— Существует статистика, причем со ссылкой на ГНЦ имени Сербского, согласно которой 85% совершивших преступления начинали именно с животных. Скручивали головы птицам, отрезали хвосты кошкам, калечили собак. А потом уже переходили на людей. Известный ростовский психиатр Александр Бухановский, принимавший активное участие в розыске Чикатило, считал, что более «60% будущих серийных убийц в детстве обнаруживали специфически жестокое отношение к животным».
— Я думаю, что эта цифра обоснованна. Такие «опыты» над животными проводили 50–60 процентов наших испытуемых с сексуальным садизмом. Но надо учитывать, что к нам на судебно-психиатрическую экспертизу попадает очень специфический контингент. А сколько к нам не попадает! Еще больше людей о таких эпизодах предпочитают умалчивать. Справедливости ради хотелось бы сказать, что у них помимо жестокости по отношению к животным иногда присутствуют случаи проявления чрезмерного внимания к братьям нашим меньшим. Запомнился мне один товарищ (испытуемый), совершивший 8 убийств. Он жил отшельником в лесу и убивал одиноких туристов, зато кормил кучу собак, с которыми, по его словам, ему было легче, чем с людьми.
— Но это все-таки редкий случай. Если взять самых страшных убийц нашего времени, то большинство проявляло явную склонность к зоосадизму. Серийный преступник и педофил Сливко в детстве охотно помогал родителям разделывать кроликов, убийца-насильник Кулик вешал кошек, битцевский маньяк Пичушкин втыкал птицам палки в голову.
— У Пичушкина стереотип вдвигания палки в мозг сохранился с детских времен. Сначала были птицы, потом перешло и на людей. Многие наши испытуемые начинали с жестоких издевательств над животными: обливали бензином и поджигали, вешали, расчленяли, головы отрывали, об стенку били. Одни рассказывали эти эпизоды без всякого эмоционального выражения, другие заметно оживлялись, им даже воспоминания доставляли удовольствие.
— У вас на экспертизе был и серийник Головкин, зверски замучивший 11 мальчиков. Он ведь работал на конном заводе. Наверное, любил лошадей...
— Головкин ухаживал за лошадьми. Не бил, не издевался. Его отличало бережное и трепетное отношение особенно к процессу оплодотворения. Использование животного для удовлетворения своих целей. Мог засунуть во влагалище руку и сидеть так целый час. Что он себе при этом представлял, осталось неизвестным.
— Есть живодеры, которые кичатся своими «подвигами», снимают жуткие пытки на видео, вывешивают в социальных сетях, но таких, к счастью, немного. Другие никогда не признаются, что делали это ради низменного удовольствия. Обычно под расправу подводится база, некий гуманный мотив. Скажем, собаку пришлось убить, потому что она угрожала детям.
— Некоторые действительно мотивируют свои поступки какими-то благими намерениями. Это вид психологической защиты. Если человек интеллектуально сохранен, он будет защищаться. Другой человек, в силу присущего ему психического расстройства, обнаженно обо всем рассказывает, ничего не скрывая: как изобретал способы мучения, чтобы продлить страдания и почувствовать больше возбуждения.
— Сексуального характера?
— Чаще речь идет просто о приятном возбуждении, эмоциональной приподнятости, когда возникает некий холодок в крови.
— Это невозможно понять. Разум меркнет!
— Есть такое понятие, как психический садизм. Он более распространен, нежели сексуальный. Это ощущение удовольствия от унижения человека, оскорбления. Чувство доминирования, которое можно выразить как «ты в моей власти», дает сильное эмоциональное переживание. Это чисто биологическое чувство присуще многим людям. В животном мире самец устанавливает иерархию путем какого-то насильственного поведения. И только в человеческой психологии это преломляется в виде психического удовлетворения от чужого унижения, от того, что ты занял доминирующую позицию. Но между чувством удовлетворения, которое дает власть над другими, и получением удовольствия от этого очень тонкая грань.
— Многие говорят, что одно дело, когда жертва животное, и совсем другое — когда человек. Разве это так?
— В данном случае особой принципиальной разницы нет. Животное — это деперсонифицированная жертва, у него нет человеческой личности. Животные неспособны дать сдачи, хотя, конечно, собака может укусить, а кошка — оцарапать. Они становятся первыми объектами, потому что более доступны, чем люди. Но потом в определенном проценте случаев происходит переключение на людей.
— Многие папы и мамы не видят ничего страшного в том, что ребенок отрывает лапки жуку и крылья бабочке, препарирует лягушек. Где кончается детское любопытство и начинается жестокость?
— Дети склонны ломать кукол и разбирать машинки. Это естественный инстинкт. Но не каждый ребенок получает удовлетворение от этого процесса. Помните историю с убийством жирафа Мариуса в датском зоопарке и с расчленением волка в музее той же страны? Мы считаем, что детей надо оберегать от таких зрелищ, а датчане смотрят на это иначе. У них другой менталитет. Исследовательский инстинкт никто не отменял, но иногда он переходит в ощущение психологического удовлетворения. Между этими состояниями очень зыбкая грань, которую мы чаще всего замечаем ретроспективно. Мало кто может сказать: «Вчера я удовлетворял свой исследовательский инстинкт, а сегодня уже получал удовольствие». Это нереально. Только специалист может уловить этот переход. А разбираться с детскими воспоминаниями взрослого очень сложно, потому что они заретушированы временем.
— Вот мы все очень возбудились в связи с событиями в Дании. И почему-то забыли, как несколько лет назад подростки забили насмерть палками кенгуру в Ростовском зоопарке.
— Подростковый возраст — самый опасный, особенно когда речь идет об инфантильных, с задержками в развитии, из так называемых неблагополучных семей.
— Я так понимаю, родители должны очень серьезно относиться к сигналам, связанным с подобными вещами.
— Взрослые должны немедленно прекращать жестокое поведение своих детей. Ребенок вообще жесток по сравнению с взрослым, потому что он еще не социализирован. Он свои переживания проецирует на объект: раз ему хорошо, то и другому замечательно. Он не чувствует чужую боль. У детей нет разграничения собственных и чужих психических процессов. Если ему что-то интересно, он считает, что и другому тоже интересно. Ему не больно, значит, и другому не больно. И, если сохраняется инфантилизм, то из таких детей вырастают самые жестокие люди. В детстве это определенный этап развития, который нужно миновать. А если он сохраняется во взрослом возрасте — это уже патология.
— Убийцы собак, стыдливо называющие себя догхантерами, хладнокровно подбрасывают животным таблетки в фарше, вызывающие мучительную смерть.
— Никаких исследований по поводу психологии догхантеров, по-моему, еще не было. По крайней мере мне они не знакомы. Проявление жестокости по отношению к животному — такая психологическая черта, которая часто сочетается с другими нежелательными качествами: жестокостью по отношению к людям, вспыльчивостью, склонностью к аффективным разрядам. Последние исследования агрессивности показали, что есть ген, который отвечает за агрессивность. С точки зрения психиатра, имеет значение вот какой момент: он отравил и сразу ушел или наблюдал за агонией животного. Это все-таки разные вещи, потому что получение удовольствия от созерцания мучений — одно, а выполнение долга — они считают свою миссию общественно важной — другое. Садист наслаждается мучениями жертвы, намеренно их растягивает, получая удовольствие от каждой конвульсии. Конечно, к нему наиболее склонны лица с расстройствами личности.
— Многими отравителями движет кинофобия — боязнь собак.
— Фобии разные бывают. Если человека покусала собака, опасение повторения может оставаться на всю жизнь. Опасение — нормальный психологический феномен, но когда ты от любой собаки шарахаешься за километр и думаешь только о том, чтобы тебя не укусили, то это, наверное, невроз, который нуждается в лечении.
— Самое страшное, что переход от животных к человеку все-таки нельзя исключить.
— У большинства, к счастью, он не наступает. Я считаю, что должны присутствовать какие-то способствующие факторы и особенности психического развития. У этих людей, как правило, недостаток эмпатии — умения сочувствовать, сопереживать другому. У многих наших испытуемых этот компонент страдает. Непонимание чужой боли облегчает преступное поведение. К слову, лидер, который привыкает к безнаказанности, тоже может переходить эту грань.
— Однажды вы рассказывали о пациенте, который искусал кошку. Что это было?
— Ему голос сказал, что кошка — это исчадие ада, которое нужно истреблять. И в состоянии бреда он на нее набросился. Его привезли в больницу с торчащей изо рта шерстью.
