Кремль использует все мыслимые экономические и политические рычаги, чтобы удержать страны СНГ в своей орбите. Но бывшие братские республики старательно дистанцируются от Москвы. В России вроде бы достигнута внутренняя стабильность. Но на улицах наших городов все чаще разыгрываются настоящие сражения на межнациональной почве. Россияне стремительно расселяются по всему миру. Но, по прогнозу ректора МГУ Виктора Садовничего, уже через 10 лет русский язык по числу носителей обгонят французский, хинди и арабский. Через 15 лет — португальский. А к 2025 году число русскоговорящих в мире и вовсе сократится вдвое.
Может ли быть так, что все эти, казалось бы, разноплановые явления тесно связаны между собой? Еще в конце 80-х будущий замминистра обороны США при Клинтоне Джозеф Най выступил с теорией “мягкой власти”. По мнению Ная, культурное, языковое и идеологическое влияние часто оказывается гораздо эффективнее голой силы.
Наша страна может служить живой иллюстрацией теории американского замминистра. В 30—40-е годы в коммунизм верили миллионы людей по всему миру — и СССР был не только военной, но и идеологической сверхдержавой. К 80-м годам идеологический стержень фактически исчез, и Советский Союз тут же развалился как карточный домик.
Сегодня становится абсолютно ясным, что процесс исчезновения “мягкой власти” с 1/6 части суши отнюдь не закончен. Можно ли повернуть его вспять? Руководителя Федерального агентства по культуре Михаила Швыдкого при желании можно назвать и одним из российских чиновников “по делам мягкой власти”. Именно он отвечает за сохранение русского языка и культуры в СНГ и мире.
— Михаил Ефимович, есть мнение, что у России сейчас по определению не может быть “мягкой власти”. Ведь у нас, в отличие от США с их “американской мечтой”, нет национальной идеи…
— Национальную идею нельзя сначала придумать, а потом навязать. Я при желании могу за два часа написать трактат о том, какой должна быть устраивающая всех российская национальная идея. У такой идеи будет только одна проблема — полная невозможность ее реализовать.
Мы никак не можем понять, что российская нация еще только складывается. Шестнадцать лет — слишком короткий срок для формирования новой общности. Сегодня можно говорить о русской, татарской, башкирской национальной идее. Они есть. Но российской национальной идеи еще нет. Именно поэтому русский язык так важен. Ведь он — один из немногих неформальных институтов, которые объединяют Россию лучше, чем армия и пограничники. У нас сейчас фактически есть лишь две ценности — русский язык и президент. Все остальное вызывает массу вопросов.
— А можно ли сделать так, чтобы русский язык по-прежнему объединял Россию хотя бы со странами СНГ? Или процесс потери нашим языком своих прежних позиций уже необратим?
— В 1991 году на территории новых независимых республик русский язык потерял статус государственного. Он стал одним из иностранных, который либо стоит изучать, либо нет. К этому надо относиться с пониманием. Рассчитывать, что русский будут изучать только потому, что это язык Толстого и Достоевского, с моей точки зрения, наивно.
Судьба русского языка в странах СНГ сегодня решается не только и не столько в этих государствах, сколько внутри России. Насколько экономически сильна наша страна? Насколько она защищает граждан других государств, приезжающих сюда на работу? Насколько русский является языком, без которого невозможно получить хорошую работу? Все зависит только от ответов на эти вопросы.
Возьмем, например, Армению. Доля русского населения там минимальна. Но республика ориентирована на стратегические связи с Россией. И поэтому знание русского языка является для ее жителей важным. Или еще более показательный пример. Отношения России со странами Балтии выстраиваются, мягко говоря, сложно. Но при этом проблем с русским языком в сфере обслуживания, банковского или портового бизнеса там просто нет. Более того, сейчас в Прибалтике даже растет количество русскоязычных детских садов!
— Если все обстоит так просто, то почему же, например, Франция вбухивает в пропагандирование своего языка и культуры в бывших колониях огромные деньги?
— Да, мы тратим очень мало денег на работу с соотечественниками — гораздо меньше Франции или Германии. И пока при ничтожных затратах мы добиваемся максимального эффекта. Вы спрашиваете почему? У нас еще сохранилась от прежней истории очень хорошая почва для работы в СНГ, и она будет хорошей еще лет 15.
— Но что будет, если мы следующие 15 лет будем тратить так же мало денег?
— Мы будем жить в сокращающемся русском мире. Границы русской цивилизации будут неизбежно сужаться. Приведу один пример. Из стран СНГ в вузах России сейчас учатся всего 6700 человек. В западных странах студентов из СНГ на порядок больше. Я считаю эти цифры катастрофическими!
Но хотел бы еще раз повторить: одних только инструментов для внешнего употребления недостаточно. Продолжу пример со студентами из СНГ. Как вы думаете, почему к нам так мало приезжают на учебу? В том числе и потому, что боятся. Психологически сейчас гораздо легче послать ребенка, скажем, из Казахстана в Германию или США.
— Из-за демографического кризиса Россия остро нуждается в иностранной рабочей силе. Может, дешевле ее обучать там, чем встраивать в культурную и языковую среду здесь?
— Одна из важных проблем заключается в том, что люди приезжают сюда и просто не понимают среды обитания. У нас российские граждане тоже часто не выполняют правил общежития. Но наши делают это по злокозненности или в силу своих непомерных амбиций. А мигранты в своей основной массе — по незнанию.
Думаю, что решить одновременно демографическую и культурную проблемы можно только одним способом. Необходимы специальные центры адаптации, где будут изучать русский язык, нашу историю и культуру. Подобные курсы можно сделать вечерними. Кроме того, нужно поступать так, как делают в Америке. Необходимо установить некий ценз проживания и исполнения гражданских обязательств. Затем можно проводить экзамены и давать гражданство. Но тот, кто не знает, в какой стране живет, ее нравов и обычаев, гражданство получить не должен. Такие люди не должны получать даже вид на жительство.
— В городах типа Парижа полно гетто, населенных иностранцами, не говорящими на местном языке. Не грозит ли нам такая же судьба?
— Жить или не жить в гетто — вопрос некоего самовыбора. В городах вроде Парижа и Берлина в свое время были созданы все условия для адаптации приезжих в местную среду. И, например, первые поколения приезжавших в Германию турецких рабочих старались адаптироваться. А вот последние поколения приезжих из Турции вдруг начали занимать консервативную позицию. Они доказывают свои права на создание мононациональных анклавов и сохранение своей языковой идентичности. В результате с точки зрения языковой идентичности все обстоит очень неплохо. Но с точки зрения навязывания меньшинством правил жизни большинству ситуация очень тяжелая.
Сегодня во многих начальных школах ФРГ и США резко снизился уровень образования. В эти школы в Германии пришли дети, которые плохо говорят по-немецки. В школы в Америке пришли дети, которые говорят только по-испански. В крупных городах России ситуация в этом отношении гораздо лучше.
— А вы не выдаете желаемое за действительное?
— Из людей, которые приезжают в Россию на сезонные работы — особенно из Таджикистана и Киргизии, — очень малый процент остается здесь навсегда. Остаются как раз те, кто готов адаптироваться.
При этом надо четко понимать, что определенные проблемы в межнациональных отношениях неизбежны. Об этом опять же свидетельствует мировой опыт. Нидерланды — одна из самых толерантных стран по отношению к людям другой крови и другого цвета кожи. Голландцы ведь раса торговцев и мореходов. И тем не менее в такой благополучной стране, как Нидерланды, рождается крайний радикализм. Или возьмем наиболее богатую часть Бельгии — Фландрию. До 20% избирателей по сути голосуют там за крайне правых радикалов.
То, что сейчас происходит, — мощное испытание для всей большой Европы. В Америке есть механизм, регулирующий подобного рода вещи, — пресловутая политическая корректность. У американцев все, правда, иногда доходит до абсурда. Ведь политическая корректность — это тоже в некотором роде лукавство. Но ничего лучшего, к сожалению, нет. И пример России, где полно фашиствующих молодых людей, которые могут убить якута, даже не зная, что он якут, это доказывает.
— А есть ли у проблемы скинхедов в России неполицейское решение?
— Полицейские и неполицейские решения должны идти здесь бок о бок. Можно долго рассуждать, что в сегодняшней России скинхеды — это социально обусловленное явление. И на 80% это так и есть. Острый конфликт бедности и богатства в стране налицо. Но есть еще и 20%, которые находятся в сфере гремучих нравов непроснувшихся душ. И с моей точки зрения, эти 20% перевешивают 80%. Мои дети, например, могут стать сколь угодно бедными. Но убить человека, потому что он другого цвета кожи, для них по-прежнему будет невозможно.
Так что только полицейские или только неполицейские меры не сработают. Если за это не наказывать, то все будет очень плохо. Но все мы знаем нашу исправительную систему. Она во многом лишь воспроизводит криминальное поведение. Так что без активной позиции общества в стране ровным счетом ничего не изменится. А у нас, к сожалению, ко всем этих скинхедским делам общество пока вообще никак не относится.
— И почему так происходит?
— Хочу сказать одну вещь и заранее попросить за нее прощения. Ведь частично я сам виноват в таком положении дел. У нас так долго и так часто говорили, что интеллигенция — это говно (я использую термин Ленина), что интеллигенция сама в это поверила. Она поверила, что является служанкой любой власти. А она должна быть некоей самодостаточной силой, которая имеет свою миссию. А миссия эта заключается в том, чтобы предохранять народ и общество от моральной деградации.
То же самое относится и к церкви. Однако сегодня эта миссия оказывается слишком тяжкой ношей. Но проблема по-другому не решаема. Ответ на вопрос, будут ли “негры преклонных годов” учить русский язык, во многом зависит от того, будут или не будут их детей третировать в российских школах и бить на российских улицах.
