— Ксения, как история семьи, рода связана с историей страны? Насколько взаимное это влияние?
— В нашей стране часто приходилось начинать все с нуля, многим нашим предкам приходилось приспосабливаться к новым социально-культурным и историческим обстоятельствам. Кто-то поднимался, делал карьеру, начинал лучше зарабатывать, кто-то был вынужден покинуть историческую родину, у кого-то в роду — семейные трагедии с арестами, репрессиями, переселениями, кто-то менял имена и фамилии, вынужденно скрывал свое прошлое. Многие из этих чрезвычайных ситуаций, естественно, заставляли семьи формировать поведенческие привычки, которые позволяли выживать. Те передавались из поколения в поколение.
Вне отрыва от исторического контекста мы не можем изучать историю ни страны, ни рода, ни семьи. Все это взаимосвязанные вещи.
То, что когда-то пережили наши предки, может преследовать и нас на протяжении всей нашей жизни, хотим мы этого или нет.
— Что такое межпоколенческие травмы, насколько они сказываются на будущем?
— Считается, что мы инкорпорируем, то есть присоединяем, опыт наших предков, будучи подключенными к родовому бессознательному (или со-бессознательному, как обозначал его психиатр Якоб Леви Морено), где любой исторический факт является гипотетической основой для трансгенерационной, то есть передающейся из поколения в поколение через негативный опыт, травмы: это могут быть катастрофы и катаклизмы, войны, эпидемии и многое другое… Прошлое, о котором сами люди зачастую могут даже не знать, тем не менее с большой долей вероятности оказывает на них огромное влияние.
Например, одна из моих доверительниц столкнулась с необоснованной тревогой в темных помещениях, сопровождавшейся приступами удушья. Точно такие же были и у ее матери. Никаких личных предпосылок в биографии обеих женщин мы к этому не находили. Но однажды выяснилось, что в годы войны ее дедушка, еще ребенок, был вынужден прятаться в сыром погребе. Это был его опыт.
Может быть, сознательно мы и не понимаем этого, но от наших предков нам с большой вероятностью передались многие сильные чувства: страх, паника, тоска. Несправедливость, унижения, обиды, то, что было скрыто ими из-за стыда или от злости. Порой боль, которая тянется из прошлого, не поддается осмыслению настолько, что ее даже сформулировать невозможно. Словно пытаться заткнуть пробоину в обшивке корабля тряпкой.
— Но что мы можем сделать с этой болью наших предков, которую мы унаследовали?
— Чаще всего люди стараются вычеркнуть эту боль из памяти, чтобы не осталось ни одного напоминания о ней. Не понимая, что это так не работает. Боль все равно способна проявить себя. Так, другая моя доверительница питала необъяснимую неприязнь к иностранцам, никогда не бывала за границей. Она была немало удивлена, когда бабушка показала ей письма от прадеда-немца, которого сознательно «вымарали» из семейной истории. И таких историй — миллионы.
Дело в том, что любое незавершенное действие хранится в памяти дольше свершившегося факта. Межпоколенческая травма, которая не была разрешена в момент своего зарождения или в период жизни того, кто от нее пострадал, с большой вероятностью остается в ментальной памяти.
Есть такое понятие, как трансгенерационная передача опыта. Даже если мы не знаем или от нас скрываются обстоятельства, которые происходили в нашей семье, некими скрытыми посланиями нас все равно программируют на уровне нашего бессознательного на сценарные решения, которые применяли наши предки. Вся тема рода посвящена поиску таких травм. Семейная тайна остается с нами до тех пор, пока не будет озвучена и прощена.
— Но многие скелеты десятилетиями пылятся в темном шкафу рода. Внук может даже не знать, что случилось с его дедом, но каким-то невероятным образом повторит тот же путь.
— Не стоит удивляться, если в жизни возникают ситуации, когда вольно или невольно, но человек внезапно начинает интересоваться темой, связанной с семейной тайной. Она будто бы начинает его преследовать, пытаясь открыть себя. Например, он заинтересовался историей своей семьи, о которой мало что знает, и словно случайно на глаза попадается статья про репрессированных. Он видит название деревни, куда отправляли ссыльных, и это оказывается его малая родина. Естественно, из-за того, что у него в голове уже есть некая бессознательная заинтересованность, он начинает крутить эту тему дальше.
Трансгенерационная травма может проявляться, когда возникают повторяющиеся шаблоны поведения, эмоциональных реакций и отношений.
— Некоторые россияне не умеют копить и обращаться с деньгами. Это их мучает, гложет, вызывает неприятные мысли, но они не способны вырваться из круга, можно сказать, что это часть менталитета большинства. В чем здесь дело?
— Да, это очень частые запросы: почему не получается скопить или оптимизировать расходы. И выясняется, что богатство в российских семьях нередко было связано с бедой. Если кто-то выбивался из среднего уровня, то за это расплачивался. Со временем возник целый ряд установок, что все зло от денег, деньги приносят неприятности, это проскальзывало в посланиях от родителей к детям. Обычно, когда подробно подходишь к подтверждению гипотезы, подобные рассказы всплывают на поверхность. Оказывается, в семье были печальные истории, связанные с достатком, люди могут и не знать о них, но и разбогатеть не могут, так как подсознательно на это может быть наложен запрет.
Рассматривая семейные тайны как естественную часть родового наследия, мы добиваемся того, чтобы все аспекты прошлого перестали быть неудобными и замалчиваемыми. В каком-то смысле семейные тайны раскалывают нашу личность на две части. Психотерапевт Тобиас Хольц называет это «антитезисной симптоматологией», когда в основе любого родового секрета лежат две равнозначные части — жертвы и агрессора. Парадоксальность родовых программ состоит в том, что они производят «раскол» в генеалогическом древе: всегда есть сторона, над которой совершается насилие, и та, которая насилие совершает.
Мы можем стать как теми, так и другими. Мы наследуем поровну и плохого, и хорошего. Это как стокгольмский синдром, который очень сильно связан с трансгенерационной травмой.
— Любой человек состоит из своих предков с двух сторон, от отца и от матери. И у каждого рода свои собственные травмы прошлого, иногда совершенно разные. Почему какие-то события на нас влияют сильнее, а какие-то проходят без следа?
— Все просто. Возьмем, к примеру, две семьи, обе в прошлом пережили негативный опыт, связанный с раскулачиванием. В одной семье глава, несмотря на то что у него все отняли, заново отстроился, поднял детей. А второй покатился по наклонной. Как вы думаете, на чьих потомках прошлое отыграется сильнее?
— Вероятно, на тех, чей предок не выдержал?
— Правильно, потому что это эмоционально разный опыт. Это принципиально разная травма. Одного беда пошатнула, тем не менее он нашел в себе силы бороться. Возможно, его правнуки тоже попадут в похожую ситуацию, но соберут волю в кулак. В отличие от вторых, у которых нет родового опыта, как это можно достойно пережить.
— Геносоциограмма — графическая запись о семье, роде в 3–7 поколениях, что-то типа генеалогического древа. Зачем она нужна и что в нее может быть включено?
— Это понятие, которое вела Анн Анселин-Шутценбергер, французский психолог с русскими корнями, доктор психологических наук, профессор.
В своих исследованиях она развивает технику геносоциограммы, где учитываются не только существующие родственные связи, но также повторение частностей личного и социального развития внутри семьи.
У этой женщины необычная предыстория. Она родилась в Москве. Еще в детстве родители вывезли ее за границу. Это была еврейская семья, и из-за того, что им пришлось все начинать заново, у девочки был тяжелый путь ассимиляции, когда Анн повзрослела, то заинтересовалась темой рода.
Помимо того, кто и когда родился, в геносоциограммы обычно включаются важные события, даты, люди, имеющие большое значение для нас. Это не обязательно кровные родственники. Они просто оставили эмоциональный свет в нашей семейной истории. Врач, который нас спас. Или, скажем, несчастная любовь. Человек, который не знает своего настоящего родителя, может включить в эту схему воображаемого отца-летчика, о котором ему когда-то рассказывала мама и которого он считал реальным.
Семейные легенды, предания, традиции, места, где мы жили, места захоронений предков... От генеалогического древа геносоциограмма отличается задачами, которые она выполняет. Это не просто сбор информации, а инструмент для работы с родовыми травмами. Но только специалист в состоянии определить, какие из событий и людей значительным образом могли повлиять на сценарии нашей жизни.
Когда углубитесь на 3–5 поколений назад — не сильно удивляйтесь тому, что обнаружите. Не отталкивайте это от себя, не закрывайте лицо руками, увидев перед собой «незаживающую рану», которая требует того, чтобы к ней наконец приложили «лекарство»…
— Сейчас в тренде слова «традиции», «скрепы», что это такое в контексте рода и для чего они нужны? Существуют ли традиции, от которых стоит избавиться?
— Безусловно, традиции нам помогают сохранять, приумножать и передавать семейное наследие следующим поколениям. Но кроме материального наследия мы получаем от наших предков и наследие нематериальное. Это как раз и есть традиции. Некоторые из них со временем требуют трансформации. Например, в обеспеченной семье, которая вышла на достойный достаток, не следует применять пословицу «Не жили богато, нечего и начинать», даже если раньше в обиходе в семье ее использовали. Если эта традиция останется, в будущем она может породить энное количество немотивированных страхов и переживаний. Наши дети родились для другой жизни, а мы им продолжаем навешивать негативные старые установки.
В некоторых семьях принято традиционно экономить на всем, не покупать хорошую одежду, полезную еду, и это тоже может быть элементом традиции. Ни к чему хорошему в будущем это не ведет. Если какая-то привычка свойственна роду, вовсе не означает, что она несет пользу, возможно, во благо было бы отказаться от нее.
Но есть полезные и добрые традиции. Когда, к примеру, вся семья собирается по воскресеньям у бабушки за накрытым столом с блинами, это коллективный опыт, который следует передать дальше.
— Легко сказать — отказаться от семейной традиции, а что скажут родственники?
— На мой взгляд, избавиться от негативных традиций непросто. Особенно когда те запечатаны в поколениях. Мамы, папы, бабушки, дедушки собирали, копили этот нематериальный опыт. И тут вдруг мы заявляем, что не хотим так. Это непросто — перестать быть лояльными.
Мы бессознательно чтим семейные традиции, потому что благодаря им многое держится. Но при этом члены семьи могут неосознанно принимать на себя роли или идентифицироваться с определенными чертами своих предков, что может привести к повторению тех же трудностей.
Часто преграды для роста создает лояльность. Одна из моих доверительниц была из семьи простых работяг, она первая в своем роду по настоянию родителей получила высшее образование.
Но ее мама с папой, несмотря на то что выучили дочку, с пренебрежением относились к интеллектуальному труду, ведь на нем «нельзя заработать». Чтобы не разочаровывать их, девушка, сознательно не желая, стала неудачницей. При том что институт она окончила с красным дипломом.
Человек понимает, что он способен добиться успеха. Но из-за этого принятый прежде уклад нарушится. Он станет врагом и изгоем. Он очень этого боится и ни в коем случае не должен такого допустить. Получается замкнутый круг. Мы обречены разрываться между желанием принести в род новый опыт и страхом быть исключенными из семьи.
Отсюда чаще всего и «растут ноги» большинства финансовых проблем, всевозможных блокировок, которые мешают нам выбрать другой сценарий в жизни.
— Год семьи на дворе. Куда идет и как трансформируется российская семья? Какое у нее будущее?
— Хороший вопрос. Хочу сказать, что наша страна абсолютно точно находится на стороне традиционной во всех отношениях семьи. Простите за тавтологию, но это тоже в нашей традиции. На мой взгляд, Россия больше в этом плане относится скорее к Востоку, нежели к Западу. В западной ментальности, когда что-то происходит, человек прежде идет к адвокату. А если проблемы начинаются у нас, то мы обращаемся к своим семейным истокам. Мы не индивидуалисты по своей сути. У нас до сих пор представители нескольких поколений могут жить под одной крышей.
Крепкий род, крепкие семьи с глубокой историей способны на многое.
Ведь семья — это маленькое государство, а государство — большая семья. Все-таки у нас богатейшая история традиционной патриархальной семьи, которую мы должны возрождать, восхвалять и двигать в массы. Только вдумайтесь, Россия — огромное государство, многонациональное, при этом у нас произошло достаточно бесшовное внедрение традиционных ценностей многих наций внутри страны. Наш менталитет действительно позволил нам сохраниться за счет семейственности.
— Но раньше большие семьи — это еще и лишние рабочие руки, возможность выжить, особенно в деревне. Городская цивилизация не предполагает иметь много детей. Не поэтому ли мы, перебравшись в города, стали рожать меньше?
— Я не знаю, кто рожает меньше. У меня самой трое детей, у всех моих знакомых по трое. Мы даже четвертого планируем, хотя младшей дочери всего три месяца. Поэтому, когда мы говорим о демографической составляющей, мы должны это внедрить на уровне сознания. Мы должны объяснять людям, зачем им дети. В целом те, кто добился финансового благополучия и спокоен насчет своего завтрашнего дня, с удовольствием рожают по 2–3. Когда род перестает развиваться, эволюционировать? Когда в него перестают приходить дети. Тут все логично.
К сожалению, у нас еще остался флер из 90-х, помните, когда боялись рожать, потому что неизвестно, что ждать завтра. И это тоже может быть одной из трансгенерационных травм. Когда моя мама забеременела сестрой в 91-м году, у нее был жуткий стресс. Хочется, чтобы сейчас все было совершенно иначе.
Чтобы наши семьи были правильно заточены. Для того чтобы в будущем уже наши дети не боялись больших семей.
— Вы позиционируете себя как ансестолог, кто это?
— Ансестология — это интегральное направление психологии, которое объединяет в себе множество методов психологической помощи человека через работу с его геносоциограммой и темой рода, семейной истории. Это все о возможности передачи травм, которые мы с вами приобретаем из поколения в поколение.
Осознать свой род значит не только принять все когда-либо случившееся, но и согласиться расстаться с этим без сожалений. Понять, что все эти раны, ошибки, стыд, сожаления, изгнания и потери хоть и относятся к нашей семейной истории, но не к нам лично. Всех, кого я встречала на своем пути, волновало одно и то же. На самом деле вне зависимости от социального статуса и дохода все люди хотели одного и того же — счастья.
