«Докажите мне, что ее не убили»
— Они вели себя все эти годы со мной как с преступницей, а не как с потерпевшей, — говорит жительница Нижнего Новгорода Наталья Розова. — Может быть, думали, что так я отстану от них. Но я не имею права терять надежду на справедливость. Я хочу знать, что произошло с моей дочерью.
Про историю Натальи Розовой пять лет назад писали все СМИ.
30 октября 2019 года ее дочь, 21-летняя Юля, после ссоры со своим парнем ушла из СНТ «имени 40 лет Победы», где отдыхала в домике с компанией. Парень и хозяин домика пошли за ней, но вскоре вернулись, сказав, что никого не нашли. Обнаружил Юлю, уже мертвую, спустя четверо суток охотник в пяти километрах в лесу, посреди болот. Девушка лежала в неестественной позе, с открытыми глазами, со странными травмами. Она была без одной кроссовки (ее не нашли до сих пор). Экспертиза показала, что Юля умерла от переохлаждения.
Мама в это не верит. Перед тем как Юля пропала, она послала матери сообщение, что уходит от своего парня Дениса. Тот проявлял агрессию, вероятно, употреблял наркотики (забегая вперед, скажу, что подозрения матери частично подтвердились, 18 декабря 2023 года Орехово-Зуевский городской суд приговорил Дениса за сбыт наркотиков к 8 годам строгого режима). По версии матери, дочь привели в бессознательное беспомощное состояние, а потом тело перенесли в лес, где она и умерла.
Еще 1 ноября 2019 года Управление СК в Нижнем Новгороде возбудило уголовное дело по ч. 1 ст. 105 УК РФ. Но расследование так ни к чему и не привело. Спустя четыре года, а именно в ноябре 2023 года, глава СКР Александр Бастрыкин поручил подготовить доклад о расследовании гибели девушки и передать дело в Центральный следственный аппарат. Но этого так и не произошло. Наталья даже не может добиться приема в СК.
Так что безутешная мать пишет все новые обращения. Последние — в СПЧ и Президенту РФ. Больше уже адресов не осталось...
Казалось бы, в чем сложность найти виновных или доказать, что произошла нелепая случайность? Но в том-то и дело, что для этого нужно провести квалифицированное расследование. А сделать это с самого начала не смогли, а теперь, когда прошло пять лет, возможно, уже и не знают как. Впрочем — стоп. Недавно следователи задержали мужчину по подозрению в преступлении, совершенном в 1994 году. Тогда не было ни камер наблюдения, ни мобильников, ни других технических средств. И если они могут весьма убедительно расследовать столь старые дела, то почему застряли на относительно свежем?
— Следователи не могут мне объяснить, чей след от обуви сорокового размера обнаружен рядом с телом дочери (у Юли был 36-й размер), — говорит женщина. — Почему до сих пор не установлено, какой путь прошла моя дочь до места обнаружения ее тела? Почему не нашли кроссовку? Почему дома в СНТ «имени 40 лет Победы» не проверялись, выезжавшие и въезжавшие машины не осматривались (у следователей даже нет записей с камеры видеонаблюдения из СНТ за весь период поисков)? Почему очные ставки между членами компании, где отдыхала дочь перед исчезновением, не проведены, детализация звонков друзей не изучена, данные по смс-сообщениям не запрошены? Много таких «почему». На все мои жалобы в СК России и Генпрокуратуру приходят отписки. За пять лет сменилось несколько следователей, и каждый новый, кажется, не вникает в дело. У меня на руках есть только 10 томов, с которыми я была ознакомлена спустя 1,5 года после трагедии по распоряжению заместителя руководителя СК по Нижегородской области. Но с ноября 2022 года, видимо, из-за того, что я задавала слишком много вопросов, мне запретили знакомиться с делом, ссылаясь на тайну следствия. На сегодняшний день я не знаю, где находится дело и кто им занимается. Как идет расследование и идет ли вообще, мне не говорят. С какими-либо постановлениями о назначении дополнительных экспертиз и следственных действий меня тоже не знакомят, хотя я как потерпевшая имею на это право. Совершенно случайно я выяснила, что дело было закрыто, а меня об этом даже не уведомили! Хорошо еще, что прокуратура это решение отменила.
Я мать, потерявшая ребенка. Я хочу знать, что же на самом деле произошло с Юлей, кто в этом виноват. Но от меня все отворачиваются. Адвокаты занимают позицию следователей.
Редакции удалось выяснить, что в настоящее время уголовное дело находится в производстве Первого отдела по расследованию особо важных дел СУ СК РФ по Нижегородской области. Назначена к проведению повторная комиссионная судебно-медицинская экспертиза, которая принята к производству экспертом отдела судебно-медицинских исследований ФГКУ «Судебно-экспертный центр Следственного комитета Российской Федерации» (ориентировочное время — июль 2024 года). Судя по всему, следствие хочет этой очередной экспертизой снять все вопросы. Но это невозможно.
Объясню почему. Всего экспертиз уже было 4, в том числе после эксгумации тела.
По мнению матери, ни одна не была проведена качественно. Так, например, странные повреждения на руках и лице Юлии не описаны, про гематому на правом виске и ссадину на переносице нигде не сказано и т.д.
Мы показали все это Алексею Решетуну (он автор нескольких серьезных исследований, в свое время проводил экспертизы тел погибших при терактах в Москве, жертв громких убийств).
— Несмотря на некоторые недостатки описательной части Заключения эксперта, выводы сделаны однозначные и обоснованные: смерть в результате общего переохлаждения организма. Как правило, в таких случаях (оказавшись в лесу в холодное время. — Прим. авт.) люди, пытаясь согреться, начинают активно двигаться, ползти, совершать какие-то неосознанные действия руками и ногами, из-за чего могут возникать повреждения в виде ссадин и кровоподтеков. В моей практике было множество случаев, когда родственники потерпевших не хотели верить в смерть по не криминальным причинам. Результаты экспертиз, которые не подтверждали подозрения родственников, часто их не устраивают. Так как в большинстве случаев родственники пострадавших не являются медиками, для придания ясности картине произошедшего нужно разговаривать с родственниками и объяснять им непонятные для них аспекты.
С Натальей Розовой никто из экспертов не встречался. Такая возможность (общение потерпевших с судмедэкспертами, ответы на вопросы в формате живой встречи) не предусмотрена. Правильно ли это? Не уверена. Кто-то скажет, что экспертам и работать будет некогда, если они станут встречаться со всеми потерпевшими, кто об этом просит. Но, во-первых, не все просят. Во-вторых, люди пострадали, они нуждаются в помощи, оказать которую государство обязано.
Итак, смерть, судя по экспертизам, однозначно наступила от переохлаждения. Но это ведь не означает, что никто в произошедшем не виноват.
— Версия следствия, что Юля Розова прошла поздней осенью, ночью, по лесной и болотистой местности без освещения около 5 км и выглядит неубедительно, и материалами дела не подтверждается, — говорит бывший следователь Максим Пешков. — Одежда, в которую была одета девушка, чистая, не порвана. Ее руки тоже чистые. Одна нога без кроссовки, в капроновых колготках, которые не порваны и чистые. Последнее исключает возможность самостоятельного передвижения Юлии по пересеченной местности без обуви на одной ноге.
Не буду перечислять все выводы специалистов. Они уже отправили свое резюме главе СК Александру Бастрыкину. И главное там: «Доводы, приводимые потерпевшей Розовой, разумны, обоснованы и требуют детальной проверки следственным путем. Версия потерпевшей Розовой о возможности перемещения находящейся без сознания, еще живой, девушки на место обнаружения трупа третьими лицами не опровергнута».
Эксперты полагают, что нужно проверить действия должностных лиц на предмет подмены вещдоков. (Как яркий пример — странное пятно на куртке умершей кто-то замазал краской, чему есть доказательство.)
Увы, подобные расследования не редкость. Как сказал мне один выдающийся следователь: «Потерпевшие в таких случаях часто думают, что тут коррупционная составляющая. Но в реальности — простое, извиняюсь, раздолбайство. Кто-то накосячил, а признавать не хочет».
Потерпевший — не сумасшедший
Самое страшное, что настоящие преступники благодаря этому могут уйти от ответственности, а невиновные, наоборот, — оказаться за решеткой. Один из таких примеров — история с убийством матери москвича Романа Л. Мы подробно рассказывали об этом деле. Женщину застрелил в 2008 году неизвестный из обреза. Много лет сын через разные инстанции пытался добиться полноценного расследования. Но получал только отписки. Причем многие из них были просто издевательскими (есть в распоряжении редакции).
В 2015 году, то есть спустя семь лет после убийства, Роман добился личного приема у председателя Следственного комитета РФ. После этого расследование дела было возобновлено, более того — в процессе возобновленного расследования была выявлена серийность аналогичных убийств. Но потом все снова «стухло».
Не стух только несчастный сын убитой матери. В итоге (вероятно, чтобы Роман наконец прекратил жаловаться) был арестован некий Анисимов. «Он привлекался к уголовной ответственности с грубыми нарушениями УПК и будучи заведомо невиновным», — писал в СПЧ Роман. Этого невиновного в итоге отпустили. Но что было дальше?
Генеральная прокуратура РФ признала, что расследование дела идет из рук вон плохо. А в 2018 году на имя в то время советника Президента РФ Михаила Федотова пришел ответ за подписью зам. Генерального прокурора РФ Виктора Гриня. Процитирую кусочек: «К уголовной ответственности по делу за совершение убийств из корыстных побуждений, сопряженных с разбоями и незаконным оборотом оружия, привлекается Анисимов. Ранее уголовное дело изучалось в Генеральной прокуратуре Российской Федерации. С целью устранения волокиты, нарушений процессуальных прав участников уголовного судопроизводства, а также в связи с необходимостью передачи уголовного дела в Центральный аппарат СК России Председателю Следственного комитета Российской Федерации мною вносилось требование. В связи с тем, что расследование не активизировано, права потерпевших и обвиняемого не соблюдаются, мною приняты дополнительные меры реагирования. Следственные и процессуальные действия, направленные на установление всех обстоятельств произошедшего, не завершены. Их результаты контролируются».
Очень интересный ответ. Вроде как Генеральная прокуратура все контролирует, виновный найден. Но фокус в том, что к тому времени Анисимов уже был на свободе, потому что у него стопроцентное алиби на день убийства женщины.
А потерпевший все жалуется и жалуется. Честно скажу, про него уже знают во многих высоких кабинетах, считают скандальным, не любят. И рассуждают так: «Да он почти сумасшедшим стал, забыл бы про это дело и жил бы дальше». Но почему он должен забывать? Почему убийца может находиться на свободе? Несколько членов СПЧ, в числе которых Андрей Бабушкин и Николай Сванидзе, пытались ему помочь. Но годы шли, а виновного так и не нашли. И вот что произошло дальше.
В 2020 году к уголовной ответственности за убийство матери Романа был привлечен некий умерший в 2013 году Серяков. «В 2021 году из уголовного дела было выделено в порядке ст. 154 УПК уголовное дело в отношении умершего Серякова для завершения расследования, — это из одного из последних обращений Романа. — На видеозаписях с мест преступлений и по показаниям очевидцев преступник был ростом 176–180 см и возрастом 35–40 лет. В 2008 году В.Н.Серякову было 55 лет, ростом 165 см. То есть В.Н.Серяков на 15–20 лет старше и на 10–15 см ниже преступника».
В итоге в 2022 году дело закрыли. Но потерпевший уверен: убийца матери не Серяков, он на свободе.
Спасти потерпевшего
Если такой бардак происходит при расследовании убийств, что уж говорить о более мелких преступлениях?
— Машину, которая стояла во дворе дома, сильно повредили, — рассказывает Марина. — Я позвонила в дежурную часть, там мгновенно отреагировали. Со мной связался участковый, попросил написать заявление, пообещал, что быстро съездит в Единый центр хранения и обработки данных за записью видеокамер (у нас ведь работает городская система видеонаблюдения). В Центр я сама обратилась, там сказали, что будут хранить 30 суток, пока участковый не заберет. Но он сначала заявил, что ему нужен флеш-накопитель, потому что в полиции нет, а получив его, просто... пропал! На звонки перестал отвечать. В общем, срок вышел, видео я не получила, виновный в причинении ущерба не найден. А знаете, что мне сказал на это начальник участкового? «Подумаешь, представление века». Но для меня важно было добиться справедливости.
Зачастую первый, с кем сталкивается пострадавший, это участковый. В этом году автор этих строк провела эксперимент в одном из районов Москвы. В течение нескольких месяцев пыталась застать на месте участкового в одном из пунктов московской полиции. Не удалось. И ни один из шести телефонов участковых, которые были указаны на входе, не работал. Как они пояснили потом, были проблемы со связью. А еще они пожаловались на многозадачность, отсутствие возможности смотреть записи видеокамер с рабочего места, на сложности с перемещением, нехватку кадров и т.д. Но почему все это должно волновать потерпевшего?
— Потерпевшему важна первая помощь, это как «скорая» при инфаркте или инсульте, — говорит в прошлом лучший полицейский Москвы Илья Шерстнев (его фото висит на доске почета на Петровке, 38). — А его зачастую футболят: «Это не наша территория» и т.д. И не потому что не хотят, а потому что завалены работой. Так что пытаются спихнуть очередное дело. И никто не может человека даже внимательно выслушать, вникнуть в его проблему. А человеку нужно выговориться. Ему крайне нужно, чтобы его кто-то поддержал.
По словам Шерстнева, сплошные отказы на возбуждение дел связаны с нехваткой кадров и низкими зарплатами в территориальных отделах: «Если только вмешается какой-нибудь руководитель или генерал, тогда через два часа уже дело готово (обычно это бывает после того, как к нему человек на прием попал и нажаловался). А вообще, очень многие хотят отмахнуться от дела, потому что завалены справками и отчетами, а личного состава не хватает».
— Когда я работал в отделе по борьбе с мошенничествами, через меня проходили сотни заявлений в год. Я не мог со всеми разобраться и ввел критерий: помогать самым настойчивым, тем, кто обращается уже третий, четвертый раз. Сразу замечу, критерий неправильный. Помню одного мужчину, который ходил по инстанциям два года, добиваясь возбуждения уголовного дела по мошенничеству. И когда он наконец попал к нам, мы возбудили дело, нашли преступника, вернули его 2 миллиона рублей. Но все заняло для него безумное количество времени только потому, что его футболили и даже заявление не принимали. Однако даже если первый визит в полицию или СК оказался позитивным (человека приняли, выслушали, пообещали разобраться), то это не значит, что все будет хорошо.
Эксперты выделяют три главные проблемы. Первое: проведение проверки по заявлению не в полном объеме, что зачастую приводит к потере времени и невозможности привлечения лица к ответственности (не опросил, не проверил и пр.). Второе: неуведомление потерпевших о ходе и результатах следствия, о принятых процессуальных решениях (человек в итоге не располагает никакой информацией о движении по делу и вынужден обивать пороги кабинетов). Третье: затягивание разумных сроков уголовного судопроизводства следователями и дознавателями при проведении предварительного следствия, дознания.
— Эти проблемы общие, — говорит наш эксперт Матвей Гончаров. — Но хоть как-то должны решаться ведомственным контролем и прокурорским надзором. Однако после отмены, например, прокуратурой постановления об отказе в возбуждении дела ОМВД часто вновь выносит отказ и по тем же основаниям (что в принципе запрещено). Поэтому общая рекомендация для правоохранительных органов, которую мы даем: неукоснительно соблюдать установленные УПК нормы.
Интересно, что согласно Уголовно–процессуальному кодексу Российской Федерации уведомления (к примеру, об отказе в возбуждении дела, о закрытии дела в связи с отсутствием состава преступления) заявителям должны направляться не позже 24 часов с момента принятия соответствующего процессуального решения. И знаете, что говорят следователи в суде, если на них жалуются потерпевшие? Что они уведомление отправляли. Доказать обратное практически невозможно. Именно поэтому одна из идей, которую выдвинули правозащитники, — обязать уведомлять заказным письмом. Вторая — чтобы такие уведомления были на Госуслугах. И тогда Марина, историю которой мы рассказали, могла бы видеть статус своего обращения: «полицией получена видеозапись», «после изучения видео вынесено постановление об отказе в возбуждении дела» и т.д.
Обо всем этом я говорила недавно на совещании Экспертного совета при уполномоченном по правам человека в Москве. Что-то можно решить на государственном уровне, а что-то на региональном. В итоге УПЧ уже отправил в мэрию предложения увеличить срок хранения видеозаписей городской видеосистемы до 3 месяцев, закупить флеш-накопители для полиции, дать возможность полицейским пользоваться каршерингом за счет городского бюджета.
23 рубля от террориста
Быть признанным потерпевшим, добиться суда над злодеями — это тоже еще не все. Даже если Фемида взыщет с преступника всю сумму вреда плюс моральный ущерб, то не факт, что он ее выплатит. И здесь яркий показатель — история с людьми, признанными потерпевшими по делу о подрыве дома на улице Гурьянова в Москве в сентябре 1999 года. Всего этот статус тогда получили почти 2 тысячи человек. Осужденных к пожизненному сроку террористов двое, это Адам Деккушев и Юсуф Крымшамхалов. Большинство людей поняли, что ждать от них возмещения ущерба бесполезно, и даже не стали тратить время на подачу гражданского иска. Но две москвички все же обратились в суд. Фемида присудила каждой по три миллиона рублей. И вот что произошло дальше. Одному из террористов в колонии на лицевой счет родственники перевели деньги. Администрация их тут же заблокировала. Но на выплату исков пошла только сумма, оставшаяся после других выплат (а среди них — на коммунальные услуги колонии). То есть в очереди должников потерпевший — самый последний. В итоге две женщины получили по... 23 рубля! Что примечательно, после этого террористы еще и возмутились, мол, раз деньги поступили извне, то и забирать их в счет погашения издержек не должны. И при этом оба в колонии не работали (по крайней мере долгое время), как будто чтобы специально не выплачивать иски.
И тут решить проблему можно было бы, учредив Национальный фонд поддержки потерпевших от преступлений. Он бы позволил производить выплаты за тяжкие и особо тяжкие насильственные преступления даже в том случае, если преступник не найден или отсутствует возможность взыскания денежных средств с него (при этом не освобождая преступника от дальнейшего возмещения денежных средств уже в пользу государства в регрессном порядке).
— Еще лет 15 назад эту инициативу озвучивали, — говорит Максим Гончаров. — Но прозвучало, что якобы это приведет к перераспределению денежных средств, выделяемых на правоохранительную деятельность из бюджета. Хотя это вовсе не так. Механизмов создания такого фонда может быть несколько. Вообще, была бы политическая воля.
Главное для потерпевших — знать, что они не останутся один на один со своим горем, что государство гарантирует восстановление их нарушенных прав и компенсацию причиненного ущерба.
Если они будут в этом уверены, то станут активнее сотрудничать со следствием, оказывать всяческое содействие, что в конечном счете положительно скажется не только на восстановлении социальной справедливости, но и на эффективности следствия. Пока же потерпевшие чувствуют себя почти преступниками, которые осмеливаются отвлекать органы, а эффективность следствия, увы, вызывает вопросы.
