В Россию за любовью

И уж точно очень редко рассказывают они про то, как нашли на новом месте новую любовь.
А ведь это, как ни крути, самое главное.

Ей чуть больше сорока. Хотя на вид — вечные 28. Я видела ее блондинкой, брюнеткой, сейчас — после последней свадьбы — Лена шатенка, говорит, в нынешнем сезоне это очень модный цвет.  

У нее пятеро детей. Трое своих мальчишек. Четвертый — сын мужа. И еще приемная девочка трех лет.
“Так эти мальчишки надоели. Вот я Полину взяла. Полностью удочерять не стала, знаешь почему? Все эти уси-пуси, но не могу же я у ребенка квартиру отнять? А если я документы на то, что она стопроцентно моя дочка, оформлю, девочка льготы потеряет. Ради моих материнских амбиций, что ли, а, отстань…”  

Лена очень практичный человек. Она знает, что такое голод, страх, когда утром идешь по разгромленному Душанбе, и всюду трупы. Но она не знает, что это — увидев мертвеца, забиться в истерике. “Я человек уравновешенный”.  

В Россию из Таджикистана Лена вернулась, потому что там у ее мальчишек не было будущего. “А я сама — я-то где угодно и как угодно”.  

“Вот ты говоришь, что для меня самое тяжелое в жизни было, а память запоминает только хорошее… А плохое — ну было и было, я не зацикливаюсь. У меня нет привычки падать. У меня есть привчка вставать. И всегда рядом находился кто-то, кто поддерживал. А когда я сама уже могла дальше идти, на своих двоих, эти люди, мужчины, то есть, исчезали, и все, будто их и не было”.  

— А может, их и правда не было?  

— Слушай, отвали, не помню я…  

Давно хотела написать о ней. Обычной женщине, которая падала и вставала. И почему на Руси таких людей зовут ваньками-встаньками. Скорее уж, это Маньки-встаньки, Наташки и Ленки…  

Кем она только не была — безработной, торговкой на рынке, хозяйкой маленького сыро-молочного заводика, переселенкой…  

Теперь Лена — профессиональная сваха. В их маленьком среднерусском городке, где приличных мужчин не сыщешь днем с огнем, очень выгодная профессия. И с дальним, так сказать, прицелом.
Недавно она сыграла свадьбу.


…Ну какая я восточная женщина? Откуда? Мне лет двенадцать было, когда родители переехали в Душанбе из Кемерова. Маме для здоровья требовался теплый климат. В Сибири в магазинах пустые полки. Я этого, как ты сама понимаешь, не помню, маленькая была, но подсознательно, наверное, в голове осталось. Еда — единственная, непреходящая ценность.  

Для меня Кемерово пахло пижмой. Я в каникулы, ребенком, собирала пижму и сдавала ее в аптеку за деньги, чтобы ни от кого не зависеть. А в Душанбе — рай земной. Пижма там не росла. Зато рынок ломился от фруктов. Жить там, как родителям пообещали друзья, которые и советовали нам переехать, не будет стоить ничего.  

Они оказались правы. Наша жизнь потом действительно ничего не стоила.  

Когда пришла первая война, в самом начале 90-х, у меня было двое маленьких детей. И уже не было мужа. Только мама. Я — хорошенькая, длинноногая блондинка, и лет мне двадцать с небольшим.

Выхожу утром из дома, кругом стреляют, город разгромлен, бесконечные теракты и трупы, трупы…
Русские тогда очень бежали. Кому было куда. Мы с мамой решили рвануть в Крым, к ее, значит, родственникам.  

Мама загрузила 20-тонный контейнер и поехала. А я осталась с двумя мальчишками и зарплатой, которой хватило ровно на кило сливочного масла. У меня тогда вши полезли. Не поверишь. С голодухи. Дома шаром покати. Все, что могли, в Крым отправили. Спала я с детьми на курпаче, это матрас такой.  

Вообще люди тогда очень быстро скатывались в животное состояние.  “Газ нет, вода нет”. Из многоэтажек во двор спускаемся и на кострах как в кишлаке с соседями готовим еду. Газовую плиту как шкаф использовали. Деревья на дрова порубали… Сейчас думаешь — вот кошмар! А тогда это считалось нормально.  

Я как мантру повторяла: вернется мама, и все будет хорошо. Откуда я знала, что в Крыму тоже бардак начался и маму родственники не приняли. У них у самих забот полон рот, они честно указали на дверь. Имели право.  

Мама потихоньку распродавала вещи из контейнера, чтобы наскрести на обратный билет, пирожками торговала на пляже. Теплыми, с вареньем, с мясом…  

А я ее девять месяцев ждала.  

Как-то иду по улице, а в глазах от голода мушки плавают. Возле меня машина останавливается, вылезает таджик. Сказал, что зовут его Рустам и что я ему понравилась. “Есть хочешь?” — “Хочу!”  

Мы поехали на рынок, и он купил мне и детям продукты. Все, что я просила. Еще мне Рустам новые вещи купил, мне же так хотелось платьев, и мальчишкам моим купил.  

С тех пор он каждый день приезжал, привозил что-нибудь. А я ждала маму. А в тот день, когда открылась дверь и она на пороге, Рустам исчез и с тех пор не появлялся. Нет, мы не ругались. Он не знал, что мама вернется. Он просто исчез. Как будто бы он для этого и был предназначен — помочь мне выжить.


…Мой таджикский бизнес начался с молока, которое мама с рынка принесла. Война войной. А на рынке все можно было купить. Из молока мы сварили сыр, сепаратором сняли сметану и понесли продавать. На вырученные деньги купили еще больше молока и сварили еще больше сыра. Торговала я. Возле меня многие останавливались, я же красивая, горластая…  

В город русские офицеры понаехали. Они на мой сыр западали. Так у нас с мамой целое сырное производство образовалось. Я с поставщиками заработала, съездила в Москву, привезла специальную фермерскую аппаратуру, чтобы молочную продукцию на поток поставить. Аппаратура эта, когда ее включаешь, правда, на весь дом гремела. Она же не приспособлена была для работы в городской квартире.  

Соседи молчали. Понимали, что мне детей нечем кормить. Таджики — тихие, золотые люди. Но я отложила 700 долларов и купила пустую квартиру в соседнем доме, чтобы никому не мешать.
Хотя из русских в городе мало кто остался, только мы с мамой — и 201-я дивизия.  

Офицеры стали за мной ухаживать.  Помню, объявился один майор, холостяк, из Питера. К маме меня своей повез. Знакомиться. Мне он не нравился.  

Полный внешне и ел неопрятно, он ел, а у него жир на животе от жевания трясся. Я думаю: ну как можно всю жизнь терпеть человека, если тебе даже такая мелочь, как он кушает, не нравится.  

Хотя для выезда в Россию это был отличный вариант, но я бы не выдержала. К тому времени я стала понимать, что надо из Душанбе с детьми драпать. Молочный заводик — это хорошо, но мальчишки растут.  

На государство я не надеялась. Я ему ничего не должна. Но и оно мне тоже. Такой у нас с ним договор. Знаешь, тем из переселенцев и беженцев, кто эту простую истину понял, жить гораздо проще.  

Но это легко сказать. А вывезти из Таджикистана деньги, даже когда они есть, было совершенно безнадежно. Таможенники людей грабили, шмонали, раздевали до нитки. И вот тут мне связи в Российской армии пригодились. С помощью офицеров стала я мелкими партиями переправлять средства в Россию, откладывать их там в банке на жилье.  

Никто не обманул! Ни один!


…Перед дефолтом говорю маме: надо деньги в банковскую ячейку переложить, а не на банковский счет. Мурашками просто почувствовала. Положила. И в долларах. Как Бог уберег.  

Знаешь, я ведь верующая. Посты не блюду. Поклоны не бью. Но живу прилично. И верю прежде всего в саму себя.  

Ни в “МММ”, ни в прочие пирамиды, которые тогда расплодились и обещали бешеные дивиденды. На халяву только сыр в мышеловке бывает. А я как специалист по варке сыра в его бесплатность не верю.
Так что к сентябрю 98-го года, когда доллар вверх резко прыгнул, я проснулась почти обеспеченной женщиной.  

На Москву не замахивалась, не люблю я крупные города. Черноземье для меня — самое то. Маленький, уютный городок, домик в зелени на окраине.  Но тогда к русским, которые переезжали из стран СНГ в Россию, власти наплевательски относились. Как будто бы мы не русские, а их злейшие враги.  

Многие тогда российское гражданство просто покупали, потому что если все по закону делать, то с ума съедешь от нашей бюрократии.  

И вот переехала я с детьми в новый дом. Был самый конец бабьего лета, когда вся теплынь уходит в слякоть и лужи, но до зимы вроде бы еще далеко. А я стояла возле своего дома и думала, как же мне теперь жить дальше. У меня ведь тоже бабье лето. Да мужиков-то полно. Но мне абы какой — лишь бы сопел с пивом рядом — не был нужен. А значит, необходима точная система поиска.  

Потому что это только кажется, что зима не за горами.  

Мужчину как дом подбирать надо. Чтобы крыша не текла и не гнил фундамент, чтобы можно зиму перезимовать, и не одну, не времянка, короче… Я никогда не хотела быть сама по себе, если честно. Только за мужчиной.  

Я выросла в Средней Азии. Там очень сильный мужской менталитет. Там мужчина — это мужчина. Это всегда поступок. А после переезда в Россию мне самой пришлось стать сильной.  

Но в дальнейшей жизни я все равно хотела найти того, кто будет сильнее меня. А в России как это сделать? Здесь женский перекос. Чтобы найти одного достойного, надо кучу дерьма переворошить.
То есть надо профессионально заняться такой деятельностью, чтобы через твои руки проходило большое количество мужчин, чтобы не на улице знакомиться.  

Это бизнес. Хочешь кушать — открывай молочный завод. Хочешь мужа — брачное агентство.  

Брачное агентство я назвала “Встреча”. Оформила его на пару с одной женщиной-психологом, так сказать, со специалистом. Тут надо все-таки человеческие души знать. Хотя я тебе про мужчин и так все, что надо, без науки скажу.  

Если мужик сразу не начинает на тебя тратить время и деньги, толку от него не будет. Причем именно в такой связке. И время, и деньги. Мужики ведь жадные до опупения, они только тогда женщину ценить начинают, когда в нее достаточно вложили, тогда им жалко терять свои собственные вложения…  

Клиенты в агентство поперли. Боже мой… Ты хоть представляешь себе запросы среднестатистического одинокого мужика Центральной части России? Кого он хочет, что из себя представляет.  

У самого — ни квартиры, ни машины, алименты на двоих, на работе пять тысяч в месяц. У него пивной животик и в сексе так себе, и одеваться он совершенно не умеет, как мама или жена научили, так и одевается, и еще многие абсолютно не могут себя адекватно оценить.  

Потому что потребности у них в умницах и красавицах, молодых, бездетных, предприимчивых и романтичных. Причем чтобы безо всякой корысти их искренне полюбили. А за что?  

Кстати, наши женщины гораздо более уместны в своих притязаниях. Им главное, чтоб человек был хороший.  

Вот и приходится таких друг с другом соединять. Через мою комнатку в ДК культуры, где мы эти встречи двух одиночеств организовывали, тысяч десять народу уже прошло.


…Нет, мужчину всей своей жизни я разглядела далеко не сразу.  

 Я успела еще раз сходить замуж и опять развелась, у меня остался третий сын, Мишка. И я поняла, что стала настолько сильной женщиной, что хочу платьиц, бантиков, кукол и игрушечную посуду. Хочу девочку. Но не хочу ее рожать, потому что рожать я умею только мальчиков — а их у меня и так хватает.
Поэтому за дочкой Полиной я пошла в детский дом. Я ее себе нафантазировала. Русоволосую, голубоглазую, немного похожую на меня — только лучше.  

А там, в доме малютки, работали живодеры. Натуральные. Ты приходишь к ним первый раз, и они предлагают тебе самого плохого ребенка, больного.  Так положено.  

Первой мне принесли крошечную малышку. Всю в шрамах. Потому что ее родная мать-пьяница сожгла. Я ее увидела, и мне стало плохо.  

Я сидела и писала отказное заявление в коридоре, что я не хочу этого ребенка, и плакала, думая, что не могу рвать себе душу, ведь врачи надеялись на то, что чувствительная женщина не сможет сказать “нет” — и заберет эту несчастную малышку.  

Но я не святая, нет.  

Я хотела кукол. А не больниц.  

Полина была шестая или пятая из тех, кого мне привели. Русоволосая, голубоглазая, очень тоненькая. У матери первая беременность. Матери всего 19 лет. Не сифилитичка, нормальная — повезло.  

И я подумала про себя: хорошо бы, чтобы у девочки волосы оказались не прямыми, а кудряшками, чтобы бантики на ее головке смотрелись. И через месяц у Полины действительно локоны стали волниться. Как я захотела, так и получилось. Главное, правильно захотеть.  

…Мне оставалось найти только мужа. К этому моменту я точно знала, каким он должен быть. Не надо ничего воображать, надо просто четко формулировать свои требования. Как про дочкины кудряшки. Я взяла бумагу и написала. “Мой муж работает инженером на металлургическом, он очень хороший специалист, он носит очки, у него есть ребенок от первого брака, он немного моложе меня”.  

Я все это написала, бумажку отложила в сторону. А через месяц встретила его. Тоже по объявлению. Все как и загадано. Даже очки. Только он не разведенный, а вдовец.   

Мы пошли с ним в ресторан, и он закурил, а я сказала, что терпеть не могу курящих мужчин. И тогда он взял сигарету и выбросил и больше не притрагивался никогда к пачке.  

На Рождество, 7 января этого года, мы поженились. А чего тянуть — не маленькие. Свадьба была камерная, всего несколько десятков человек. Зато платье для нашего города выдающееся. Черное с золотом и фата такая же. Мало кто выходит замуж в черном, даже если это не первый раз.  

Но тут была прямая выгода. Мы купили это платье потому, что оно было дешевым — всего три с небольшим тысячи. Хотя выглядит на миллион. Но я не могу сейчас позволить себе шиковать. Мы с мужем строим дом.  

Трудности — они приходят и уходят. А дом останется. И я в нем останусь. Лишь бы здоровье хватило, это самое главное.  

Первый раз я строю дом сама, а не покупаю. И не бегу из него. В этом доме будет все устроено так, как я хочу, — комнаты для старших детей и для малышей, столовая, и гостиная, и второй этаж.  

Дом отнимает все время и силы. Я даже про брачное агентство свое забыла. Сейчас лето, жара, кризис, у нас в провинции клиентов почти нет, финансовые проблемы сильно ударили по желанию любить. Смешные люди…