Дети в Российской детской клинической больнице и в Московском областном онкологическом центре фантазировали, кто может быть их донором. Волонтеры инициативной группы “Доноры — детям” собрали высказывания маленьких пациентов и их рисунки. Возможно, в этих портретах, рожденных детской фантазией, кто-то узнает себя.
Вот как дети представляли себе, как выглядит и чем занимается донор, который когда-то сдавал для них кровь.
Даша Звонарёва, 9 лет, РДКБ:
“Доноры — это те, кто подходит детям по крови. Мне кровь много раз переливали раньше, когда я лечилась. Я думаю, что моего донора зовут Аня. У нее 3 ребенка: один старший, один младший и одна девочка маленькая. Аня работает официанткой. Она брюнетка, и глаза у нее голубые. По характеру она добрая. Если бы я ее увидела, сказала бы ей: “Спасибо! Я желаю тебе счастья в личной жизни. И чтобы твои дети не болели и хорошо учились, получали одни пятерки!”
Дима Беляков, 12 лет:
“Моему донору 28 лет, его зовут Саша. Он работает директором фирмы. Он очень добрый и дружелюбный человек. Он приходит сдавать кровь, потому что он любит детей. У него есть двое своих детей. Я бы хотел пожелать ему здоровья и никогда не болеть. Я хочу, чтобы он и сейчас приходил и сдавал кровь для детей, потому что это очень важно”.
Юра Аванесов, 7 лет:
“Когда я лечился, мне часто кровь переливали. Я думаю, что мой донор — мужчина. Ему 23, и зовут его Юра, как меня! Он работает в милиции. Юра добрый, отзывчивый и любимый. У него есть девушка, зовут ее Оля. Они любят друг друга!
Я хотел бы сказать ему: “Юра, спасибо тебе, что пришел, потратил время, и за то, что ты помогаешь детям. Я тебе желаю всего доброго и чтобы все хорошо у тебя было. И приходи еще кровь сдавать и помогай детям!”
Рамин Багулов, 15 лет:
“Доноры очень сильно помогли мне, когда я болел. Я хочу рассказать про своего донора. Думаю, ее зовут Оксана и ей 18 лет. Она вообще чудесный человек, потому что приходит и сдает кровь с радостью. Оксана учится в университете. Про нее можно сказать так: главное, что она очень прекрасный человек и понимает, как важно помогать другим. Я желаю ей всего самого наилучшего в жизни, чтобы у нее всегда все было хорошо, чтобы она сама была здорова и никто из ее близких не болел”.
Стёпа Чернигов, 11 лет:
“А моего донора зовут тетя Света. Ей 20 лет, и она, наверно, работает. Я желаю ей счастья и здоровья, поменьше проблем всяких. Спасибо, что вы мне сдавали кровь, я очень благодарен! Приходите ко мне, я подарю вам рисунок!”
Мадина Хашагульгова, 15 лет, Республика Ингушетия:
“Надо не просто верить в то, что ты выздоровеешь. Надо это ЗНАТЬ”
Заболела я в январе 2008 г. Я переболела ангиной, но температура не спадала даже после того, как мы вылечили ангину. Мне тут же сделали анализ крови, и он показал сильно завышенное количество лейкоцитов — 57 000 (против нормы в 6000—7000). Естественно, заподозрили лейкоз. Мне-то никто ничего не сказал, а вот родители были в ужасе. Меня очень быстро отправили в Москву, в Российскую детскую клиническую больницу. Первой, кого мы с мамой встретили в РДКБ, была мой врач Ольга Валерьевна Макарова. Мы поначалу приняли ее за медсестру, потому что она молодая. Но я вам сразу скажу, что ее опыту и знаниям можно только позавидовать. Это просто потрясающий врач и человек.
Мне очень быстро поставили диагноз и приступили к первому блоку химиотерапии. При этом мама решила скрывать от меня диагноз. Но правда открылась очень скоро. К нам в отделение пришло телевидение, снимать какое-то мероприятие. Я с интересом ждала репортажа по телевизору и услышала там такую фразу: “…дети, больные раком…”. Я в шоке начала расспрашивать маму, но она продолжала отпираться: “Нет-нет, это не к нам, это не про нас, у тебя все по-другому”. Я сначала поверила, подумала, что этого действительно не могло случиться со мной, что ко мне все это не относится. Но после еще пары незначительных случаев я поняла, что у меня действительно лейкоз. Поначалу не хотела ни с кем разговаривать, впала в депрессию. И тогда Ольга Валерьевна привела ко мне Артура Смольянинова. Я обрадовалась, мы с ним почти целый час проболтали обо всем на свете. Я сейчас понимаю, что он просто-напросто вытащил меня.
Я стала расспрашивать врачей, читать в интернете про свой диагноз. Все это было мне очень интересно. Мне сообщили, что через 3 блока химиотерапии мне предстоит пересадка костного мозга. И я стала морально готовится. Правда, очень болезненно перенесла выпадение волос. У меня они тогда были длинные, кучерявые, очень красивые. Их пришлось состричь, и я плакала горючими слезами.
А еще последствия блоков химии я переносила очень тяжело. Это состояние называется аплазия — когда у тебя падают все показатели крови почти до нуля. Сильно портилось настроение, все болело, первым врагом я начинала считать маму, даже винила ее в случившемся. Меня тошнило от всего, даже от звуков. От чужих запахов. Немного лучше становилось, когда переливали донорскую кровь. Мне постоянно переливали и тромбоциты, и эритроцитную массу. Пакетики с тромбоцитами иногда переливали по 2 пакетика сразу.
Тем временем проверили трех моих сестренок на пригодность стать моим донором. Оказалось, что аж две сестренки подходят мне на 100%. Людям только кажется, что родные братья и сестры всегда должны подходить, а на самом деле такое случается довольно редко. Ко мне даже Чулпан (Хаматова. — Прим. волонтера) пришла, чтобы поздравить меня с таким радостным совпадением. Я лежала в амбулансе, и она пришла ко мне и сказала: “Ты знаешь, это такая редкость, я хочу тебя поздравить!”. Хотя мне было страшно временами, я старалась думать о том, что пересадка — это даже хорошо. Ведь я точно больше не заболею. Как раз в тот момент на проверку приезжали два ребенка, у которых год и полтора назад была пересадка. Они и семечки грызли, и ели что хотели, и я подумала: значит, и у меня все будет хорошо! Это очень важно — верить в свое выздоровление. Надо не просто верить в свое выздоровление, надо это ЗНАТЬ. Я часто представляла себе, что я уже здоровая. Как я иду в школу. Как меня встречают учителя и друзья. И в этом году все произошло в точности так, как я себе это представляла!
Врачи выбрали в качестве донора более старшую сестренку, Зейнап, чтобы можно было взять больше костного мозга. Ей тогда было 7 лет. Из нее выкачали 600 г костного мозга. У нее упал гемоглобин, и ей тоже пришлось переливать кровь. Она все терпела, потому что мы ей сразу объяснили, зачем все это: чтобы спасти меня. Порой, когда я ее за что-то ругаю на правах старшей сестры, она обиженно говорит: “Как ты можешь такое говорить тому, кто тебе жизнь спас! Верни мой костный мозг!”
Я хорошо помню тот день, когда я легла в ТКМ (отделение трансплантации костного мозга). Это было 2 июня, на следующий день после праздника, который устроил фонд в честь строительства Федерального научного центра для лечения детей с онкологическими заболеваниями (ФНКЦ ДГОИ). Я ходила на праздник с родителями и Зейнап. Старалась оторваться по полной, ведь неизвестно, сколько мне предстояло лежать в ТКМ.
Первые дни после попадания в отделение ТКМ (трансплантации костного мозга) мне делали высокодозную химию, но поначалу я ничего не чувствовала, мне было только скучно. А потом химия подействовала, и мне стало не до кого. У меня упали все показатели крови до нуля, мне было очень плохо. Меня рвало кровью, т.к. химия сожгла все горло. Мне поставили зонд, потому что я уже не могла пить лекарства через сожженный рот. Постоянно переливали кровь, по нескольку раз в день, по два пакетика! Помню, как приходил Артур, долго мне что-то говорил, просил, чтобы я хотя бы голову повернула. Я не смогла, но я все слышала и до сих пор все помню.
Мне поставили морфин, чтобы облегчить состояние. Соответственно, я ничего не чувствовала и постоянно пребывала в апатии, не было сил ни на что. Пару дней даже вертелась в голове мысль: “Все, не могу больше, бросаю всех и ухожу…” До сих пор ругаю себя за эту мысль. Спасла меня мысль о родных: “А как же мама и папа без меня? Как они переживут?”. И я держалась. И молилась, хотя из-за морфия слова молитв вылетали из головы, и я порой не могла вспомнить ни слова молитвы. Я помню ту ночь, когда я смогла наконец произнести молитву. Я сидела до 3 ночи, но заставила себя вспомнить все слова.
И вот на следующий день у меня наконец “выросли” анализы! Ко мне пришли сразу три врача: заведующая нашим отделением Наталья Валерьевна, мой врач в отделении Ольга Валерьевна и мой врач в ТКМ Зарема Михайловна. Все три сияли радостью, а я проснулась, ничего не понимаю. Они, перебивая друг друга и широко улыбаясь, мне говорят: “Мадина, у тебя “выросли” анализы, и тебе можно яблоко и погулять!” Правда, на улице был дождь, особо погулять не удалось. Но с тех пор мне с каждым днем становилось все лучше. На 45-й день после пересадки меня отпустили в отделение. Это был такой долгожданный день, тем более мне буквально за день до того, как отпустить, говорили, что скорее всего придется пробыть в ТКМ еще неделю-две. Я расстроилась, сидела грустная, и ко мне пришел клоун Костя. Он рассмешил меня и подарил большой шарик со словами: “Заберешь его с собой, когда пойдешь в отделение”. И уже на следующий день меня отпустили! Правда, шарик я не забрала, решила оставить для того, кто придет в этот бокс после меня. На удачу.
Через какое-то время меня отпустили в пансионат. Нужно было пить много таблеток и переливаться тромбоцитами, т.к. своих долгое время было недостаточно.
Через 100 дней меня отпустили домой на 1,5 месяца. А еще через 2 месяца — на 3 месяца, потом на полгода. И вот я приехала, и у меня все хорошо.
И я очень хочу поблагодарить всех тех, кто мне помог. В первую очередь — врачей и доноров. Перед нашими врачами я преклоняюсь. Они работают допоздна, приходят в свой выходной и не жалеют себя. Уже тот факт, что мы можем позвонить им в любое время дня и ночи и спросить совета, уже о многом говорит. У меня даже одно время была мысль стать гематологом. Но потом поняла, что у меня недостает храбрости для этой нелегкой профессии. Это нужно столько горя через себя пропускать, брать на себя столько ответственности. Я не знаю, как они все это переносят. Спасибо им огромное! Никогда не забуду, как Зарема Михайловна прыгала от радости: “У нас свои тромбоциты, у нас свои тромбоциты!” — или как Ольга Валерьевна постоянно прибегала ко мне в ТКМ.
Доноры для меня — это тоже особые люди. Мне кажется, что в них заложено чуть больше добра, чем в других. Процедура ведь неприятная, и гемоглобин может упасть на время — но их это не останавливает. Если бы не донорская кровь, то все лечение можно было бы перечеркнуть. Я сама очень хотела бы в будущем сдавать кровь, спрашивала врача. Но она сказала: “В принципе можно, но по закону нельзя”.
Еще я хотела бы обратиться к донорам с просьбой следить за тем, что вы едите перед кроводачей. У меня пару раз возникала аллергия на кровь, и врач объясняла это тем, что в одном случае донор поел апельсинов, а в другом — сала. Но это было всего пару раз, а в остальном кровь всегда спасала и помогала.
Я очень благодарна всем тем, кто когда-то сдал для меня кровь. Я не знаю их, но пусть все доноры знают, что каждый раз, когда они сдают кровь, они спасают чью-то жизнь.
