На подходе к пятому участку, что по Центральной аллее Новодевичьего, ближе к новой территории кладбища, у импровизированного ограждения стоит кордон из сотрудников администрации театра. Пускают как будто бы по спискам. Вхожу вместе с замечательным артистом Андреем Ильиным, с которым мы тут же присоединяемся к группе людей, одетых в основном в черное. Чуть впереди виднеется шатер в черной ткани, под ним на возвышении стоит урна, и невозможно поверить, что в этой прямоугольной коробочке находится то, что раньше называлось емко и выразительно — Ширвиндт. Или Шура, как называли его друзья. Или Александр Анатольевич, как обращались к нему молодые коллеги, сотрудники театра. И наконец, папа Шура — таким он был для студентов и учеников. Но смерть не делает различий.
Погруженная в эти скорбные мысли, даже не замечаю, как ко мне сзади подскакивает какая-то высокая женщина с твердым в своей решительности лицом: «Вы кто? Выходите отсюда» — и еще настойчиво толкает меня в спину. Пока не кричит, но шипит, и всем это слышно. Рядом стоящие в шоке от такого поведения сотрудницы театра, которая, может быть, и работает в Сатире, но мало кого знает из тех, кто близко общался с Александром Анатольевичем, был не чужим человеком в театре. За меня вступается Андрей Ильин, но дама, пока ее не остановил какой-то мужчина, продолжала свои поползновения по выдворению меня из группы прощающихся. Пожалуй, это был самый скверный эпизод прощания, которое, кстати, проходило так, как любил Александр Анатольевич, — недолго, непафосно и в общем-то при хорошей, улыбчивой погоде.
Место для артиста отвели на Новодевичьем самое что ни на есть замечательное — рядом Василий Лановой, чуть впереди — Михаил Жванецкий и Галина Волчек, а позади — Владимир Меньшов с мраморными голубями на памятнике. Как сказал бы Александр Анатольевич: «Здесь все свои».
И собрались только свои — семья и Театр сатиры, но нельзя сказать, что пришла вся труппа. В служебном автобусе, который доставил артистов до Новодевичьего, половина мест оказалась свободна, из театра Джигарханяна, который зачем-то предыдущее начальство Департамента культуры слило с академическим театром, пришло человек пять, не более. Из известных людей все его друзья — Михаил Швыдкой, Юрий Рост, Геннадий Хазанов, Виктор Лошак. Пришли проститься и дети его друзей — Антон Табаков, Денис Евстигнеев. Выступая, Хазанов сказал, что ему накануне ночью было видение: «Явился Шура и спросил, мол, будешь выступать?» — «Конечно, буду», — ответил Хазанов. И как будто Ширвиндт попросил говорить недолго. В своей короткой речи над прахом Хазанов признался, что его друга от всех покоящихся ныне на Новодевичьем их общих друзей отличает невероятное чувство свободы.
— И если бы что-то я попросил для себя, — признался сатирик, — то именно этой свободы.
Выступил Юрий Рост, который, похоже, озвучил то, о чем думали многие. Он сказал:
— Опять Шура нас собрал. И не Шура это в общем-то, а вот эта горстка пепла, которая осталась. Она напоминает чувства, которые мы испытываем: остается образ живого, абсолютно выдающегося человека, который ушел и унес с собой невероятное количество любви, счастья, нежности, доброты. Шура был создан Богом, и сам, наверное, поучаствовал в своем создании и постепенно, не сразу, превратился на наших глазах в человека, который стал необходим всем. Я не знаю, что такое народ, но то, что Шура стал любим лучшей частью населения этой страны, я в этом уверен. И единственное чувство, которое я испытываю сегодня, это сиротство. У меня никогда не было такого чувства — утраты радости жизни. Теперь есть место, куда прийти, поклониться, сказать спасибо и встретить доброго человека, который обязательно придет к Шуре. Спасибо тебе, Шура, за эту встречу.
P.S. А после кладбищенского демарша сотрудницы из администрации, рьяно исполнявшей чужие дурные приказы, подумала, что все-таки разговоры о проблемах в театре, непонимании между труппой и администрацией возникли не на пустом месте и имеют под собой очень серьезные основания. И разговоры эти, увы, вышли уже за стены театра. А раз так, придется более внимательно следить за работой нового руководства Сатиры, которое только на словах обещает людям верность и преданность прошлому в своем устремлении в будущее.
