С чем-то из сказанного нужно согласиться, но какие-то вещи придется оспорить, если мы хотим иметь приближенное к действительности представление о происходящем.
Рождаемость в России — менее полутора (разумеется, условно) детей на одну женщину — действительно недостаточна для естественного воспроизводства населения, и это в самом деле пугает. Тут Песков прав. Прочие его утверждения сомнительны.
Во-первых, рождаемость значительно снизилась «во всем цивилизованном мире»: нет ни одной европейской страны, где с естественным воспроизводством населения все благополучно. Где-то — как в Испании и Италии, Литве и Польше, Финляндии и Швейцарии — она даже еще ниже, чем в России. В Южной Корее сейчас всего 0,65 рождения на одну женщину, и в связи с этим объявлена чрезвычайная ситуация. Поэтому списать российскую низкую рождаемость на распад СССР и Великую Отечественную — не слишком убедительный ход.
Верно ли, однако, что снижение рождаемости не связано с неуверенностью в будущем и что финансовые стимулы дадут отложенный эффект? Это сложный и важный вопрос, давайте посмотрим на него поближе.
Из перечисленного мною выше списка стран заметно, что некоторые из них относятся к числу самых финансово благополучных. Самых социально защищенных. Наконец, самых климатически приятных. Солнце, море, средиземноморская диета — казалось бы, что еще нужно для человеческого здоровья и круглогодичного благоденствия? Но, оказывается, это не обеспечивает даже элементарного воспроизводства. Почему так?
И тут я предлагаю посмотреть на любопытный опрос, который провели недавно в США, где к 2022 году рождаемость снизилась до 1,65 рождения на одну женщину. Так вот: всего за пять лет — с 2018 по 2023 год — число бездетных американцев от 18 до 49 лет, которые считают, что вряд ли заведут детей в будущем, выросло с 37% до 47%. И если раньше люди старше пятидесяти лет объясняли бездетность тем, что «так получилось», то теперь бездетные — особенно женщины — все чаще утверждают, что они детей не хотят. 60% бездетных заявляют, что отсутствие детей делает жизнь проще и позволяет посвятить себя карьере и развлечениям.
Наконец, давайте посмотрим еще на Китай: уж очень его у нас любят представлять образцом надежности и уверенности в будущем. В Китае 1,15 рождения на женщину, и это несмотря на то, что политика «одна семья — один ребенок» больше не проводится. На самом деле, когда она проводилась, в Китае среднее число детей, рожденных одной женщиной, было больше, чем сейчас. Не меньше — а больше.
Исходя из всего этого я позволю себе усомниться в том, что финансовые и социальные стимулы существенно поднимают рождаемость.
Я не пытаюсь сказать, что они ей мешают, но очевидно, что связь вовсе не такая прямая и надежная, как хотелось бы (ведь тогда все было бы намного проще: заплати — и нарожают).
Во-первых, довольно странна сама идея: платить за то, что является одним из самых базовых инстинктов любого живого существа, — за воспроизводство. Живые существа, которые не хотят воспроизводиться, вымирают, и это справедливо.
Во-вторых, растет число людей, которые воспроизводиться не хотят, а хотят жить интересной (с их точки зрения) жизнью, которой дети мешают. Этим людям нужно дать жить «интересной» бездетной жизнью — и вымереть.
В-третьих, по-прежнему есть люди, которые не просто хотят минимально воспроизводиться, а хотят иметь много детей, и как раз это нужно поощрять. Но поощрение это должно быть более сложным и далеко не обязательно — финансовым. Чтобы не вызвать чрезмерного возмущения, добавлю слово «только». И — «столько». Не столько финансовым, сколько нужно вспомнить о независимости семьи. Давайте говорить честно: когда мы были детьми, мы, например, иногда оставались дома без присмотра взрослых и в семь лет, и даже младше. Это было нормально, хотя и в те времена могло быть опасно. Но тогда мы принимали этот уровень опасности, а сейчас родители постоянно ощущают висящий над ними меч социально-государственной опеки.
Вообще, государство никогда не дает деньги просто так. Давая, оно хочет контролировать: а достоин ли ты их тратить. И вот — родителей теперь все время проверяют, а им приходится постоянно доказывать, что они — достойны. Именно поэтому я говорю, что при всей приятности (иногда — даже необходимости!) финансовых стимулов для многодетности свобода — дороже. Чем больше детей в семье — тем труднее просчитать все варианты, в том числе неприятные. И человек должен знать, что даже если он где-то недосмотрит — государство не будет бить его за это по голове. Да, в том числе общество должно быть готово к тому, что может вырасти число несчастных случаев с детьми. И простить это себе.
Нужно сказать и про уверенность в будущем. Тут не усматривается никакой однозначной связи. Люди действительно могут не рожать детей из-за того, что не уверены в будущем, — а могут, наоборот, рожать, чтобы быть более уверенными в будущем. Приведу два противоположных примера. Первый: знакомая нашей семьи еще в советские времена отказалась от мысли иметь детей (и сделала два аборта), поскольку у нее были нелады с мужем, да еще она ждала, что начнется ядерная война. Второй — из книги «Крутой маршрут»: Евгения Гинзбург, когда попала под сталинские репрессии и была заключена в тюрьму, сожалела, что у нее всего два ребенка. «Да и детей надо было родить не двух, а минимум пятерых, чтобы побольше, побольше от меня следа осталось на моей дорогой земле», — писала она. Это просто два разных мировоззрения, два принципиально разных взгляда на жизнь. И я подозреваю, что россияне, вымуштрованные государственной опекой, скажут, что Гинзбург — безответственная гражданка, а знакомая нашей семьи — ответственная.
Кстати, один из двух сыновей Евгении Соломоновны погиб во время блокады Ленинграда, а второй попал в детский дом, и ему повезло, что родственникам удалось его отыскать. Впоследствии он стал писателем Василием Аксеновым. Что до нашей знакомой, которая выбрала никогда не иметь детей, то с ней все было очень грустно.
Итак, я не решаюсь утверждать, каким именно образом уверенность в будущем влияет на рождаемость. Я сомневаюсь и в том, что финансовые стимулы могут значительно поднять рождаемость — на самом деле незначительно, если общество разделится на не желающих обременять себя ответственностью бездетных и тех, кто родит двоих и будет считать, что государство должно за это платить. Если же говорить о многодетности — настоящей многодетности, с суматохой, накладками, неизбежными трудностями для карьеры (особенно женской) и невозможностью «жить для себя» — здесь, по моему убеждению, важно не столько вмешательство государства, сколько его невмешательство.
