Все его мышцы умерли, тело — тесный кокон, живы лишь сердце и мозг.
Это история его жены Ханы — первой египетской женщины, вышедшей замуж за русского.
Это история их фруктового сада из апельсиновых деревьев и финиковых пальм, из ананасов и манго, сада, который вырос среди пустыни и который Максим подарил своей любимой.
Не имея сил шагнуть ей навстречу.
По белому снегу.
Верный помощник Паша вложил пишущую ручку в твои неподвижные пальцы, чтобы ты мог расписаться на банковском чеке.
Мактуб. Так было предначертано. Это по-арабски.
В центре Каира, где дома погружены в пыль, как в тысячелетний сон. Где люди ленивы и беспечны, ибо, живя рядом с вечными пирамидами, трудно не разучиться спешить, лишь ты один без устали несешься вперед.
Мактуб. Так предначертано.
Всегда в движении. Всегда — в инвалидной коляске. Чтобы заполучить этот мир. В награду себе или в наказание.
Мактуб. Это я, твоя судьба, говорю с тобой.
…В Каире идет дождь. Пыль из пустыни размазывается по стенам нищих домов с арматурой вместо крыш, их не достраивают, чтобы не платить налоги за домовладение. На фоне египетских пирамид фотографируются довольные русские туристы.
А мы с Максимом Ситниковым едем в Измаилею, что рядом с Суэцким каналом, в райский сад, который он купил для своей жены Ханы. Он просит водителя, чумного египтянина, еще увеличить скорость машины.
Но на спидометре нет больше делений.
Тогда он просит меня, сидящую рядом, повернуть его голову вправо, чтобы он мог первым разглядеть пальмы среди пустыни. Звонок мобильного, охранник привычно подносит трубку к уху хозяина. “Здравствуй, дорогая госпожа!” — это жене Хане.
…Апельсиновые рощи на повороте плавно перетекают в рощи из манговых деревьев, стоит февраль, и пора цветения у них впереди.
Но уже пахнет весной. До которой в России еще нужно дожить.
Игры разума
“Когда мне сказали, что мой старший сын обречен на неподвижность, Максиму было всего пять лет, — говорит мама Дина Александровна Ситникова. — Он рос необычайно умным мальчиком: в год заговорил, в полтора — читал, удивительно, его никто не учил этому…”Как будто бы мозг, прежде врачей узнавший о том, что неизбежно, стремился к компенсации. Редчайшая генетическая патология: две поломанные родительские клетки, несущие в своем соединении прижизненную смерть мышц тела ребенка. Сначала руки и ноги перестают слушаться, потом становится трудно дышать.
“Я помню, когда был еще здоров, вешал новогоднюю игрушку на елку. Тянулся с ней к самой высокой ветке на носочках и все пытался зацепить петлей из нитки”, — рассказывает сам Максим Ситников.
…Игрушка выпала из рук и разбилась.
Последним отказывает сердце. Самая сильная мышца.
“Через два года мне сказали, что у младшего сына, Костика, такая же болезнь, — продолжает мама. — Максим перестал ходить в школу, потому что падал на улице. Он учился сам, по книгам, писал сочинения, которые становились лучшими в Йошкар-Оле. А я в те дни мечтала о том, как возьму с детьми билет на самолет, мы полетим куда-нибудь и разобьемся”.
Мышечная дистрофия. При сегодняшнем развитии медицины она неизлечима, можно лишь оттянуть конец, вот и все, 20 лет живут обычно такие больные.
Стены в квартире обклеены дешевыми обоями в цветочек, старая инвалидная коляска, крестик, который раз в месяц ставит почтальон вместо подписи в пенсионной ведомости. Бесконечное унижение.
20 лет растягиваются в вечность. Египетские пирамиды бы позавидовали…
Максим Ситников прожил уже 39. Вдвое больше ему отпущенного. “По восточной мудрости я измеряю свою жизнь количеством не дней, а событий”.
“Я перестала жалеть сыновей в тот миг, когда поняла, что жалость их убивает, — продолжает Дина Александровна. — Я заставляла Максима учиться. Он не спал ночами, повторяя слова чужих языков, делая первые переводы за деньги. Мне говорили, что мой ребенок неизлечимо болен, что его нужно оставить в покое. Но ведь он у него уже был — этот страшный покой”.
“Торопись жить!” — так говорила она сыну.
Чтобы не думать про падающий самолет.
Роза в пустыне
В те дни, когда 8-летний Максим Ситников делал свои последние шаги в Йошкар-Оле, в жизни обеспеченного каирского инженера Хантоша произошло радостное событие. У него родилась дочь Ханаа. “Счастливая” означало ее имя.Благочестивая — такой она должна была вырасти. Ханаа абу Ханташ, правоверная дочь честных мусульман, с детства знала, что должна быть скромной и смиренной. Как положено по ее религии.
“Аурат” — стройное тело завернуто в кокон бесформенного женского платья. За исключением узких ступней да бренчащих золотом запястий. Невозможно вырваться на волю ни мыслям, ни чувствам. “Харам” — они под запретом.
“Аллах милостивый судит женщину не за ее одежду, а за ее намерения”, — учили взрослые, скрывая роскошные волосы Ханы под темном хиджабом. Они говорили ей о богатом женихе, шейхе из Саудовской Аравии, который никогда не видел девушку, но уже готов был прислать ей кольцо с огромным бриллиантом, доказательство серьезности своих намерений.
Но Ханаа хотела любви…
— Я мечтала о встрече, которая изменила бы мою жизнь, как бывает в фильмах и в книгах, — говорит сейчас эта молодая женщина. — Я восстала против традиций семьи и устроилась на работу в первое в Каире интернет-кафе. Я болела и худела в ожидании чуда. Надела европейское платье, потому что к тому времени перестала жить так, как обязывала меня религия.
“И пусть судит женщину Аллах за ее намерения…”
…Он вошел в интернет-кафе походкой заправского искателя приключений. Турист из Соединенных Штатов. Американец. Не просто иноверец — инопланетянин, иудей.
“Лю-у-ук!” — взлетела к потолку ее истомившаяся душа.
— Встретив любовь, я позабыла обо всем, я выучила английский, чтобы понимать признания любимого, — рассказывает Ханаа. — Люк звал меня в Америку. “Такая женщина, как ты, должна увидеть весь мир”. Он обещал, смеясь, что, может быть, тоже примет ислам. Ведь арабской девушке запрещено выходить замуж за немусульманина. Тем более за еврея. Это страшный грех, харам. Но ради Люка я готова была пожертвовать даже местом в раю, когда он обнимал меня — просто нежно обнимал, на большее я не соглашалась.
Отец высказался категорически против их брака. “Неужели ты думаешь, что этот безбожный американец пожертвует всем ради тебя?” Взяв наличные деньги, Ханаа бежала из Каира, от семьи, которая, как ей казалось, ее не понимала, туда, где ее никто не знал, — в курортную Хургаду.
Она устроилась работать массажисткой в отель “Роза пустыни”, написала письмо Люку. “Я была уверена, что он вернется за мной”.
Дни шли за днями, а американца все не было. На Хургаду пала невыносимая жара, светлая кожа Ханы потемнела от солнца. Каждое утро, выскользнув из маленькой комнатки при отеле, которую она делила вместе с другой служащей, девушка уходила к морю, чтобы совершать предрассветный намаз. “Люк, сын Марии, слышишь ли ты меня?”
Она молила не о боге — о человеке. Харам. “В один момент я поняла, что Люк не приедет. Что любимый говорит теперь те же слова, что когда-то мне, другой женщине…”
…Ханаа шла по пустыне в коротком платье, открывающем ноги. Без спасительного хиджаба солнце нещадно жгло голову, сохли губы. Египетский полдень. Только сумасшедший решится на прогулку в такой час. Ханаа молила о смерти. “Это будет лучшим выходом и для родителей, которых я опозорила своим бегством, и для меня. Я умоляла, чтобы Аллах указал мне иной путь — я приму его, каким бы он ни был”.
Навстречу проехала инвалидная коляска. Человек, сидевший в ней, тихо сказал что-то своему помощнику. Помощник повернул его голову, чтобы тот мог рассмотреть девушку в белом.
“Ильшамс хамия”, — произнесла Ханаа и улыбнулась, персоналу в отелях положено часто улыбаться. “Сегодня очень жаркое солнце”.
— Вы могли бы это перевести? — тихо произнес незнакомец на английском. — Я из России. Меня зовут Максим.
Судьба по расчету
Интересно, как быстро его хватятся? Если попросить помощника завезти коляску далеко в пески и там оставить. Это было бы лучшим выходом. Для всех. Начнется жизнь вечная — так, кажется, говорят эти мусульмане. Только хочет ли он ее, этой вечной жизни?Усталость наступает не в старости, не в конце земного пути. А когда узнаешь, что конец этот неизбежно близок. Максим Ситников почувствовал себя уставшим в пять лет, когда маме сообщили его диагноз.
К двадцати он перехоронил всех друзей по переписке с таким же заболеванием, но сам не умер. Он стал одним из самых успешных бизнесменов Йошкар-Олы, спасибо маме, заставлявшей учиться день и ночь. Владелец нескольких процветающих фирм, дающий работу восьми десяткам здоровых и сильных людей.
А самого хозяина бизнеса кормила с ложечки преданная мама.
Все началось с допотопного компьютера с выходом в Интернет через телефонную линию. Дина Александровна вставляла в руки Максима деревянную палочку, чтобы он мог нажимать на клавиши. К 30 годам он выучил 24 языка мира. Первым в республике Марий Эл открыл международное брачное агентство. Письма марийских женщин, мечтающих о чистой любви заморских женихов, Максим переводил на лету.
Честно говоря, многие из этих любовных посланий были совершенно одинаковыми — просьбы выслать денег, подкрепленные рассказами о болезнях родственников, “иначе зачем нужен этот иностранный кавалер?”. Каждая кандидатка в невесты просила написать, что красива и заботлива, что готова раздарить всю свою нежность.
— Ко мне в очередь за счастьем выстроились многодетные матери и пенсионерки. Кто не мог платить за переводы, мыли полы в нашей с мамой квартире. Русские невесты отлично устраивались за границей и рекомендовали мое агентство своим подругам. Мне везло. Я открыл кадровую и юридическую фирмы, фотоателье, бюро путешествий, курсы иностранного языка…
И уже не требовалось самому переводить до рассвета слезные женские письма — это делали другие люди. Максим устраивал чужие судьбы. И не мог или не хотел устроить свою.
Одна рубашка, одни брюки, одно инвалидное кресло, облепленное иностранными наклейками. К тому времени он объездил полмира — мог себе это позволить.
Вечно в движении, не тормозя, — и вечная мама рядом. Когда менялся пейзаж за окном его машины или рельеф местности под крылом самолета, он чувствовал, что все еще — жив.
— Как-то на Канарах я едва не утонул, помощник зазевался, и огромная океанская волна вырвала меня из спасательного круга, который держал на плаву мое тело. Помню, как вода заливала лицо. Ни страха, ни боли. Удивление: “Ну и ради чего все это было?”
Свой первый бизнес он сделал на любви. В которую сам не верил. “Думал иногда: может, жениться? Буду менять домработниц каждые две недели, пока не подберу подходящую”.
Америка. Европа. Восток.
За год до встречи с Ханой Максим познакомился в Египте с Фифи. Впервые в жизни ему понравилась женщина. “Она была глупенькая, но мне так хотелось стать, как все”.На первом же свидании Фифи попросила купить ей цепочку. В письме в Йошкар-Олу девушка умоляла выслать денег. Якобы для больной мамы.
“Господи, попасться на до боли знакомую уловку… Интересно, какой полиглот из Хургады переводит ее письма в Россию?”
Он все прекрасно понимал. Но сердце, единственно работоспособная мышца в организме, безнадежно щемило: “Ради чего это?”
“Я купил билет на самолет. Чтобы объясниться с Фифи в последний раз”.
Приземлившись в раскаленный африканский полдень, он попросил помощника увезти его в пустыню.
И солнце жгло голову, и трескались губы. По твоей просьбе помощник повернул голову, чтобы ты мог лучше рассмотреть чью-то тонкую фигурку, бредущую сквозь пески.
Навстречу шла девушка в белом. Мактуб.
О скитаниях вечных. И о любви
Ханаа рассказала про Люка и призналась, что не хочет жить. Но боится смерти, потому что там, за пределом, — она знает — ждет ад.На что Максим ответил, что иногда ад существует и на земле.
Ханаа сказала, что любовь слепа. В отношениях с кокеткой Фифи он увидел то, чего в них никогда не было.
А Максим ответил, что любовь мудра — ибо разглядит даже то, что обычно скрыто. Например, у влюбленных за спиной видны крылья.
Они просто поговорили. О том. О сем. Смешно надеяться на отношения людям с разбитыми сердцами. Но вдруг стало легче. В тот день Ханаа напрочь забыла о том, что должна идти на работу. А Максим больше не вспомнил про вероломную Фифи.
Вскоре он уехал в Россию, чтобы в первом же электронном письме в Египет выслать Хане файл с описанием своей болезни. Она же поведала ему о том, как тоскует по родителям, по братьям и сестрам, к которым не может вернуться прежней.
Тысячу и одно письмо послали Максим и Ханаа друг другу через Интернет, бесконечные шесть месяцев шла их переписка, их дружба-нежность, дружба-мечта. maximsitnikov.ru — набирали его адрес ее тонкие пальцы.
Он пригласил Хану к себе в гости. “Ильшамс хамия” — “какое жаркое сегодня солнце”. Эта фраза на арабском стала первой, которую Максим выучил на своем 25-м языке. В России Хане она не пригодилась. Когда та приехала в Йошкар-Олу, шел снег. Белый-белый.
И крылья за ее спиной дрожали от холода, он ясно увидел это…
“Мне было бы приятно, если бы я вышла за тебя замуж”, — арабская женщина не должна делать предложение мужчине. Но Ханаа знала, что сам Максим никогда не осмелится произнести эти слова. Они оба были утопающими, протянувшими друг другу по тонкой соломинке.
Чтобы их брак в глазах Аллаха выглядел законным, Максим стал мусульманином. Тогда же она выбрала ему новое имя — Таха. И они вместе позвонили ее отцу и матери, чтобы попросить прощения.
Не все ли равно, на каком из земных языков…
Перед регистрацией будущий муж выплатил родителям невесты 2 символических египетских фунта, всего 10 рублей калыма по-нашему, она так просила — чтобы не заподозрили в корысти.
В российском консульстве в Каире в 2004 году Максиму Ситникову выдали брачное свидетельство №1 — ни одна мусульманка в этой стране не выходила замуж за русского.
“То, что связало нас с Максимом, не похоже на безумную страсть, — рассказывает сегодня Ханаа по-русски. — Мы оба жили в пустыне. Максим был приговорен к тюремному заключению тела, я — души. Мы нашли друг друга во спасение”, — повторяет она. И уже не важно, какой из земных религий эта формула принадлежит.
Разговаривая, Ханаа закутывается в бесформенную галабею, мусульманское платье, которое теперь она носит. Поправляет темный хиджаб, целомудренно скрывающий ее длинные волосы.
Этот наряд, такой же, как у ее матери, она надела после свадьбы. Вернувшись к своим истокам.
Четыре года Ханаа с мужем прожила в заснеженной России. Сейчас они собираются обратно в Египет. Здесь у них есть сад из тысячи вечнозеленых деревьев. Осталось построить дом и родить ребенка. Современной медицине подвластно многое, даже чудо.
Максим с увлечением рассказывает о том, как они заживут все вместе. Как Ханаа будет чистить мужу зубы по вечерам и по утрам и разрезать на маленькие кусочки фрукты на ужин, чтобы положить их ему в рот, и подключать Интернет, чтобы Максим находился на связи сразу со всей планетой, и ложиться спать рядом с его неподвижным телом.
А босоногие дети, свои или соседские, станут носиться по саду, оглашая его веселыми криками.
…Максим не хочет больше никуда спешить. Ему нужно успеть сделать многое именно на этой земле, в этом райском саду.
Ханаа мечтает о том, что ждет их после.
— Земная жизнь всего лишь прелюдия к вечности, — объясняет она. — Но для того, чтобы мы с Максимом узнали друг друга в новом мире, нам надо смиренно пройти все испытания здесь. Принять то, что произошло, с благодарностью. И болезнь Максима, и Люка с Фифи, без предательства которых мы бы никогда не встретились. И не важно, кто умрет раньше, кто — позже. Я или муж. Моя душа все равно отыщет его душу там, где все люди счастливы и здоровы.
И, взяв ее за руку, ты взлетишь по лунной радуге в небо. Мактуб, так было предначертано, ведь она тоже разглядела крылья за твоей спиной.
…А инвалидная коляска останется гнить на земле.
