Теленеделя с Александром Мельманом

Человек из Кемерова

У меня были проблемы, я зашел чересчур далеко,
Нижнее днище нижнего ада мне казалось не так глубоко,
Я позвонил своей маме, и мама была права,
Она сказала: “Немедля звони человеку из Кемерова”.

Гребенщиков давно уже все знал. Про взрыв на шахте “Распадская”, про шахтеров несчастных, уходящих на убой. Человек из Кемерова, конечно же, это не Аман Тулеев, это тот, которому некуда больше деваться, кроме как идти в подземелье добывать уголек с запахом крови. Некуда бежать и некому жаловаться. Там, в шахтерских городках, множество братских могил. И эта память никого ничему не учит.  

После той самой катастрофы в ночь на 9 мая люди должны были благодарить родное правительство. Миллион рублей давало оно родственникам за каждого погибшего, миллион — регион, а хозяева шахты укрыли навечно обвалившихся и задохнувшихся в очень красивые гробы. Ну что еще желать, жизнь удалась…  

О том, что оставшиеся в живых шахтеры и родственники погибших вышли на рельсы, не сообщил ни один из главных федеральных каналов. У Пушкова в “Постскриптуме” на ТВЦ это дали одной строкой, и лишь на РЕН у Максимовской все подробно, как оно было на самом деле. Опасно сообщать про шахтерские волнения, они же могут перейти в восстание. В 89-м, за два года до распада Союза, шахтеры уже бастовали. Это была громадная сила, тогда поддержавшая Бориса Николаевича. И в середине 90-х они не давали покоя партии и правительству, и уже сам Ельцин был им не брат.  

Шахтеры — рабы угля. И Абрамовича. Который в тот самый день в городе Лондоне праздновал победу своего “Челси”. На днях бывший телекиллер по радио бросил небрежно: “Да они все там необразованные”. По ходу дела перепутав Кузбасс с Донбассом. То есть быдло, а значит, и поделом им. Налицо революционная ситуация. Главные телеканалы о ней должны молчать в тряпочку, не гнать волну и не сеять бурю.  

Однако, похоже, наше прекрасное ТВ удерживает ситуацию из последних сил.


— Ой, Вань, гляди, какие клоуны!
Рот — хоть завязочки пришей…
Ой, до чего, Вань, размалеваны,
И голос — как у алкашей!

Высоцкий написал это в семьдесят лохматом году, хотя никакой “Минуты славы” еще и в помине не было. Конечно, не мы эту минуточку придумали, формат опять за бугром купили. Но как же здорово ложится на российский менталитет. Чудиков у нас завались, вагон и маленькая тележка. А еще больше непризнанных талантов. Везет-то далеко не сильнейшим. “Минута славы” для человека — шанс выделиться, выбиться из нудного, обыденного существования. Попасть в сказку. Энди Уорхолл когда-то говорил о 15 минутах славы для любого человековидного существа, мол, каждый имеет право. Понятно, что все это одна только обложка, а за ней очень часто лишь пустота. Глянцевые улыбочки лиц с журналов — выдуманный мир заказанного, но обреченного счастья. И дело не в разыгранных миллионах. Главное, будет что на пенсии вспомнить.  

Теперь эта “Минута славы” — целое общенациональное движение. Даже общесоюзное. “Выбиться в люди” хотят и на Украине, и в Латвии, и в Белоруссии. Мечта идиота?  

— Ой, Вань, умру от акробатиков!
Гляди, как вертится, нахал!
Завцеха наш — товарищ Сатиков —
Недавно в клубе так скакал.  

Первыми в России через ТВ стать знаменитыми захотели “застекольщики”. На тот момент, в начале 2000-х, это были самые популярные люди страны. Дэн, Марго, безумный Макс — за ними действительно наблюдали тысячи любопытствующих глаз через замочную скважину их зеркального домика и по телевизору. Но никто из них так и не использовал подаренный шанс. Пробила полночь, карета превратилась в тыкву — полный облом, опять та же серая беспробудность. Зато герои остались нормальными людьми, без иллюзий и мечтаний. Разве это не счастье?  

Нынешняя “Минута славы” вся какая-то прилизанная, подчищенная. Все меньше и меньше фриков, над которыми можно посмеяться и которых всегда хочется смотреть. Выступают почти профессионалы, что-то вроде советской передачи “Шире круг!” Но все равно это здорово, когда кто-то тебя ведет в неизъяснимые звездные дали. Правда, потом падать больно.


Он был старше ее.
Она была хороша,
В ее маленьком теле гостила душа,
Они ходили вдвоем,
Они не ссорились по мелочам.

На неделе был юбилей Светланы Светличной. Кажется, эта песня Андрея Макаревича именно о ней. В документальных фильмах, прошедших на первом и втором каналах, Светличная в открытую, не таясь, признается, что часто изменяла своему мужу Владимиру Ивашову. Одна влюбленность, другая, третья… Все рассказывается с чувством, с толком, с расстановкой, ничего не утаивая. Такие признания — большая редкость. Обычно это происходит, когда вспоминают знаменитых мужчин. С гордостью и почти без стеснения нам сообщают об их многочисленных романах на стороне. А женщины ждут. Терпят и ждут. Вот здесь все правильно, логика абсолютно ясна. Мужики, тем более известные, имеют право. Иногда они возвращаются. При этом жены их, как правило, выглядят превосходно. Несмотря ни на что. Они понимают — это правила игры.  

И тут публичное раздевание Светланы Светличной. Она великолепна в этой своей правде. Но вспоминается ее муж — блестящий артист Ивашов.  

Он страдал, если за окном темно,
Он не спал, на ночь запирал окно,
Он рыдал, пил на кухне горький чай,
В час, когда она летала по ночам.  

Что чувствовал, переживал этот 19-летний мальчик, сыгравший свою самую великую первую роль в фильме “Баллада о солдате”? Такой ясный, светлый, красивый. Почему он был обречен на муки с этой ветреной шикарной женщиной? Он знал, что она ему неверна, уходил, но всегда возвращался. Не мог без нее жить. Сука-любовь.
А потом поутру она клялась,  

Что вчера это был последний раз,
Он прощал, но ночью за окном темно,
И она улетала все равно.  

В последние годы жизни Ивашов поседел, а глаза… Взгляд стал неизмеримо грустным, безнадежным. Он умер в 54.  

Но разве ее можно судить? Это ее жизнь, ее любовь. Такая, какая есть. Она тоже знала славу и глубокое падение вниз. Смерть мужа, сына. Зато сейчас она в порядке. Несмотря ни на что. Носит мини-юбку, и она ей очень идет. Выглядит превосходно. Так и должно быть.  

Она идет по жизни смеясь.
В гостях она как дома, где все знакомо.
Удача с ней, жизнь удалась.  

И без исключенья все с восхищеньем смотрят ей вслед.
И не замечают, как плачет ночами
Та, что идет по жизни смеясь…
Но это уже совсем другая песня.