое подобие парижского Латинского квартала. Студенты всем своим видом и манерой поведения отличались от обывателей, ходили длинноволосые, в шляпах с широкими полями, щеголяли в пледах и очках. Подвыпив, они распевали песню:
От зари до зари,
Лишь зажгут фонари,
Вереницей студенты шатаются,
А Иван Богослов,
На них глядя без слов,
С колокольни своей улыбается.
Как утверждает Гиляровский: “Здесь в конце шестидесятых годов была штаб-квартира, где жили студенты–нечаевцы, а еще раньше собирались каракозовцы, члены кружка “Ад”. Студентом Московского университета был Дмитрий Каракозов, вольнослушателем — его двоюродный брат Николай Ишутин. Студент Сергей Нечаев занимался в Петровской академии. Каракозов стрелял в царя и был повешен. Его брат организовал тайную организацию “Ад”. Казнь ему заменили бессрочной каторгой. Сергей Нечаев создавал “Народную расправу”. За убийство студента Ивана Иванова, заподозренного им в предательстве, его приговорили к 20 годам каторги. Все они помышляли о революции и справедливом строе, социализме. Другие студенты неоднократно покушались на Александра II и убили царя спустя пятнадцать лет после выстрела Каракозова.
По Тверскому бульвару в Татьянин день студенты и профессора Московского университета шли к Трубной площади, роскошному ресторану “Эрмитаж”. Там раз в год за простыми столами, уставленными бутылками водки, пива, дешевого вина и закусками, устраивали шумный и развеселый “народный праздник в буржуазном дворце обжорства”.
В храме Иоанна Богослова кроме иконы, подаренной Михаилом Романовым, особо почитали чудотворную икону “Умиление” Божьей матери и “Смоленскую” Богоматерь XVII века в роскошном окладе. Его содрали, когда пришли на пятом году окрепшей советской власти большевики и под предлогом помощи голодающим конфисковали все церковное золото, серебро, драгоценные камни, украшавшие иконы.
Ограбление Иоанна Богослова происходило на глазах живших на Тверском бульваре Осипа Мандельштама и его жены. Надежда Яковлевна во “Второй книге”, изданной в Париже, вспоминала: “Где-то в Богословском переулке — недалеко от нашего дома — стояла церквушка. Мне помнится, что именно там мы заметили кучку народа, остановились и узнали, что идет “изъятие”. Происходило оно совершенно открыто — не знаю, всюду ли это делалось так откровенно. Мы вошли в церковь, и нас никто не остановил. Священник, пожилой, встрепанный, весь дрожал, и по лицу у него катились крупные слезы, когда сдирали ризы и грохали иконы прямо на пол. Проводившие изъятие вели шумную антирелигиозную пропаганду под плач старух и улюльканье толпы, развлекающейся невиданным зрелищем…”
Мандельштам заметил, что дело не в ценностях: “Бывало, что снимали колокола и отливали из них пушки. Бывало, что церковное золото отдавалось на спасение страны… Одним ударом убивали двух зайцев: загребали золото и порочили церковь”.
Спустя десять лет после ограбления в храм настоятелем назначили молодого иеромонаха Киприана, в миру Константина Алексеевича Нелидова. Его дворянский род происходил от “мужа знатна короны Польския”, проявившего себя бойцом в Куликовской битве. После нее он навсегда остался жить в Москве, крестился, поменял имя Владислава на Владимира, а фамилию Каща-Неледзевского — на Нелидова. Одному из его потомков великий князь Иван III дал прозвище Отрепьева, ставшее на двести лет фамилией рода. Это слово значило не только ветхую одежду, но и остатки льна, а в переносном смысле так называли последыша, последнего ребенка в многодетной семье. Гениальный авантюрист Юрий Отрепьев, сын стольника, бежал в Литву. Объявил себя сыном Ивана Грозного Дмитрием. В 23 года вступил с чужестранным войском в пределы Российского государства. Блестяще сыграл роль наследника престола, короновался в Успенском соборе и стал царем, войдя в историю под именем Лжедмитрия I. Правил в Кремле без месяца год, пока Москва не восстала и люто не расправилась с ним.
Фамилию Нелидовым вернул царь Алексей Михайлович. При Екатерине II дочь поручика Екатерина Нелидова поступила в Смольный институт и обратила на себя внимание грацией и умением танцевать. Императрица велела художнику Дмитрию Левицкому написать портрет Нелидовой, танцующей менуэт. Девушка не слыла красавицей, но поражала блестящими черными глазами, веселым нравом и остроумием. При дворе прижилась, стала близкой подругой Марии Федоровны, жены цесаревича, который и сам в ней души не чаял. Будущий император Павел I в отношениях с ней “дошел до рыцарского поклонения”. Но не дальше. Никто из придворных не верил, что она не фаворитка, любовница Павла. Нелидова была бескорыстной, отказывалась от подарков императора, считала, что “сам Бог предназначил ее” охранять Павла. Вместе с его женой Екатерина гасила вспышки гнева неуравновешенного императора, влияла на важные решения при назначении сановников. Павел I говорил, что у него с Нелидовой “дружба священная и нежная, но невинная и чистая”. Так продолжалось до тех пор, пока обеих не заменила одна Анна Лопухина. Спустя три года императора убили.
Николай I и его жена Александра Федоровна пережили нечто подобное с другой выпускницей Смольного института и племянницей Екатерины Нелидовой — Варварой. Очевидно, в роду Нелидовых женщинам передавались по наследству черты характера, которыми очаровывались Романовы — сначала Павел I, потом его сын Николай I.
Варенька, как ее звали при дворе, подобно Екатерине, магнетизировала черными глазами, грацией, слыла рассказчицей смешных историй, искусной наездницей. На первом балу, танцуя в маске, рассказала императору ходившие о нем анекдоты, а когда открыла лицо — понравилась ему с первого взгляда. Судьба ее в тот миг решилась, она стала не только фрейлиной, но и ближайшей подругой Александры Федоровны, тайной любовью Николая I. Никаких выгод от близости с императором Нелидова не искала. В отличие от своей тети никак на его решения не влияла, любила бескорыстно, как мужчину. Статью, красотой и благородством природа его не обделила. Любить Николая Павловича было за что. В отличие от своего отца, старшего брата и сына Николай I не третировал на глазах придворных жену, мать семерых детей, которую любил. Но после последних тяжелых родов императрица по настоянию врачей прекратила с мужем интимные отношения. Став фавориткой, Варвара Нелидова никогда и нигде не давала повода заподозрить свою связь с царем, и он умело скрывал тайные свидания, без которых не мог жить. Связь длились семнадцать лет и оборвались со смертью императора. Завещанные царем 200 тысяч рублей она отправила в “Инвалидный капитал”. Осталась подругой вдовы императора, близкой с его детьми, и пережила Николая I на сорок лет.
На поприще дипломатии отличился Александр Иванович Нелидов. После победоносной войны с Турцией ему поручили составить предварительные условия мира, его подпись стоит под Сан-Стефанским договором, положившим конец господству мусульман в славянских странах Восточной Европы.
Такой вот дворянский род, внесенный в родословные книги шести губерний России, был у отца Киприана, что сыграло роковую роль в его судьбе. Спустя год после назначения настоятелем храма Иоанна Богослова его арестовали и отправили в лагерь, где священник погиб в 33 года, как Христос. Он не видел, что случилось с его храмом и прихожанами. Когда по ходатайству соседнего театра общину упразднили и церковь закрыли, иконы пошли на дрова, иконостасы алтарей и росписи стен XIX века, не ценимые советскими искусствоведами, уничтожили, разрушили главы, снесли ограду. Обезображенное здание передали в аренду Камерному театру, устроившему в нем общежитие, затем столярный и слесарный цеха.
Реставрация длилась мучительно долго. Живший поблизости идеолог партии Михаил Суслов обратил внимание на полуразрушенную церковь. Его звонок сдвинул дело с мертвой точки, реставрация оживилась и снова угасла. Так продолжалось все годы советской власти, пока храм не вернули верующим. Инкомбанка больше нет. А деньги, вложенные им в воссоздание храма, не пропали. Позолота и образы завораживают. Трижды побывал в церкви Алексий II, поразившийся мастерством современных иконописцев, создавших алтари, “пред которыми будут молиться новые поколения русских людей, и они сами когда-нибудь через века станут нашей святыней”. Иными словами — памятники искусства XXI века.
