По-научному означенное культурно-социальное явление называется «фетишизация интроверсии». Попросту говоря, быть интровертом «клево». Явление преподносится так, будто чурающиеся простого общения граждане – новые чайльд-гарольды, онегины, которых сложно понять компанейскому экстраверту-обывателю.
– Действительно, в современном обществе все чаще можно встретить романтизацию образа «интроверта» как глубокого, загадочного, интересного человека, который предпочитает одиночество «толпе», – говорит семейный психолог Марьяна Разумовская. – Считается, что такая мода больше распространена среди молодых людей, зуммеров (рожденных в 1995-2010 гг.) и миллениалов (1980-1995 г. р.). Но нет, подобное же «я интроверт и мне хорошо» вижу и у старших. Возможно, у нас это связано с навязыванием всякого коллективизма еще недавно, когда у многих даже аристотелевское «человек – животное общественное» вызывало отторжение.
Но, казалось бы, отчего бить тревогу – сидят люди одни дома, не будем им мешать. Но, отвлекаясь от того, что по данным Росстата, число одиноких домохозяйств в России достигло 41%, «фетиш» одиночества чреват и другими «прикладными выводами». Люди, во главу угла ставящие собственный психологический комфорт, могут спокойно сорвать договоренности, не явиться на свидание, на подписание контракта. Просто «уйти с радаров», ну потрудившись объясниться – это ведь тоже дискомфорт. А затем, как ни в чем не бывало, снова появиться. Или даже уйти с работы, не удосужившись поставить в известность начальника, коллег и отдел кадров. То ли неуловимый Джо, то ли Карлсон, который появляется и исчезает, когда ему вздумается.
— У меня в практике похожий случай был: клиент уехал на трамвае прямо с урока физкультуры, – говорит Разумовская. – Но следует пояснить, что это был подросток 15 лет, и его привели родители. Он дома почти месяц лапшу на уши вешал, что ходит в колледж и учится, пока не позвонили из деканата. А вот если взрослый человек таким способом «увольняется», тут пора бить тревогу. Конечно, «люди-Карлсоны» существовали всегда, но это не было модным.
Признаками того, что перед вами именно «фетиш», специалисты называют идеализацию одиночества, выделение интровертности как привилегии. «Одиночество и беллетристика», одинокие походы в кино выставляются как единственно духовные, достойные мыслящего человека. В противовес «примитивной» дружбе, свиданиям, семьям и любой социальной активности.
Сторонники такого подхода утверждают, что интроверты – новая высшая каста: более умные, тонкие, глубоко чувствующие люди. Некоторые договариваются до полной анархии и нигилизма в принятии социальных норм. Мол, работа в команде, участие в мероприятиях посиделки с друзьями, ритуалы ухаживания не что иное, как навязанные извне устои, ограничивающие свободу личности. Или, в крайнем случае, немодный «зашквар», которому пора отправляться на свалку истории. Поэтические строки «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку» они объявили главным жизненным правилом.
«Теоретики движения» увязывают возвеличивание интроверсии с не менее популярными «зоной комфорта» и личными границами. Но, уже того не замечая, идейный интроверт рискует — ведь он начинает воспринимать свою зону комфорта не просто местом отдыха, а убежищем, защитой от внешнего мира. Социальные контакты уже воспринимаются как угроза, нарушающая спокойствие «эго», которое превыше всего…
Впрочем, под Луной не бывает почти ничего нового. Мода на уединенность существовала во времена сентиментализма, в XVII-XVIII веках. Поэтому в каждом приличном поместье России был «эрмитаж» (от французского «эрмит», отшельник) – отдельно стоящий павильон для уединения. Строились такие здания в живописном и отдаленном уголке дворцового парка, снабжались деталями с изображениями античных мудрецов, книг и др. И, конечно, первое пришествие «интроверсии фетишизма» затронуло не все общество, а только верхушку дворянства. Зато сегодня почти все горожане живут, в некотором смысле, «как графья»: не сеют не пашут, не заморачиваются бытом. И все меньше усилий прикладывают к общению: «живые» разговоры сменили чаты в телефонах.
— На самом деле, под предлогом развития и культурного обогащения, в условиях постоянного одиночества у человека происходит обратное, – говорит психолог. – Отстаивание своих границ перерастает в закостенелость. Например, человек все чаще отказываться от предложений друзей встретиться, ему все сложнее куда-то выбраться. Становится бирюком. Начинает испытывать страх перед новыми ситуациями – все непривычное вызывает тревогу. Человек, не страдавший раньше обсессивным синдромом, привыкает к рутине и назойливым действиям. Ему кажется, что, придерживаясь привычных занятий и ритуалов, можно избежать неожиданностей. То есть, это уже «человек со странностями», получается. Наконец, под предлогом саморазвития, одиночка не развивается, а деградирует. Избегание новых вызовов и ситуаций приводит к тому, что он лишается новых впечатлений, знаний. А значит, навыков и опыта.
Впрочем, «модное» одиночество не стоит путать с такими состояниями как агорафобия. Боязнь открытого пространства – это клиническое расстройство. Агорафобы испытывают настоящую панику или сильную тревогу в ситуациях, где они чувствуют себя уязвимыми: в торговых центрах, кинотеатрах, на людных улицах. Если такого человека выставить из дома, может начаться паническая атака: учащенное сердцебиение, потливость, тошнота. Так что для больных этим недугом социальная изоляция – вынужденная мера.
А вот японские хикикомори (современные затворники) «ближе к истине». Это тоже не болезнь, а культурный феномен. Но отличает их то, что некоторые японцы отказываются от человеческого общества из-за разочарования в нем. Хикикомори страдают от любого общения с людьми и едва выносят своих близких, почти не выходят из дома. Считается, что такими затворниками их делает депрессия и другие расстройства. В этом главное их отличие от «идейных одиночек»: для них такой выбор добровольный, уединением они не тяготятся, а наслаждаются, считают себя избранными. Хотя бы, первое время…
