Теленеделя с Александром Мельманом

Все началось после нашей игры с канадцами. Тогда же во глубокой тьме ТВ официально информировало невыспавшихся болельщиков: “Сборная России разгромила канадцев 5:2!” Затем синхроны из ночных клубов, где полупьяные патриоты великой родины в полном невменяемом состоянии трезво анализируют: “Мы отомстили им за Ванкувер!” В порядке справки: 5:2 в хоккее — совсем не разгром, а просто победа. К тому же обыграли мы не всех звезд НХЛ, что были на Олимпиаде, а 19-летних зеленых пацанов. Что важности победы вовсе не отменяет.  

Только зачем же стулья ломать от вдруг пробудившегося счастья? Нет, надо быть восторженными, неадекватными: мы утерли им нос, вот какие мы крутые! Ну да, больше-то гордиться России нечем, только хоккей и остался. В виде имитатора. Вот и надо подать по-особому эту вполне нормальную и довольно обычную викторию. В советские времена оны мы эти “кленовые листья”, самые-пресамые, выбивали в финале Кубка Вызова — 6:0 и Кубка Канады — 8:1, и то были поскромней. Потому что кроме шайбы еще могли гордиться балетом, космосом и тем, что перекрыли Енисей. А сейчас, кроме хоккея, ничего и не осталось.  

Полуфинал с немцами перенесли с канала “Россия 2” прямехонько на “Россию 1”, сигнал которой можно принять в любой самой захудалой деревеньке. В связи с этим программу Сергея Брилева “Вести в субботу” отодвинули с ее законного места в 20.00 на непонятные 22.15. Все для фронта, все для победы! Вся страна должна была увидеть наше вселенское превосходство над ФРГ в прямом эфире. Но что-то не задалось. Поначалу мы даже проигрывали — и еле-еле в самом конце забросили-таки победную шайбу. Потому что не могли проиграть Германии сразу после праздника Великой Победы? Ну а если бы уступили, ведь хоккей — это просто игра. Иногда практически в рулетку. Что бы тогда сказал Брилев сразу после матча? Опустил очи долу и ждал бы инструкций по применению от старших кремлевских пропагандистов?  

Жаль, что мы все еще никак не выйдем из совка, когда пиар был главнее всего реального и настоящего. Помню, в начале 80-х мы всей семьей смотрели финал чемпионата Европы по баскетболу. Играла сборная СССР и… какая-то непонятная команда, которую нельзя называть. Комментатор Нина Еремина держалась стойко, так и не обозначив ни одного игрока команды соперника. Однажды, правда, проговорилась случайно, обозначив фамилию капитана. То ли Рабиновича, то ли Перельмана, неважно. А еще почти во весь экран все время маячил флаг этой неизвестной сборной — шестиконечная голубая звезда на белом фоне. Наверное, это был марсианский флаг… Папин друг Лева почему-то именно за этих марсиан и болел. А я, пацан, думал: как же это он против наших, вот предатель! Баскетболисты СССР, конечно же, победили эту секретную команду, но наверняка после такого репортажа поклонников у пришельцев с Марса прибавилось.  

А еще раньше, в 52-м, разогнали легендарную и непобедимую команду лейтенантов — ЦДКА. Теперь она называется ЦСКА. Армейцы тогда составляли костяк сборной и на Олимпиаде в Хельсинки играли с главным идеологическим врагом — титовской Югославией. За 25 минут до конца проигрывали 5:1, но затем героически сравняли счет. А уже в переигровке проиграли. Вот тогда дядюшка Джо и залютовал — ЦДКА не стало. Спасибо, что не расстреляли. Хорошо, через год вождь отдал концы, и армейцев восстановили в должности. Правда, ни Федотова, ни Боброва, ни других великих там уже не было. Отличный повод фанатам ЦСКА возненавидеть Усатого на всю оставшуюся жизнь.  

Спорт — это просто игра, не больше и не меньше. И если не контролирующие себя болельщики вправе посылать проклятия в адрес проигравших финал тренеров и хоккеистов, то государство обязано быть умным, трезвым на всю голову и не поддаваться ни панике, ни эмоциям. А то так и догордиться можно. До полного отупения.


24 мая, в понедельник, вся страна на одном дыхании отмечала юбилей Иосифа Бродского. 70 лет — все-таки серьезная дата. Почти на всех каналах показали о поэте документальные фильмы. Уникальные архивные кадры, стенограммы знаменитого суда… Вот фото Бродского в ссылке, а вот в Ленинграде, на единственном чемодане, перед отъездом в эмиграцию… Вот он уже ходит по Нью-Йорку, катается с молодой женой на лодочке по каналам Венеции… Получает Нобелевку с Стокгольме, одетый в так непокорно сидящий на нем фрак. Дает интервью, читает стихи. Вот он в гробу…

Теперь наверняка в Питере какую-нибудь оставшуюся улицу Ленина переименуют в улицу Бродского. Его именем назовут повышенную литературную стипендию для студентов, создадут еще какой-нибудь фонд. Будут водить экскурсии по бродским местам, типа: вот здесь будущий поэт стоял, смотрел, свесившись, на Неву, и уже тогда в его голове зарождались гениальные стихи. Какая пошлость! Покойник этого не любил.  

Зато его полюбили с такой силой, что становится не по себе. Как барона Мюнгхаузена, когда он стал просто Мюллером. То есть как все, никому не мешая, не выделяясь и не выпендриваясь. Мюллер увидел памятник самому себе, то есть барону Мюнхгаузену, а вокруг народ вспоминал, каким он парнем был. Милым, славным, ну просто гением. Разговаривал с Сократом, из болота вытащил себя за волосы. Восхитительная картинка, не правда ли?  

Но зачем быть как все, скучно. Куда же девать свою неповторимость, богоизбранность? Правда, люди таких не выносят. Они любить умеют только мертвых. Вот тогда воздадут тебе все почести, восславят до небес, расцелуют во все места.  

А представьте, если бы Бродский был жив. И приехал в Россию. С частным визитом. Он же слыл очень политизированным человеком. Что бы он сказал тогда о власти? Думаю, ничего хорошего. И прощай, документальные фильмы на юбилей, восторженные воспоминания. Его бы замолчали по телику, будто бы и нет поэта. Неудобного, но живого.  

Все-таки жизнь в стране круто поменялась. Те, кто был гоним, теперь в почете. Многие вернулись или живут на две страны. Мы поумнели вместе с властью, стали лучше? Может быть, и так. Вот только Бродский не дает покоя. Такой непричесанный и такой гениальный. Тогда выход один — наградить его званием Героя Социалистического Труда (посмертно). И все в шоколаде.


Вдруг я понял, что душа бессмертна. Не благодаря церкви и даже синагоге. Ведь и в церкви все не так, как надо. И не из-за Грабового, вышедшего на свободу с чистой совестью условно-досрочно. Благодаря нашему безбожного ящику.

В программе “На ночь глядя” к Берману и Жандареву пришел Владимир Васильев. Пришел не один. Ведущие не могли, да и не хотели что-то спросить у Васильева о его жене Екатерине Максимовой в прошедшем времени. Да он бы и не стал так отвечать. Говорил о ней, вернее, о себе и о ней — мы: мы ушли из театра, мы не подписывали письма, мы отдыхали… Максимова в тот момент в студии была рядом с ним. Невидимо, но явно присутствовала. На наших глазах произошла материализация духа. Для Васильева Екатерина Максимова никуда не ушла, она всегда с ним. Благодаря телевидению мы увидели это чудо.


В 70—80-е Евгений Киндинов был суперзвездой. Статный красавчик, все женщины Советского Союза от него без ума. Казалось тогда — легкомысленный, легковесный… Ведь все написано на лице, снимай — не хочу, все равно будет зрителей полна коробочка. Герой-любовник, социальный типаж…  

И вдруг Киндинов куда-то пропал. Фильмы с ним выходить перестали, в театре его тоже давно не видели. Стали забывать, как это у нас водится. Поползли слухи: он болен, очень сильно. Забывать стали еще больше…  

Юбилей подкрался незаметно, как и документальные фильмы о нем. Но где же тот Киндинов — его почти не узнать. Где красавчик, секс-символ? Нет больше никакого красавчика. Есть человек с простым мужицким лицом, с непонятными усиками; он говорит, а ты ищешь того самого, молодого, лихого, — и находишь лишь в уголках глаз, в полувзгляде. Но как же здорово он говорит, этот человек, переживший легкую, как казалось, славу, забытье, страшный недуг, как умно, стояще, по-настоящему. Ты понимаешь, что он проживал все это время глубинной духовной жизнью. Совершенствовал сам себя, не впадал в уныние, не отчаивался. Или отчаивался, конечно, но себя превозмог. И как же красив Киндинов теперь! Пускай по-другому, но эта внутренняя красота без всякого сомнения сильнее той, внешней. Согласны?


Всё, “Школа” закончилась. Как точно, правильно спланировано, один к одному. Прозвенел последний звонок, пора выбираться во взрослый мир. “Школа” — как жизнь.

Впрочем, кому нужен этот взрослый мир? Мир уродов, не людей, лицемеров и лжецов. Эти школьники пока еще настоящие, пусть и безбашенные, порой просто безмозглые. Но они начинены реальными страстями, как термоядерная бомба, под самую завязку. А взрослые — дохлячки-старички, живые трупы, те, кому давно уже пора ползти прямиком на кладбище.  

Так не лучше все время оставаться в девятом классе, зачем же расти вниз? Но в этом и состоит все мировое зло, абсолютное непонимание друг друга. Подростковые прыщи не в счет, их можно вывести, на худой конец. Вся проблема внутри тебя, когда мир рушится от невнятных, необъятных желаний все переустроить. Внутри себя и вовне. Сердце прыгает от невозможности что-то изменить в этом безумстве, но и никак не получается встроиться в него. Тем более прогнуться.  

“Школа” начиналась громко, с министерских скандалов, с думских громогласных восклицаний. Отличный пиар. Фильм смотрели, о нем спорили, его осуждали. Но обсуждали все-таки. Однако где взять столько думцев для раскручивания “Школы” и как найти других профильных министров, которые на это готовы повестись? У всех свои проблемы, перескочили “Школу” и дальше побежали. А фильм-то должен идти. Не один месяц, не два и даже не три. И где взять такого преданного зрителя?  

Снято нетривиально, как бы движущейся скрытой камерой, в режиме реального времени. В каждой серии — недетские страсти. Поначалу, да, многие узнали самих себя. Ужаснулись, обсудили и… забыли. Зачем напрягать собственную психику, париться на тему: а такие ли мы на самом деле?  

Нет пиара — нет проблемы. После первичного шторма сериал вошел в полный штиль. Он идет как фон. Ты включаешь телик: там какие-то непонятные крашеные молодые люди обоего пола о чем-то кричат, бедные. Что это? Кто это? А, ну да, сериал “Школа”. И лихо переключаешь на другую кнопку.  

Но ведь это же было, случилось! Нестандартный, арт-хаусный сериал на Первом канале. Он все-таки дошел до конца. Без особых приключений, но с Гай Германикой в клинике Склифосовского. Оптимистический финал. Школа закончилась. Жизнь, надеюсь, только начинается.