22 года назад Ирина Сошникова переехала в Россию из киргизского города Ош из-за межэтнических столкновений.
— В то время народ бежал из Оша куда мог, — вспоминает собеседница. — В Киргизии у меня были благоустроенная трехкомнатная квартира, работа, карьера. По образованию я учительница русского языка и литературы, имею ученую степень.
В 2002 году Ирина с мамой отправилась в Новгородскую область. На получение гражданства ушло немало времени: Сошникова получила паспорт через два года, ее мама — спустя 5 лет.
— В статусе вынужденного переселенца нам отказали, потому что на руках не было российского паспорта. Таким образом, мы лишились всех льгот и жилищного сертификата.
В России Сошникова устроилась работать в училище в селе Лычково. Жилья педагогу не предоставили, его попросту не оказалось.
— У нас остались небольшие накопления, денег хватило на квартиру в деревянном двухэтажном бараке с печными отоплением, построенном после войны. В то время там селились учителя, воспитатели…
В 2009 году в доме случился пожар. Все соседи выехали.
— Нам с матерью некуда было переезжать, мы остались в доме одни. Из-за того, что барак не отапливался, он стал стремительно разрушаться. Сюда залезали мародеры, выбивали оконные рамы. Зимой пустующие квартиры стояли в снегу, осенью их заливало дождем.
В 2011 году Сошникова попросила главу сельского поселения признать дом аварийным и включить его в программу расселения из ветхого жилья. Глава администрации согласился. Межведомственная комиссия вынесла заключение признать дом аварийным.
— А потом неожиданно переиграли: в 2014 году дом включили в программу капремонта, — продолжает Ирина. — Я было возмутилась, и мне предложили сделать независимую экспертизу за свой счет и доказать, что дом аварийный. У нас с матерью нищенские пенсии, мы бы не потянули дорогостоящую строительную экспертизу. Я до последнего надеялась, что у чиновников хватит ума не ремонтировать рухлядь, где давно никто не живет. Не хватило…
В 2016 году строители приступили к ремонту крыши, из бюджета выделили 631 тысячу рублей.
— Фундамент дома к тому времени на полметра ушел под землю. Когда колотили крышу, потолки ходуном ходили, начали рушиться, не выдерживали гнилые перекрытия. Строители проваливались в квартиры. После этого ремонта мама умерла. Она была тружеником тыла, пережила войну, а ремонт не выдержала. И я осталась одна в бараке.
После «капремонта» новая крыша дала течь. Женщина подала в суд, чтобы дом все-таки признали аварийным.
— Два года длились судебные тяжбы с чиновниками. В 2018 году суд признал дом аварийным. Жилищная инспекция подтвердила, что проживание в доме представляет угрозу жизни и здоровью. Согласились, что капремонт был нецелесообразным.
Женщине предложили переселиться в маневренный фонд. Обещали, как только заработает программа по переселению, ее туда включат.
— Мне предложили сменить одно аварийное жилье на другое. В Лычкове дома маневренного фонда — это кирпичные постройки 60-х годов с печным отоплением, которые разрушаются. Все они стоят полупустыми. Там отсутствуют водоснабжение, канализация. Туалет — дырка в полу и выгребная яма. В стенах сквозные щели, улица видна. Крыша, как решето. Стены в плесени, промерзают, обои отваливаются. Я отказалась. Тогда местная администрация подала на меня в суд о принудительном выселении в маневренный фонд. И меня насильно выкинули из деревянного барака. Пока мои вещи перевозили, сломали кровать, шкаф, побили посуду. Я филолог, много лет собирала библиотеку, так они мои книги как попало свалили в кучу.
Сейчас Ирина говорит, что живет где придется. В новом бараке условий для жизни нет.
— Прихожу туда переодеться и бегом обратно. В морозы выгребная яма замерзает, отходы поднимаются наверх. Дышать нечем. Отравиться можно. Мне приходится ходить по людям, проситься на ночлег. Я уже и Путину писала, и губернатору. А в Лычкове меня затравили. Гонят обратно в Кыргызстан. Говорят: приехала выгоду искать. Местные смотрят косо, мол, мы живем — и ты не жалуйся.
Действительно, русскому народу не привыкать терпеть. Некоторое время назад в Лычкове закрыли общественную баню. Люди попытались возмущаться, да ничего не вышло.
— Баня была спасением, водопровода ведь в селе нет. В частных домах пенсионеры не в силах топить собственные бани. Все ходили в общественную, — добавляет Ирина. — Когда баня пришла в негодность, ее закрыли, построили временную деревянную. Она работала раз или два в неделю, на помывку час отводили мужчинам, час женщинам. Потом и ее не стало. Народ обратился в суд. В 2021 году суд постановил открыть баню, но местные власти решили, что это нецелесообразно. Жители села так и моются в тазиках, а что это за мытье?
Помимо бани в Лычкове нет аптеки и автобусного сообщения. В больницу Великого Новгорода можно добраться только на такси за 6000 рублей в один конец.
Но если с отсутствием общественного транспорта, аптеки и бани Ирина смирилась, то с вонючей дыркой в полу не может.
— Я ведь всего лишь прошу, чтобы меня включили в программу расселения из аварийного жилья. Президент ведь поручил правительству запустить новую программу. Я согласна на переезд в другое место, хоть куда. Недавно посмотрела, что в Новгородской области 173 дома включили в проект программы, а моего барака там нет. И помочь мне некому. Если раньше обо мне писали журналисты, то в последнее время местные СМИ уже махнули рукой про меня рассказывать.
Сошникова держит связь с бывшими одноклассниками из Оша. Одни перебрались в Европу, другие на Урал и в Белгородскую область.
— Те, кто переехал на Урал и в Белгородскую область, получили статус вынужденного переселенца и жилищные сертификаты. Некоторым в сельской местности выдали новенькие домики, улицу, куда их поселили, назвали Ошской. А меня здесь только признали малоимущей, назначили пенсию в 14 тысяч рублей. Еле-еле перебиваюсь. Телега дров стоит 10 тысяч, а на зиму таких три надо. Когда вся моя пенсия уходила на судебные расходы, однокурсники помогали деньгами на дрова. Я же прошу не так много за те 13 лет битвы за жилье, которые у меня отняли…
