Центров постпенитенциарной пробации по всей стране, как сообщил Минюст России, всего 14 в 13 субъектах Федерации. Один из них — в Москве.
Какую помощь там готовы оказать экс-сидельцам - в материале обозревателя «МК», члена СПЧ.
Тысячи московских бездомных - это бывшие зэки
Единственный в Белокаменной центр постпенетенциарной пробации располагается в жилом доме в Пресненском районе Москвы. Помещение совсем небольшое (четыре комнатки) и возможности оставить здесь посетителей на ночлег нет. Меж тем это как раз это многим освободившимся, не имеющим жилья, крайне нужно.
В двух кабинетах работают психологи. Еще в одном - руководитель центра Регина Юрьева. В момент моего визита она обрабатывает анкеты 300 московских заключенных, которые согласились принять участие в специальном опросе, как потенциальные «клиенты» центра пробации. И еще одно занимает юрист.
Освободившиеся из мест лишения - сложная категория. Куда проще помогать старикам, детям, инвалидам. Но ирония в том, что именно они становятся потенциальными жертвами тех, кто освобождается из мест лишения свободы. Так что, помогая последним, мы спасаем первых.
- У нас все началось с помощи бездомным, - рассказывает Регина. - По официальным данным, 61% бездомных граждан — это бывшие осужденные, которые не смогли пройти ресоциализацию.
От себя добавлю, что на территории Москвы, как гласит статистика, находятся 7 тысяч бездомных граждан. На самом деле их больше, но даже если брать эту цифру, то получается, что прямо сейчас на улицах Москвы тысячи бездомных из числа в прошлом осужденных.
В отличие от других они имеют криминальный опыт (пресловутые «тюремные университеты») и в состоянии алкогольного опьянения или отчаяния могут пойти в рецидив. А они почти всегда в этом состоянии. И стратегическая задача — с одной стороны, помочь людям встать на ноги, с другой - обеспечить безопасность жителей столицы.
Но надо признать, что многие бездомные не нацелены на то, чтобы вернуться в нормальную жизнь. Это еще один аргумент того, что медлить с помощью освобождающимся осужденных нельзя.
О чем рыдают «подопечные»
До сих пор в центр попадали по направлению уголовно-исполнительных инспекции Москвы. А у них на учете стоят люди, которым суд назначил условный срок или ограничения свободы, а также освободившиеся из мест лишения свободы условно-досрочно.
Некоторые подопечные УИС приходят в центр ради «галочки», но большинство реально нуждаются в помощи. Какой именно? Юридической (включая консультации по их делам), социальной (восстановлении утраченных документов, жилья, трудоустройство) и психологической. Запрос на психологическую помощь самый высокий. Условно ее можно разделить на два типа. Первый - это устранение причин, которые привели к совершению преступлений. Второй - устранение последствий пребывания в местах лишения свободы.
Начнем с причин. Приведу в пример четыре истории. Все их герои пришли в центр по направлению УИИ.
Первая.
Девушка просила помощь в трудоустройстве. В процессе ее уговорили пройти консультацию у психолога. Оказалось, ее волнуют отношения с мамой. Они живут вдвоем. И, по ее словам, друг друга ненавидят. Каждая ждет, пока умрет другая. Именно эти отношения привели в свое время к тому, что девушка совершила преступление. Психолог пришла к выводу: надо с этим в первую очередь разобраться, а потом уже с работой.
Вторая.
Женщина пришла больше для «галочки». Заявила, что у нее все отлично, что она прекрасно адаптировалась к вольной жизни. Но в кабинете психолога разрыдалась. Призналась, что хочет убить свою маму. Как знать, если бы не специалисты (они ей помогли в итоге разобрать клубок претензий) - может, произошла бы трагедия.
Третья.
Молодой человек, у которого был условный срок за наркотики, неожиданно на приеме у психолога рассказал про свое «самое страшное преступление». У него в действе случился инцидент: залез в чужой огород и украл все яблоки. Запомнил на всю жизнь, как хозяйка - больная бабушка – плакала, причитала: «Даже яблочка не оставили». Так вышло, что он тогда остался безнаказанным. И у него сформировалось чувство стыда и вины, от которого пошли все неприятности, включая наркотики.
Четвертая.
Молодой человек из богатой семьи, осужден за мошенничество, вышел по УДО. Психолог пришла к вводу: пошел на преступление, чтобы доказать отцу, что тоже умеет зарабатывать. У отца новая семья (мама умерла), сына «выбросили» из семейного круга. Папа требовал, чтобы тот сам себя обеспечивал, был успешным, был с ним «на равных». Но он не дал ему для этого «инструментов», не увидел, что сын еще не повзрослел психологически. А сын не смог сделать это законными способами. Вот чтобы показать отцу, что у него тоже есть хорошая машина, дорогой телефон и т.д., он и «разводил» других людей, причем, гастролировал из региона в регион. Отец в шоке был, когда об этом узнал. И вот сын отсидел, вышел, а что дальше?
- Я увидела на приеме забитого в угол маленького мальчика, хотя ему на самом деле 27 лет, - рассказывает психолог. – И он не знает, что ему делать, куда двигаться.
Если со всем этим не разобраться, то причины совершения преступления останутся, а значит, велик риск рецидива
Что касается второго типа психологической помощи, сотрудники центра приводят примеры психологических проблем адаптации к вольной жизни.
- Пришел молодой человек, потерявший смысл жизни. Заявил нам: «Я сейчас прямо у вас тут с собой покончу». И этот так называемый экзистенциальный кризис - не редкость. По крайней мере, мы довольно часто наблюдаем его у бывших осуждённых.
Одни из числа долго пробывших в тюремной обстановке прямо говорят: «Я не понимаю правил игры на воле. Я не вписываюсь в эти реалии». И им нужно эти «правила» объяснить.
Другие чувствуют неуверенность, растерянность и страх. И таким нужно, чтобы кто-то будто бы дал разрешение на обычную жизнь, сказал: «Ты нормальный. С тобой всё в порядке».
А есть те, кому недостаточно просто пройти адаптацию, наладить быт на воле и «выдохнуть». Они хотят еще и приподняться над собой в прошлом, доказать, что многого стоят. В них, как уверяют эксперты, скрыт большой потенциал, их нужно поощрять. Кстати, нередко ведь приходят те, кто знают несколько языков, имеют отличное образование. И они страдают, потому что у них нет возможности все это реализовывать, доказать себе и миру на что они в действительности способны.
- Был показательный случай, - рассказывает психолог. - Начальник одной уголовно-исполнительной инспекции (низкий ему поклон за неравнодушие) позвонил и попросил принять женщину с судимостью за наркотики. Сказал, что она в буквальном смысле умирает. И вот она пришла. Была в полнейшей прострации, поскольку беспробудно пьет. Заявила: «Отстаньте от меня, ничего я делать не буду». Выглядела на 60, а на самом деле ей оказалось всего 42. Мы после ее ухода помещение долго проветривали…
Я уже даже не помню, каким образом, но заманила её на вторую встречу. И она пришла на нее в более-менее адекватном состоянии, даже костюмчик надела. Выяснилось, что у неё два высших образования - юридическое и экономическое. Цепкий ум, аналитические способности на высоком уровне. Рассказала нам, что после освобождения встретила мужчину, который был тоже бывшим осужденным (потому что якобы другие не хотели общаться с бывшей зэчкой, чурались). И они с ним вместе начали пить и «ждать конца света». Я ее убедила прервать эти отношения. На третью встречу она пришла уже полная идей, и мы с ней проработали «вектор профессионального развития». Потом нам позвонил начальник УИИ, сказал, что она с этим мужчиной рассталась, съехала от него, пошла лечиться, устроилась на работу.
Сработало. Но всегда ли срабатывает? В центре приводят их статистику: в 80 % случаев. Но сюда не входят бывшие осужденные, которые так и не вылечились от наркотической зависимости. А таких сегодня - великое множество. И это отдельная боль, которую пока никто толком не лечит. Реабилитационных центров в стране очень и очень мало, а наркотики сегодня почти так же доступны как алкоголь.
Бывшим зэкам, которые просят помощи в борьбе с зависимостью, помогают специалисты-волонтёры. Они заинтересованы в том, чтобы спасать жизни, потому что сами когда-то спаслись.
«Лучше мигрант, чем бывший зэк»
Если вы думаете, что бывшим заключенным, легко найти работу в Москве — ошибаетесь. Связано это именно с тем, что даже совсем небольшие компании стали требовать справку об отсутствии судимости. С одной стороны, их можно понять — в нынешних реалиях порой на свободе оказываются, мягко говоря, не самые честные и добрые люди. С другой стороны, «клеймо» прошлых грехов мешает человеку начать новую жизнь. И, кажется, что тут нужен посредник между ним и работодателем — тот, кто выступит гарантом и возьмет на себя какие-то риски.
- Есть реестр работодателей, с которыми центры пробации подписали соглашение, — говорит Регина.- В нем около десятка предприятий (в том числе по пошиву балетной обуви, выращиванию растений в питомниках, складские и т.д). Было намного больше, но некоторые отказались - говорят, мол, у них «изменилась политика», или «руководство запретило». Проблема в том, что никакого бонуса от государства за то, что трудоустраивают к себе осужденных, они не имеют. А сложностей с ними может быть (но это не обязательно) больше, чем с другими.
Только 15% российских компаний готовы трудоустраивать бывших осужденных. И для многих лучше взять на работу мигранта, чем экс-зэка.
- У нас был случай, когда здоровому крепкому парню отказали в работе грузчиком в Москве, - говорит юрист центра. – Так и сказали: служба безопасности с судимостью не пропускает. А ведь, казалось бы, его задача там была элементарной – толкать тележки и разгружать машины. И при этом мы точно знали, что у них тотальный дефицит кадров. Получается, одни не могут трудоустроиться, а другие их не берут, страдая от нехватки рабочих рук. Мы разговаривали с Торгово-промышленной палатой, где нас поддерживают, но ведь нельзя заставить предпринимателей трудоустраивать бывших осужденных.
Велики ли в действительности риски у работодателей? Статистики на этот счет нет. В одной фирме мне сказали, что экс-зэки – лучшие работники, очень мотивированные (не хотят терять место, ценят доверие). В другой убеждали, что худших работяг, чем экс-арестанты, у них не было, что с ними надо возиться как с детьми малыми (контролировать, перепроверять за ними).
Что тут скажешь? Наверняка, правы и те, и те. Было бы неплохо, если государство помогло снизить какие-то риски, и тут снова отсылка к центрам постпенитенциарной пробации. Те могли бы выступить еще и в роли кураторов, «нянек» для бывших зэков. Но надо иметь в виду, что в любом случае «насильно осчастливить» таких не получится.
- Недавно позвонили с УФСИН, - рассказывает Юрьева. - Просили спасти одного бывшего осужденного. Он без жилья и работы, пьет, ночует на кладбище. Мы согласились попробовать с ним поработать. Так вот его к нам привезли два сопровождающих инспектора. Наши психологи долго с ним общались. Потом мы созвонились с работодателем, он согласился взять зэка и жилье предоставить. Не поверите, но он даже такси за ним прислал. А тот отказался ехать! Заявил, что работать в принципе не может, потому что у него пальца на ноге нет. Эта история ничем хорошим не закончилась. Человек не захотел менять свою жизнь. И потом мы его потеряли – не знаем, где он и что с ним.
Но у него был шанс. Вот что самое важное.
Без бумажки
Немало запросов от экс-арестантов связано с восстановлением документов. Очень часто человек покидает место не столь отдаленное даже без паспорта, только с одной справкой. А нудно сделать ИНН, СНИИЛ, военный билет и т. д. И это непросто.
«С некоторым экс-зэками надо ходить в МФЦ буквально за ручку, как с малыми детьми», - - не раз говорили мне в центре.
А еще оплачивать за них пошлины и штрафы (никаких скидок для этого категории нет). Не понятно, кто и за чей счет это должен делать?
В тех регионах, где местные власти понимают нужность центров, они появились или еще появятся (выделят им нужное помещение, финансовую поддержку) и вместе с этим снизится рецидив, а где нет - преступность останется на том же уровне.
То, что в Москве только один центр, - печально. По хорошему нужно в каждом округе по одному. Важный вопрос связан с их размещением. Местные жители, как показали опросы, не приветствуют соседство с такими учреждениями. В идеале центры могли бы располагаться около МФЦ, у которых всегда есть охрана. Опять же в идеале там должны быть хотя бы десяток-другой спальных мест. Другой вариант - договора с хостелами, готовыми разместить «подопечных»
И наконец, каким бы хорошим не был Центр пост пенитенциарной пробации, это не поможет, если человек о нем просто не знает. На днях мне позвонила бывшая осужденная Ивановской колонии. Девушка вышла на свободу, вернулась в Белгородскую область, где была прописана, восстановила по суду права на своих двоих детей, устроила их в садик. Но работу найти она так и не смогла, пособие оформить на детей тоже. Приходится брать частные заказы как портниха. Девушка звонит и плачет, потому что боится — не справится и к кому обратиться не знает. Если бы девушке перед освобождением рассказали о центре постпенитенциарной дали адрес и телефон, возможно, там ей на первых порах бы помогли. Но пока... ни один москвич, который освободился из мест лишения свободы и вернулся в родной город (напомню, в столице нет колоний, кроме колонии-поселения) не получил информацию с адресом центра. Все жители столицы после мест не столь отдаленных или едут к родным, или пополняют армию бездомных, которым терять нечего...
