Объяснения не удовлетворили въедливого зануду:
— Не о том речь. Какие связи привели тебя в Венецию?
— Если ты о связях с женщинами... — лишь из вежливости я не послал его подальше и плел окольные кружевные объяснения (правильнее и достойнее уклоняться от бестактных прямых расспросов): — Об интимных связях принято помалкивать, личные тайны не обнародуют, взаимоотношения с окружающими не афишируют!
— Женщины, выходит, спроворили тебе престижную загранкомандировку?
Вот ведь припаялся! Не отставал. Любой другой с полуслова уловил бы мой запирательский настрой и отвязался. Подрагивающим от ярости голосом я с милой улыбкой отшил наглеца:
— Давай не будем о связях.
Он удовлетворенно засмеялся.
— Именно это я и подозревал. Подоплеку. Подспудную составляющую. Большого ли, крохотного ли жизненного успеха. Да, женщины наверняка присутствуют и в твоей биографии, и в той конторе, что направила тебя за рубеж... С определенной миссией. Так что не только женщины тебе ворожат...
Мало кому вдомек, сколь трудно складывалась моя карьера, какие препоны приходилось преодолевать на пути к начальственным вершинам! Нелегко дается выстраивание судьбы индивидам моего психологического склада. Очень непросто таким, как я, незатейливым и искренним, карабкаться по служебной вертикали. После японской и венецианской эпопей меня вызвали в переводческое бюро, где я состоял референтом-консультантом, и устроили взбучку. Настоящую вендетту. Оказалось, группа обиженных научных туристов накатала на меня телегу в президиум Академии, скандал достиг ареопажного уровня, его разбирали на заседании, куда пригласили изводившего меня расспросами напарника, он поделился со строгими кураторами негативными впечатлениями о моем безудержном пьянстве и хвастовстве (мы обнимались и лобзались с ним возле Золотого льва на площади Святого Марка, потому что не могли стоять на ногах прямо), эскапада, по его мнению, могла скомпрометировать в целом успешный результат нашего турне и навредить имиджу и престижу уважаемой командировавшей нас в вояж организации. Мне сделали втык, велели впредь помалкивать и не приписывать себе несуществующих заслуг, званий и чинов и выдали на руки трудовую книжку.
Долгое время я кантовался без дела, не умея пристроить свои очевидные лингвистические таланты и заметая следы прошлых неудач. Пробавлялся пивом, кислым рислингом, собеседовал (очень осторожно) со случайными собутыльниками, неумеренное потребление шмурдячного пойла спровоцировало ломоту в костях, я понял: пора завязывать с асоциальным образом бытия.
Неистребимая вера в чудо дистанционного безлекарственного исцеления (в том числе от алкогольных пристрастий) привела в секту оздоровления хилерскими способами, я жаждал обрести квалифицированную медицинскую помощь, посещал сеансы реинкарнационных перевоплощений (с использованием черной и белой магии) и постигал секреты уникального умения бескровно раздвигать ткани человеческого тела умелыми чисто вымытыми пальцами. Деньги за оплату сеансов здесь ломили чумовые (врачебная халява если где и встречается, то в придуманном кино), мне, ради погашения долга и компенсации оказанных услуг, стали поручать мелкие задания: покупал по бросовым ценам на продуктовых рынках поросячьи хвосты и рульки, телячьи хрящики, кроличью требуху и щучьи головы — компоненты, необходимые для проведения пронзавших восторгом меня самого священнодейств и таинств. Сей ливерно-кишечно-костный антураж и прочие подвернувшиеся под руку мусорные ошметки извлекались знахарями, костоправами и костоломами из якобы закупоренных вен и артерий и предъявлялись обалдевшим пациентам в качестве мешавших кровообращению тромбов и опухолей. Я изготовлял отвары эдельвейса и горного прополиса, варганил мази из мускуса и помета койотов, ушлые эскулапы в процессе процедур впаривали клиентам за бешеные суммы (наряду с витаминами и антибиотиками собственного розлива и вопреки очевидной антисанитарности препаратов) эрзацы и аналоги знаменитых снадобий, настоев, порошков и микстур, эта параша помогала от страшнейших недугов: грыж, артрозов, врожденной глухоты, аллергии. Мне выдали диплом колдуна-травника, при возведении в магистерскую степень я поклялся не разглашать специфические лекарские секреты. Да и урок предшествующей излишней разговорчивости пошел впрок: я зарубил на носу держать язык за зубами.
Случалось, по неопытности выбирал сустав, сгусток и сухожилие не того калибра, они не помещались в ладонь ампутатора и при удалении спаек со стуком падали на пол еще до начала бесхирургического вмешательства, может, поэтому мои наниматели были уличены. Но отмотались и откупились. Мне выпало отвечать по всему перечню надувательств. Только диплом и спас. В тюремной камере, куда ненадолго был помещен, свел знакомство с удивительными людьми, предопределившими мою будущность. Они пристроили меня в офис, где шпионаж и слежка за готовыми припустить на сторону в поисках большей зарплаты сотрудниками были поставлены на прочную техническую основу: многосведущие асы горазды приторговывать конфиденциальными данными и сбывать пользующуюся мало-мальским спросом информацию по сходной цене. Да и вообще: за каждым гражданином и гражданкой нужен постоянный пригляд, глаз да глаз необходим и за начальником, и за рядовым исполнителем.
О негласной деятельности особого подразделения в учреждении, где теперь подвизался, прознал случайно, сдружившись (опять-таки на почве пристрастия к наливкам и шипучим напиткам) с завом могучего охранного отдела, он по пьяной лавочке допустил меня в изолированный, обшитый металлическими пластинами подчердачный отсек, где мы намеревались продолжить возлияния и где завораживающе мерцали экраны мониторов (тепловизоров, объяснил мне он), мигали индикаторы загадочных, похожих то ли на ксероксы, то ли на черепах устройств, крутились, шурша пленками, бобины, гудели записывающие приборы, громоздились сейфы и пуленепробиваемые шкафы, полнехонькие архивированной цифири и зашифрованной документации.
В тронно-зальных помещениях и комнатушках, где группировались лишь смутно подозревавшие, что пребывают под недреманным колпаком, лохи, камеры слежения и раструбы прослушивающей аппаратуры на виду не торчали, незаметны были они и в коридорах. А в секретном боксе на дисплеях каждый представал во всей красе, прямая трансляция велась даже из туалетов. Не уверен, что государственные агентства оснащены столь мощными, чуткими, фиксирующими малейший звук арсеналами и располагают столь поднаторевшими кадрами, в интенсивном режиме оповещающими руководство о недисциплинированных разболтаях-подчиненных: кто где подворовывает, кто чем спекулирует, кто кого какими ругательствами кроет и косит под заболевшего-простуженного, а сам летит на Канары загорать, кто с кем крутит шашни.
Бонусом спонтанно вспыхнувшей дружбы и дальнейшему сотворчеству меня приобщили к депозитарию, позволили погрузиться в собственное досье, в снабженный смоделированными картинками персональный файл, альбом жуткого компромата (волосы встали дыбом), при моем оцепенелом присутствии его освежили наспех сочиненной лабудой, дезой, а потом, с прибаутками и смехом, стерли, аннулировали вопиющую хронику постоянного распития за рабочим столом.
Предоставили шанс принять участие в утонченном развлечении — подтрунивании над поднадзорными (в обители этой процветали примочки и хохмочки своеобразного свойства): интерпретаторы-летописцы приволочили избранного козлом отпущения субъекта в просмотровый, также обшитый металлом зал и продемонстрировали кадры, где он костерил тещу и уславливался о любовном свидании с соседкой по кабинету, пригрозили отослать компру жене и тестю, хмуро сообщили о намерении оповестить дружный коллектив о его тайных пристрастиях (например, склонности к пиротехническим экспериментам), сообщили итоговый вывод мониторирования и вынесли шутливый (но бедняга этого не знал) вердикт: «Подлежит увольнению, штрафу, аресту, расстрелу....», при этом весело хохотали. Вникать в пухлые, день ото дня разбухавшие, ежечасно пополняемые и обновляемые папки, содержавшие какие ни попадя мерзости (большей частью нафантазированные), было противновато.
Вскоре распахнувших передо мной клоачные анналы креативных деятелей настиг не имевший под собой почвы, ложный, всемерно опровергаемый мною слух о моей причастности ответственному за безопасность всеобщего процветания департаменту, и они принялись меня обхаживать, всячески задабривать и одаривать коньяком, умоляли не раздувать из мухи слона. Даже подстроили покушение, я получил пулю в плечо и валялся в больнице, зато познакомился (в палате) с весьма значимыми влиятельными персонами, они помогли унести ноги из караулящей своих прихожан благостной обители.
