Один за всех

У еврейского мальчика в 13 лет Бар-мицва — совершеннолетие, праздничный торжественный обряд. Иисус — еврейский ребенок — был обрезан, как полагается, на восьмой день (14 января великий праздник обрезания Господня). Учил Тору, ходил в синагогу, поражал ученостью и разумом, а в 13 у него, безусловно, была Бар-мицва.
И он был — один.
Возвращался ли он хоть раз туда, где родился, — в Вифлеем? Там — ни одного сверстника.
Вскоре после рождения Иисуса, волхвы сказали Ироду Великому, что “родился Царь Иудейский, ибо мы видели звезду Его на востоке”. Ирод не знал, как вычислить опасного ребенка, “весьма разгневался и приказал убить всех младенцев в Вифлееме и пригородах его от двух лет и ниже”. Вот сверстники и исчезли.
Для взрослого разница в два года невелика. Но в раннем детстве эта разница огромна. А сверстников нет. А в 13 — Бар-мицва. И этот мальчик — один. И еще год — никого. А в других городах это бесконечный праздник — каждый день то у одного соседа, то у другого. Но только не в Вифлееме.
И все помнят резню — событие уникальное. Ибо убивали не враги, а свои. И только детей. Ужас навечно вошел в историю. Даже через 16 веков дурачок в Кремле кричит царю: “Нельзя молиться за царя Ирода!”
Война — гибнут в основном мужчины. Землетрясение — гибнут все без разбору. А тут…
От нуля до двух лет — то есть убиты заведомо невинные.
А плотник Иосиф? Разве он не рассказывал вечер за вечером, год за годом, как он чудесно спасся с Марией и ребенком… И о приходе волхвов! И об их подарках! И о приказе Ирода…
Это, конечно, все годы была его главная, его вечная тема для разговоров. А о чем еще говорить? О ценах? о погоде? — это каждый может.
Бесконечно повторяющийся рассказ — семейное предание — вся родня, все соседи давно выучили наизусть:
— рождение в хлеву;
— звездочеты с дарами;
— вещий сон: беги в Египет.
И потом — сразу Катастрофа Вифлеема. Много лет город (и окрестности) не могут прийти в себя. Тысячекратный Беслан (в двух часах ходьбы от Иерусалима). Убиты мальчики! — это важно. И — в каждом доме. (Тогда рожали без передышки.)
Об этом небывалом жутком событии говорит весь Израиль.
Папаша Иосиф за каждым застольем повторяет гордый рассказ (он увидел сон! он сразу поднялся! все бросил! он спас!). И в какой-то момент мальчик начинает сознавать жуткую и простую вещь. Это именно его хотел убить Ирод. И он спасся. А остальные погибли за него. Если бы Ирод его убил, то эти тысячи остались бы жить.
Вслед за догадкой пробуждается совесть. Всех убили, желая убить его одного. Все погибли ради него.
Что теперь делать?
Погибнуть за других.
Вот откуда могла возникнуть эта невероятная (в те времена небывалая) идея: погибнуть за всех. Она прямо вытекает из случившегося тогда факта, что все погибли за одного.
…Другие евангелисты не решились даже упомянуть вифлеемскую катастрофу. Из деликатности? Из опасений повредить безупречному образу? Или им страшно. Или им страшно за судьбу рукописи. Писать о таких вещах — смертельно опасно. (В Советском энциклопедическом словаре 1953 года нет Ежова, Берии, Троцкого, Бухарина… И, конечно, никакого Большого Террора, никаких детей врагов народа. Ни следа.)
А Матфей, не решившийся скрыть, настойчиво повторяет: всё это было предначертано свыше — мол, тут нет и тени Его вины — всё это за сотни лет предсказали пророки. Описав избиение младенцев, Матфей добавляет:
“Сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет”.
Рассказывая о бегстве в Египет, Матфей опять ссылается на предсказание:
“Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить. Иосиф встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошел в Египет, и там был до смерти Ирода, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: из Египта воззвал Я Сына Моего”.



Он жил тихо и незаметно. Ребенком будучи, чудес не совершал. И в юности — не совершал. И даже став совсем взрослым, не пророчествовал, проповедей не произносил, учеников не имел, чудес не совершал. (Не то что зевсы, гермесы, гераклы.)
Сначала осознал вину. Потом задумался (вдобавок ко всему, еще и от одиночества). И только к тридцати осознал долг и судьбу.
А потом — решился. Крестился у Иоанна. Дьявол спохватился, начал предлагать и то и се. Но Его уже ничем не соблазнишь.
Как пишет евангелист Матфей: “с того времени Иисус начал проповедовать”. Евангелист Лука уточняет: “начиная Свое служение, был лет тридцати”. Потом — первое чудо (воду — в вино), первые исцеления…
Апостол евангелист Матфей описывает арест и казнь Иисуса как свидетель. Но откуда он, встретивший Христа уже тридцатилетнего, знает детали детства и даже беременности и родов? От Христа? От Его родителей? Это же не во сне Матфею приснилось. Значит, кто-то рассказал. Если даже не Иисус, то все равно Ему это, конечно, известно, раз уж известно Матфею.
Он легко мог избегнуть гибели. И не раз избегал, когда Его хотели казнить побиванием камнями. Избегал, ибо такая казнь — общее народное дело. Все кидают камни, пока преступник не умрет. Нет, надо погибнуть, как те, от рук власти. И даже так, что по приговору — своей, а руками — чужой, пришлой. Лучше не придумаешь.
Надо сделать так, чтобы тебя казнили. Казалось бы, это просто: соверши преступление и… Но надо сделать так, чтобы люди считали тебя невинно казненным. Власть — виновным, а люди — невинным. Надо стать врагом высших властей — и Рима, и Синедриона, и правящей элиты. И надо, чтобы тебя полюбили люди (но не как источник денег или исцелений) — за идею.
Не весь народ орал “Распни!”. Орали только те, кто сбежался на площадь; да и там не все орали, многие сочувствовали. Пасха — это здесь и сейчас. Оглянитесь: и сейчас полно подонков, которые ликуют, когда убивают кого-нибудь. Но разве это весь народ? Это вообще не народ.

Фарисеи домогались: почему Он с блудницами и мытарями? Потому что они — грешные и знают свою вину. Хотя никого не убили, из-за них никто не умер. Я — хуже всех, виновней всех. Чувство вины — могучее, иногда физически сгибает пополам, исторгает стоны. Как вспомнишь, чего натворил… Даже самые благополучные, даже императоры, даже жестокие Иваны Грозные, когда навалится чувство вины, бьют себя в грудь, восклицая: mea culpa!
У Него не было чувства юмора, это так понятно. И Он не любил, избегал слушать похвальбу Иосифа — это каждый раз было напоминанием, что за Него погибли тысячи невинных.
Он говорил: “Пустите детей приходить ко Мне, ибо их есть Царствие небесное. А кто обидит одного из малых сих, тому лучше бы мельничный жернов на шею и утопить”. Что Он чувствует, когда говорит это?
Кто обидит одного — того утопить. А что сделать с тем, кто — пусть невольно — стал причиной смерти тысяч детей?


“Пустите детей приходить ко Мне”. Но — не имел детей. Может быть, не хотел позволить Себе радости отцовства, будучи причиною такого бескрайнего горя. А может, зная, что предстоит Голгофа, не хотел стать причиной горя своих детей.
Нельзя заводить семью: чтобы их не взяли в заложники; чтобы не стать причиной горя и сиротства; и чтобы не было наследника. Тогда отцовское достанется не одному, а всем. Всё — всем, и ничего материального.

Он должен погибнуть. С этого момента это путь.
Искупление вины. Значит, нельзя погибнуть на войне или в стычке — нельзя стать героем. Нельзя просто умереть, просто покончить с собой — броситься вниз головой (предложение дьявола).
Поняв — становишься обречен. Отсюда Его уверенность в гибели. Отсюда Его нежелание избежать.
Дети мучились — и Ты должен. Их казнили — и Ты должен быть казнен. Всех их — за Тебя. И Ты…
Они — невинно. Ты — добровольно.