Один из пунктов приема и выдачи гумпомощи располагается на территории монастырского подворья. Одно время здесь располагались дрожжевой и свечной заводы. Теперь стоят заброшенные строения с выбитыми стеклами, парники и складские помещения.
Около входа с утра толпится порядка сотни человек.
На воротах висит фотография семейной пары: «Ищу родителей. Суджанский район, село Заолешенка». Рядом снимок мужчины: «Пропал человек! Повез гуманитарную помощь в город Суджа. Попал под обстрел». Волонтеры информируют собравшихся через мегафон: «Друзья, хотим предупредить, сегодня матрасы не выдаем».
Самые длинные очереди — за продуктовыми наборами, постельными принадлежностями и бытовой химией.
— Подскажите, я неделю назад получил талончик на постельное белье, сказали через три дня приходить. Сегодня уже седьмой день пошел, ничего нет, — теребит волонтера перед входом пенсионер.
Молодой человек пожимает плечами.
— В среднем до 3000 человек ежедневно обслуживаем, — рассказывает дежурный на входе. — Поначалу был бардак. Не понимали, как распределять помощь. Приходили цыгане, выносили по 6–7 пакетов. Пришлось охрану нанять. Теперь принимаем народ по паспортам.
Над головой раздается гул. Включается сирена ракетной опасности.
— Дрон сбили, — собеседник указывает на белую полосу в небе. — Я на каждый шорох реагирую, на любой звук. Четко понимаю, где взрыв, где ПВО сработала. Но уезжать из Курска мысли не было. Если все уедут, кто останется?
«Номер 4965, заберите постельное белье»
Одежду здесь можно брать без записи. Вещей хватает с избытком, часть лежит прямо на земле.
— Новые футболки до 46-го размера! — девушка-волонтер разложила на столе стопку белых маек.
— На 14 лет пойдет? — женщина хватает пару штук.
— А я влезу? — останавливается мужчина.
Волонтер прикладывает футболку к спине беженца: «Вроде по плечам подходит».
— Ох, что же такие маленькие, — вздыхает пенсионерка. — 56–58-го размера нет?
— Закончились.
По словам работников центра помощи, проблемы с размерным рядом налицо: «Больших размеров совсем мало; если приносят, их быстро разбирают. Много вещей в непотребном состоянии. Совсем негодное или грязное откладываем в сторону. Приносят туфли, свадебные платья. Бабушки просят что-нибудь на плоской подошве, а мы разводим руками — у нас только каблуки».
— Есть люди, у которых, кроме халата и тапок, ничего не осталось. Одна старушка босиком к нам дошла, — вспоминает девушка. — Поначалу вся монастырская территория была завалена одеждой, как на свалке. Кое-что мы расфасовали, перебрали. Если начнутся дожди, не представляю, что делать. Все склады забиты. Мы просим не приносить б/у одежду, но люди все равно несут. Не прогонишь ведь их. А вот новое доставляют редко. Как-то магазины прислали резиновые тапки, футболки, носки — вмиг разобрали.
Отец Владимир, который руководит процессом в подворье, замечает: «У людей сработал синдром: надо помочь, и неважно чем. Не исключено, что человек хотел выбросить вещи, но решил отнести сюда, и неважно, что они рваные. Нам тоже достается. Большинство переселенцев благодарны, но некоторые считают, что мы обязаны их обеспечить всем: детскими колясками, инвалидными креслами… Возмущаются, что нет зимней одежды. Но нам что принесут, то и раздаем».
Вокруг вороха одежды наворачивает круги дедушка, одетый явно не по погоде, в вязаном свитере, теплых штанах и осенних ботинках. «Мне бы что-нибудь легкое найти, а то жарко», — вздыхает. Уходит с пустыми руками.
— На мужчин мало что приносят: ни обуви, ни штанов, ни рубашек, — объясняет волонтер. — Один попросил обувь найти. Но ничего не было. Он лишь улыбнулся: «Конечно, это у женщины 10 пар обуви дома, им не жалко свои 5 отдать. А у мужчины 2 пары, которые он изнашивает до дыр, ему отдавать нечего». Зато дамы иногда капризничают. Подберешь им брюки или блузку, а они кривятся: мол, это не мой стиль. Я думаю: какой стиль, тут бы размер подошел!
Мужчин тут и правда немного. Те, кто есть, стоят в сторонке, неловко деревенскому мужику копошиться в ворохе шмотья.
— Я тебе брюки нашла, — подбегает к одному взмыленная женщина.
— Куда мне светлые? — отмахивается супруг. — Еще белые тапочки предложи!
Часть вещей развесили на рейлы в брезентовой платке. Внутри волонтер помогает маме с коляской. «Не на кого оставить ребенка, вот стоим с ним в очередях», — извиняется молодая женщина.
Оповещения в мегафон не прекращаются: «Номер 4965, заберите свое постельное белье», «Игрушки находятся около баклажек с водой. Разбирайте».
Около старых детских колясок останавливается семейная пара. Держат друг друга под руки. На жене черная траурная косынка.
— Соседка, что случилось? — подбегает к женщине одна из беженок.
— Мама умерла. Мы ее в Воронеж перевезли, а она не выдержала. Инсульт.
Обнимаются…
«Библию быстро расхватали»
На улице 36 градусов. Нещадно палит солнце. Многие отходят в тень. Я тоже не выдерживаю. Сажусь на ступеньки склада под навес.
Рядом хрупкая женщина раскладывает в мешки добытые вещи.
— Дай бог здоровья тому, кто нарыл, я бы сама не смогла, — разговаривает сама с собой. — Не могу долго ковыряться, плохо становится.
Обращается ко мне.
— Люди добрые дали мне детскую смесь. Она полезная, глянь, сколько витаминов, — показывает этикетку. — У меня с желудком проблема, денег на лекарства нет, а этот напиток как раз кстати.
Моя новая знакомая Катя рассказывает свою историю настолько спокойно, будто речь идет о чем-то будничном: «Я жила в Большесолдатском районе. Там ухаживала за бабушкой. Ее раньше увезли, а я на хозяйстве осталась. Потом еле оттуда ноги сделала. У меня ничего не осталось, только это платье и тапки. Поселилась недалеко от Курска. В деревне дали хатёнку-развалюшку. Попросили сторожить. Газа нет, но свет имеется. Вода в колонке. Матрас, одеяло тоже были. Пока тепло, многих беженцев пустили в такие неотапливаемые дачи. Как дальше жить, ума не приложу. Далековато, конечно, от города, но хоть деньги не содрали. А то слышала, как мужик на автобусной остановке матерился, что с беженцев по 50 тысяч рублей за аренду квартиры просят».
— Я вам халатик нашла, — обращается к моей собеседнице волонтер.
— Дай бог здоровья вам, — Екатерина примеряет обновку. — Хорошенький, хлопок, наверное. Жаль, пояса нет, но это мелочь, шнурочком подвяжусь.
— Курточка не нужна? Подростковая, правда.
— Легонькая, приличная, но коротковата, — отказывается.
Екатерина продолжает разговор: «Никто из моих соседей не уехал дальше Курска. В один конец, возможно, нас профинансируют, а оттуда как? Ощущения такие: ты сам тут, а сердце там».
По профессии Катя — водитель автобуса, но работать уже не может: 62 года, был перелом тазовых костей. Мужа у нее нет, сама себе режиссер.
— Никогда не думала, что окажусь в такой ситуации, — добавляет Екатерина и сочувствует волонтерам: — Господи, пошли им смирение выдержать такое испытание. Заметила, что среди беженцев есть простые люди, а есть наглые, топчут ногами одежду, берут только новое с биркой. Ни фига себе, думаю, высшая материя. Я тут видела одну женщину, которая сидела горем убитая, губы синие тряслись. Плакала, что ей подушка и постельное белье не достались. А мне в тот день как раз выдали маленькую подушку, как футбольный мячик. Я ей отдала. Себе найду, что подложить под голову.
Очередное сообщение в мегафон: «В последнее время обувь для вас самое важное. Есть абсолютно любые размеры, берите. Все бесплатно».
— Я себе кроссовки выбрала и туфельки чуть поношенные, — кивает Екатерина. — Помогла одному парню раздобыть свеженькие ботинки, он сам никак не мог справиться.
— Продуктов хватает?
— Мне соседи дают огурцы, помидоры. В пункте выдачи помощи взяла гречку, сахар, масло, муку, две пачки печенья и манку. А вот овсянки не досталось. Так один мужик выложил овсянку из своего пакета прямо передо мной, ему оказалось не надо. Ну я и забрала. В термос на ночь залью кипятком, а утром готовый витаминизированный завтрак. Еще на днях заняла очередь у цирка за луком, такие большие головки привезли, прямо мутанты. Так мне выдали номерок 204. Плюнула, не стала стоять. Еще эмалированные ведра давали, но я не успела к раздаче. Говорят, завтра в один пункт привезут картошку, пойду туда.
Вот так беженцы целыми днями и бегают из пункта в пункт.
К Кате подходит волонтер с осенней курткой.
— Подойдет. И молния рабочая. Беру, — радуется.
Сумки уже не закрываются.
— Куда тебе столько? — спрашиваю.
— Кто знает, как жизнь сложится. Дали, надо брать. Пойдем, глянем еще обувь, вдруг сапоги появились.
Пока Катя примеряет сапоги, на пункт привозят партию новых трусов, о чем всех присутствующих оповестили по громкой связи.
К столу с трусами уже не подобраться, столько народу набежало. Екатерина недовольна моей нерасторопностью. Сапоги под мышку, и сама ныряет в толпу. «Трусы не достались, хоть носки урвала. Правда, не пойму, какой размер», — докладывает позже.
— Как ты дотащишь сумки?
— Мы народ деревенский, не привыкать. Мне только надо как-то до цирка доехать, откуда волонтеры развозят по домам беженцев. Ну и пообедать там можно бесплатно.
Соглашаюсь составить ей компанию.
Выходим за ворота монастыря. Люди в очереди стоят в обнимку с Библией.
— Давно Библию раздавали? — разнервничалась Екатерина.
— Да только что. Быстро расхватали.
Включается сирена воздушной тревоги.
— Когда слышу сирену или бахи, всегда говорю так: «Господи, поставь свою охрану надо мной и убереги от нечаянной смерти». Как темнеет, начинаю глядеть на небо. Не могу спать, когда слышны звуки. Хочешь, молитву свою почитаю, она помогает.
Читает. А потом выдает: «Хорошо было в 90-е годы. Я тогда сигаретами приторговывала, джинсики, курточки вареные продавала. Ну да ладно, жизнь продолжается».
На этой ноте мы поехали к курскому цирку, где открылась одна из самых больших точек пунктов выдачи гумпомощи.
«Целый день на ногах, из пункта в пункт перебегаю»
Территория цирка заполнена беженцами с утра до вечера. Здесь ходят люди с магазинными тележками, гружеными под завязку памперсами, продуктами. В холле цирка на первом этаже поставили стеллажи. На каждом указатель: бакалея, детские средства гигиены, вода, крупы… В углу стоят матрасы. На втором этаже — коробки с новыми вещами.
На улице на парапете фонтана жители Курска оставляют одежду для беженцев. Люди подходят, смотрят, ничего не берут. Честно говоря, многое неносибельно. Небольшая гора б/у вещей свалена около здания цирка. Там чуть многолюднее.
Женщина в белой кепке с турецким флагом под руку ведет старика, по всей видимости, отца. Примеряет на него женскую черную куртку.
— Берем. Замки на месте, не надо менять, — резюмирует.
Мужчина растерян, не понимает, что происходит. Опускает голову, шепчет: «Сколько стоит?».
На улице под навесом установили столы, лавки. На рекламной стойке надпись «Бесплатные обеды. Только для беженцев».
— Как раз к обеду успели, — моя спутница бросает баулы под деревом и бежит к казану. — Вчера плов давали, очень вкусный. Сегодня картошка с мясом, попробуем.
Протягивает волонтеру большую банку из-под детского питания. «Мне про запас, — объясняет. — На три дня хватит». Мне тоже приносит тарелку с обедом и бутерброды: «Ешь, не стесняйся. Кстати, а что ты себе вещи не набрала? Тут ведь никто не смотрит. Приоделась бы».
В толпе проносится слух, что пункт выдачи гуманитарной помощи на Белинского закрывается, остатки продуктов раздают без паспортов.
Екатерина хватает меня за руку: «Метнусь туда быстренько на автобусе, покараулишь сумки?»
Не успеваю ответить, а женщины и след простыл. Несколько беженцев тоже рванули на Белинского.
Караулю сумки в окружении переселенцев. За спиной у людей рюкзаки с консервами, в руках увесистые пакеты.
— Целый день на ногах, из пункта в пункт перебегаю — там одно перехвачу, сям другое, — вытирает пот со лба тучная дама в халате. — Ноги от жары отекли так, что тапки не налезают.
Народ заполняет анкеты на выдачу вещей и продуктов. На листочке нужно поставить галочки напротив «наименований пожертвований». В списке имеется б/у товары: ванночка, кроватка, коляска, книги, обувь, одежда, посуда, бутылочка, соски, текстиль…
— Везде ставь галочку, все пригодится, — подсказывают вновь прибывшим.
Екатерина возвращается с двумя пакетами: «Волка ноги кормят». Хвастается уловом: «Глянь, сколько консервов набрала, еще дали чай, масло, конфеты». И снова за свое: «Бери, надо что? Я же на двоих взяла».
Воет воздушная тревога. Да разве она кого-то пугает тут?
— Слушай, еще арбузы народ набрал. Вроде в каком-то монастыре раздают. Может, успею смотаться, — вот о чем волнуется Екатерина под звук сирены.
Отговариваю ее от этой идеи.
Катя немного приуныла.
— Думаешь, это надолго? — спрашиваю.
— Черт его знает. На все воля Божья.
Екатерина созванивается с волонтером, который подкинет ее до деревни. Мы прощаемся.
— Обниматься-целоваться будем? Когда теперь еще увидимся. Знаешь, это ведь мне тебя сегодня Бог послал. И вот это все тоже, — показывает на сумки.
Курск—Москва.
