На примере нескольких рецидивистов мы расскажем, как одни бывшие осужденные на глазах у всех превращаются в маньяков, в то время как другие находят приют у добрых людей и становятся полноправными членами общества.
Как выглядит реальная пробация в современной России — в материале обозревателя «МК», члена СПЧ.
«Похоронил под туалетом»: в доме бывшего зэка нашли новые трупы
Эта история одновременно страшная и обыденная. Десятки таких же происходят по всей России. В них всегда присутствуют две стороны: бывшие уголовники и те, кто волей-неволей находится с ними рядом.
«Мы, нижеподписавшиеся, жители деревень Тиняково, Капустино (Калужская область, Малоярославецкий район) обращаемся к Вам с просьбой в оказании помощи, — это обращение поступило ко мне как члену СПЧ. Под ним стоят полсотни подписей. — В наших населенных пунктах сложилась нездоровая атмосфера, жители находятся в страхе и опасаются за свои жизни по причине того, что два года тому назад из мест лишения свободы в Тиняково вернулся его местный житель Михаил Луньков (фамилия изменена. — Прим. авт.), который отбывал наказание за убийство своего брата. До этого он убил отца. Пока он сидел, в наших населенных пунктах было все тихо и спокойно, дети не боялись ходить по улицам без сопровождения взрослых, старики не закрывали свои дома. Однако теперь все изменилось. В период с января 2024-го по июль 2024-го в доме, где проживает Луньков, были обнаружены два трупа. Но Лунькову вменили только пользование банковской картой одного из умерших, за что предусмотрено незначительное наказание. Мы не понимаем, как такое могло произойти. Луньков почувствовал свою неуязвимость, безнаказанность. В адрес некоторых жителей поступали угрозы, что он убьет их поочередно. Опасаемся за свои жизни! Оградите нас от рецидивиста-убийцы!»
Михаилу Лунькову 46 лет. Образование — 9 классов. Не женат, нигде не работает.
Первый труп
В первый раз за решетку Михаил попал в октябре 2002 года. Тогда в доме Лунькова нашли мертвым престарелого отца. Оказалось, во время пьяной ссоры Михаил набросился на родителя, жестоко избивал в течение нескольких часов (в том числе бил его об угол печки, швырял в него чайник и стиральную машину). Потом Михаил куда-то исчез — прямо посреди ночи. А отца в хлеву обнаружила мать.
Следствие и суд установили, что Михаил забил отца до смерти. Лунькова признали виновным по части 4 статьи 111 УК РФ, приговорили к 6 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Суд также назначил ему меру медицинского характера — амбулаторное принудительное наблюдение и лечение у психиатра.
Увы, в колониях психиатрическое лечение всегда оставляло желать лучшего. Но за решеткой по крайней мере нет свободного доступа к алкоголю.
Михаил вернулся в 2008 году, отбыв срок «от звонка до звонка». И принялся за старое — за бутылку. Местные жители били тревогу: Луньков нигде не работает, слоняется по деревне, пьет, скандалит, угрожает. Но полиция никак на это не реагировала.
Второй труп
В 2012 году дома у Лунькова снова нашли труп. На этот раз убитый — его родной брат.
Из материалов дела следует: вечером 23 мая Михаил Луньков вместе с родным братом распивал спиртные напитки у себя дома, во время ссоры на почве личных неприязненных отношений схватил нож и ударил его в грудь, в результате чего тот скончался на месте. Как он сам пояснил про инцидент: «Достал меня».
По решению суда Лунькову провели комплексную судебно-психиатрическую экспертизу. Она показала, что имеется легкая умственная отсталость в сочетании с синдромом алкогольной зависимости. Как считают некоторые эксперты, это та самая «гремучая смесь», которая порождает маньяков. К слову, у половины серийных убийц, которых я интервьюировала и уголовные дела которых изучала, было ровно такое медицинское заключение, как у Лунькова.
Как бы то ни было, суд признал его виновным по ст. 105 УК РФ «Убийство» и приговорил к 10 годам лишения свободы в колонии особого режима. Наблюдение и лечение у психиатра во время отбывания наказания ему уже не назначали.
В конце 2022 года Луньков вернулся в родную деревню.
— Он ходит в черном плаще до пят, в таких обычно разделывают мясо, — говорят жители. — Ухмыляется. Угрожает со всеми «разобраться». Ну чисто маньяк. Мясник. Мы его называли «Миша Чикатило». И взрослые, и дети его боятся.
За Луньковым был установлен административный надзор, но выражался он в том, что Михаил раз в месяц ходит в полицию.
Третий труп
Когда у местного жителя, 44-летнего Рустема Гасанова, сгорел дом, тот попросился пожить какое-то время к Михаилу. А 9 января 2024 года Рустема нашли мертвым. Михаил объяснил очередной труп в своем доме тем, что якобы мужчина напился и упал. В крови действительно нашли смертельную дозу алкоголя, на теле — повреждения. Уголовное дело возбуждать не стали.
Четвертый труп
Следующим стал еще один брат Михаила (он сводный) по имени Сергей. Мужчина жил в Обнинске, но навещал родственника. Сергей инвалид, получал пенсию. Пропал он через две недели после смерти Рустема. На все расспросы о брате Михаил говорил: «Уехал». Но дома в Обнинске Сергей так и не показался. А Михаил, как заметили бдительные местные жители, стал пользоваться банковской картой брата. Это им показалось странным: брат Сергей был небогатым человеком, вряд ли бы он отдал свою карту, а если бы потерял, то заблокировал.
— Мы шутили: «Ты, наверное, Серегу убил и зарыл, а его картой пользуешься», — говорит один из местных. — Кто же знал, что это может правдой оказаться…
Летом Михаил, выпивая со знакомым, проболтался: мол, брат Сергей под туалетом мертвый лежит. Ну а тот испугался и наутро рассказал местным жителям. Они написали электронное обращение к главе СК Александру Бастрыкину. Через день приехала следственная группа с собакой и оборудованием. Михаил им показал деревянный туалет, из-под которого вытащили мешок с телом брата. А дальше — чудеса.
Луньков объяснил, что брат сам умер от водки, а он, мол, его просто закопал на огороде. В итоге ему вменили только ст. 158 УК РФ (кражу банковской карты). 30 июля 2024 года суд его арестовал. Скоро, а точнее, 25 сентября, срок содержания под стражей истечет, и не факт, что следствие будет просить его продлевать (по статье 158 вообще редко арестовывают надолго).
Знаете, чем объясняют свою доброту правоохранители? Тело разложилось до такого состояния, что причину смерти Сергея определить невозможно (еще бы — оно пролежало полгода, в том числе последние месяцы на жаре +35 градусов). И, дескать, закон не запрещает захоранивать тела родственников под деревянными туалетами и не предусматривает ответственность за неуведомление о смерти.
А как же статья 244 УК РФ «Надругательство над телами умерших»? И почему не смущает, что два трупа появились за короткое время в доме у того, кто уже отправил на тот свет двоих и отсидел за это?
— История действительно вызывает вопросы, — говорит в прошлом следователь по особо важным делам СКР Андрей Гривцов. — Вряд ли нормальный человек будет скрывать труп, закапывая его в огороде, если считает, что погибший умер своей смертью. Но проблема действительно заключается в том, что причина смерти погибшего не определена из-за гнилостных изменений трупа. Очевидцев нет, потенциальный обвиняемый факт насильственного причинения смерти отрицает. При таких обстоятельствах по закону руководствуются принципом презумпции невиновности и трактуют все сомнения в пользу потенциального подозреваемого. А тот факт, что захоронение произведено не на кладбище, сложно признать именно надругательством. Что тут делать? Настаивать на дополнительной экспертизе трупа, пытаться искать очевидцев возможного убийства.
Мы послали запросы в УВД по Калужской области и в прокуратуру региона. Ответов пока не получили.
— Осудят его по 158-й, получит ведь всего ничего за карточку, выйдет и продолжит убивать, — наперебой говорят испуганные жители. — Что нам делать? Как жить? Кто будет следующим?
Кроме местных жителей, которые боятся Михаила как огня, он никому не нужен. Но у тех нет возможностей, чтобы его опекать, поэтому граждане ждут помощи от государства. И в первую очередь они хотят, чтобы то оградило их от опасного соседства. Маленькие дети этих людей просят: «Помогите нам, мы боимся дяди Миши и больше не ходим гулять».
«Я спасаю себя сам»
Юрий Антонец освободился осенью 2023 года. Инвалид, с палочкой, с калоприемником, в памперсах (уж простите за подробности). Первое время он ни о чем, кроме как о мести тюремным врачам, не думал. Пытался доказать, что за пять лет, которые он провел за решеткой в последний раз (это была третья «ходка»), его здоровье сильно подорвалось из-за них. Юрий добился возбуждения уголовного дела по факту некачественного оказания ему медпомощи в колонии. «МК» писал об этой истории.
«Ну, выиграете вы и что? — спрашивала я. — А если проиграете? Вы же себя окончательно угробите. Начните новую жизнь, займитесь собой, забудьте о тюрьме».
В какой-то момент Антонец согласился. Но эта самая борьба, кажется, давала ему хоть какой-то смысл жизни (и призрачную надежду, что ему выплатят материальный и моральный ущерб, после чего он сможет купить дом).
У Юрия ни жилья, ни работы. Есть только пенсия по инвалидности, которой ни на что не хватает. Друзей тоже нет («Из-за пятилетней отсидки потерял все социальные связи»). При этом организм совсем сдал, ко всем старым недугам добавился новый — стала разрушаться печень («В лагере я все время принимал антибиотики, чтобы выжить, вот это и сказалось»). Денег на покупку всех лекарств, что ему выписали медики в гражданской больнице, куда Антонец попал после освобождения, у него не оказалось. Собирал, что называется, с миру по нитке. Писал во все инстанции с просьбой о помощи.
«Помогите с лекарствами! Помогите устроиться на работу! Помогите найти недорогое жилье, потому что сейчас вся пенсия уходит на съемную комнату».
В ответ — тишина.
И это тот случай, когда человек решил ни за что не возвращаться обратно в тюрьму, но мир его (такого, какой он есть) на воле не принимал.
Честно признаюсь, пыталась его трудоустроить. Но кому нужен уголовник в памперсе? Был бы он уникальным специалистом, тогда еще шансы могли бы быть. Но в биографии Юрия только тюремные университеты и соответствующие навыки. Таких берут разве что в разнорабочие, но это точно не с его здоровьем.
«Ситуация у меня действительно тяжелая, — писал он мне как правозащитнику очередное обращение. — Если реально смотреть на вещи, я бомж и обуза для окружающих. С каждым годом мое здоровье становиться только хуже — это закономерное течение моей болезни».
Вариантов развития такой ситуации немного. Или обратно в тюрьму, откуда уже вперед ногами, или… в интернат для инвалидов.
Антонец обзвонил все соответствующие учреждения поблизости — нигде не принимают. Предложили поместить его в психоневрологический интернат, но он отказался, поскольку психическими заболеваниями не страдает.
На последние деньги Антонец купил билет и приехал в Москву, в ЦСА имени Глинки.
В приемном отделении не то чтобы ему удивились (кого только тут не видят каждый день), но объяснили сложности: пока не сдаст все анализы, не могут оформить в круглосуточный стационар. Предложили ночевать в приемном покое, но с 8 утра до 8 вечера там находиться нельзя. Гуляй где хочешь, приходи только на ночь. Ну а в его состоянии особенно не разгуляешься. Где прилечь? На лавке в парке? И хоть анализы он сдал в первый же день, их результатов до сих пор нет (прошла неделя). Без них и с интернатом вопрос не решают.
Пока же спасает Антонца благотворительная организация.
— Устроили в хостел, заказали мне лекарства для печени, гигиенические трусы, дали сумку продуктов, — рассказывает Антонец. — Записали меня к платному врачу-неврологу, который назначит мое лечение и реабилитацию. Много всего сделали. Я в шоке даже, если честно. Надеюсь, ЦСА им. Глинки анализы заберут все-таки, потом будет комиссия, которая рассмотрит необходимость помещения меня в стационар на полный пансион до помещения в интернат. В общем, шанс появился. Знаете, я подумал, что после того, как восстановлюсь, пошел бы волонтером работать. Помогал бы таким же, как я, кто освободился и не имеет ни жилья, ни работы, ни здоровья. Тогда бы жизнь обрела настоящий смысл.
Два вагона и целый дом людей
Этой весной бывшие осужденные обустроили себе дом на окраине Сургута. Красили крышу, белили стены, клеили обои, вешали шторы... 15 мая необычный дом (для экс-зэков) площадью 133 квадратных метра был сдан. Один из его жильцов — Алексей — пробыл в неволе 26 лет, и он говорит, что это его первый настоящий дом. Спальни, кухня, столовая и даже… библиотека!
Эта история похожа на сказку, но она разворачивалась на моих глазах. Есть у нее «автор» — тот, с кого все началось. Наталья Прокошева в прошлом социальный педагог, занималась трудными подростками. А потом стала помогать бездомным и попавшим в трудную ситуацию, среди которых все больше становилось бывших зэков. Не сразу все получалось. Как признается, в органах власти (куда Наталья обращалась, просила помощи для этих людей) на нее смотрели как на дурочку, блаженную. Но в итоге соглашались оказать содействие. И все равно препон было столько, что только действительно полусумасшедший мог бы их преодолеть. Да и «опекаемые» сложные, в любой момент могут сорваться и запить или совершить новое преступление. С ними возиться нужно еще больше, чем с трудными подростками. Как сама выражается: «Тюрьма не из всех быстро уходит».
Наталья Михайловна иногда срывалась, плакала в сердцах: «Ну зачем мне все это надо?». Но бросить начатое не смогла. И священник, который помогает, поддерживал: «Бог по силам дал. У тебя талант с ними управляться». В общем, смирилась с тем, что это призвание. Повезло с мужем, который помогал во всем.
В какой-то момент Прокошева поняла, что бездомных нужно отделять от бывших осужденных, что это разные категории, требующие разного подхода. А с арестантами она, кстати, стала знакомиться еще за решеткой, куда приходила в качестве председателя ОНК ХМАО — Югры. После освобождения они ей звонили и просили помощи, особенно в том, чтобы где-то пожить хотя бы первое время.
Но не домой же их к себе приводить?
В 2018 году женщина арендовала два жилых вагона (такие, которые нефтяники используют). Поставила там двухъярусные кровати и поселила бывших осужденных, которым после освобождения некуда было податься. Жили там по 16 человек. В тесноте, да не в обиде, как говорится. Почти все они смогли потом начать новую жизнь — найти работу, жилье. За год «проехали в вагончиках» 52 человека, и никто не вернулся в тюрьму. Результат, как говорится, превзошел все ожидания. Местный департамент имущественных связей узнал про это, выделил помещение. Дом назвали центром постпенитенциарной пробации.
— Мы смогли взять сотрудников в штат, — рассказывает Прокошева. — 4 дежурных администратора, медсестра, дезинфектор, водитель, я сама как руководитель. Нам очень не хватает психолога, но пока пользуемся услугами двоих приходящих специалистов.
За тем, как это происходило, можно было наблюдать дистанционно — Наталья Михайловна выкладывала видео и фото. Материал, оборудование — все это, конечно, за счет госсредств, но остальное осужденные сделали своими руками, включая некоторую мебель. Сейчас здесь полностью домашняя атмосфера, уютно, часто пахнет выпечкой. Одни жильцы уходят (находят себе работу с общежитием или восстанавливают связи с родственниками и уезжают к ним в другие регионы), другие приходят. Кто-то, возможно, здесь надолго или даже на всю жизнь. Нет никаких ограничений по срокам проживания.
Вообще дом (не хочется даже называть его центром) рассчитан на 16 жильцов, но сейчас тут 11 мужчин и две женщины.
Расскажу про одну из них, Элину. Освободилась она в январе. В Сургуте, в приемной семье, живет ее сын. Вот она и решила во что бы то ни стало восстановить свои родительские права и ребенка вернуть.
— Устроилась на работу, вставила себе зубы, красиво одевается и вообще ухаживает за собой — такая хорошенькая стала, — говорит Наталья Михайловна. — Все это она ради ребенка, чтобы он не воспринимал ее как зэчку. Мы сейчас подали документы о признании ее нуждающейся, чтобы социальное жилье ей дали. В опеке сказали, что если Эля будет снимать даже комнату, это сыграет положительную роль при восстановлении родительских прав. Ребенок уже знает, что есть мама, что она ее нашла и хочет забрать.
Прокошева уверена, что все получится. И не такое получалось. Когда еще были вагончики, туда пришла женщина на девятом месяце беременности (сразу из колонии). Январь, морозы такие, что птицы в полете замерзают… А ей некуда было деться.
— Мы с ней такой путь прошли, что вспоминать страшно, — говорит Наталья Михайловна. — Но все прекрасно закончилось! Она уже живет своей жизнью, посылает фото дочки. Восстановила связь с отцом ребенка, живет в Ханты-Мансийском округе, работает. А тогда она была на грани. Не знаю, чтобы с ней было бы, если бы не вагончики…
Некоторых осужденных Прокошева забирала прямо у ворот колонии. Так было с Алексеем. Когда она его увидела в ИК незадолго до освобождения, то поняла: он задумывается, что бы такое сразу на воле совершить, чтобы обратно вернуться. Жить ему было негде. Никакой поддержки ниоткуда не было (почти за 30 лет отсидки все социальные связи потерялись). В общем, в день освобождения за ним приехали на машине Центра. Он отказывался садиться: нет, мол, не поеду. Уговорил водитель (он же муж Натальи Михайловны): «Ты поживи месяц, не понравится, уйдешь. Это же не тюрьма, никто не удержит». И он согласился. Вот уже год живет.
— Я поняла, что лучше освобождающихся, у кого нет жилья и близких, именно у колонии встречать, — говорит Наталья Михайловна. — Чтобы они по городу не шатались без цели. И надо в первые дни увлечь, работу найти. Иначе упустить можно человека… Тут профессионально нужно работать. Мы даем «пакеты поддержки»: там сотовый телефон, карта гражданина для оплаты проезда на городском транспорте, гигиенический набор, одежда и продукты на первое время. Трудоустраиваем сразу же, с первых дней, чтобы они не расслаблялись. Тем более что они у нас на самообеспечении. Сами покупают и сами готовят, ведут хозяйство, чтобы научиться самостоятельности, а не быть иждивенцами. Это главная цель у нас.
Через наш НКО прошли 156 бывших осужденных. Я послала запрос во ФСИН с их фамилиями. И знаете, пришел ответ недавно. Из них только 6 человек совершили преступление (четверо попали в колонию снова, а двое получили условные сроки). Я прослезилась, когда эти цифры увидела.
Обратно в тюрьму тянет не криминальная романтика, а безысходность и безнаказанность (как в случае с Луньковым). Постпенитенциарная пробация это могла бы изменить. Но для нее нужны вот такие центры, как открыли в Сургуте, и вот такие люди, как Наталья Михайловна. И еще — желание государства не отмахнуться от освободившихся из тюрьмы, а попытаться вернуть их к нормальной жизни.
