Однако я потерял память. Нет, частично: здесь помню, здесь не помню. Я забыл, как зовут жену моего брата Димы, мою лучшую подругу. И только через несколько дней вспомнил — Оксана. Я забыл… Когда за мной пришли и сказали, что все вещи останутся в палате, я хотел только сообщить, что нужно не забыть… эту… ну как ее… не помню. И только через несколько дней вспомнил — бритву. Я забыл, как фамилия нашего Стасика. Всё хотел вспомнить, но не мог. И думал: Садальский? Любшин? Нет, одному в этом году исполнилось 90, другому в следующем — 70, а нашему Стасику в 24-м будет только 50. «Среди тренеров без пейсов лучше всех наш Стас Черчесов», — подсказывает из Израиля другой мой брат, Вова. Опять не подходит, тому Стасику в этом году исполнилось 60. И вот: «Свет зажегся на табло, гол забил Сергей Шавло» — фанаты «Спартака», помните такую кричалку? Ну и наконец: «Свет зажегся на табло, гол забил наш Стас Скобло». Фу-у, наконец-то.
Ладно, это все лирика. К себе, любимому, я еще вернусь. А пока… Неделю назад на ОТР опять прошло важное событие. На этот раз «Пять вечеров с Евгением Мироновым», теперь оно называется так. Знаете, это было потрясающе.
«Анкор! Еще Анкор!», «Мусульманин», «Космос как предчувствие», «Превращение»… Это Женя Миронов 90-х, молодой и свежий. Но какой уже мастер! Здесь он представляет поколение М: Машков, Меньшиков, Маковецкий и он, Миронов. А еще Безруков, конечно. Вот эти пять человек, аки Атланты, стоят и держат небо, которое раньше и всегда держали лучшие советские артисты. И вот говорят: а кто за ними, в постсоветском пространстве? Нет? Есть, еще как есть. Да, их мало, их все-таки пятеро. А из нынешних, молодых, которые встали в строй, вообще двое: Петров и Козловский. Ну, что делать…
Миронов — о-го-го какая фамилия. Надо соответствовать, еще как надо. И Женя Миронов абсолютный потомок Андрея Александровича. Даже больше, дальше.
Но — к Миронову 90-х. Тут еще можно вспомнить его «Любовь» из Тодоровского-младшего, где Миронову всего ничего — 20, не более. И вот там он — и во всех нынешних «пяти вечерах» — это что-то необыкновенно обаятельное, эмоциональное, трагическое, психологически отточенное, туда и сюда, в самые разные стороны. Причем у Евгения так сыграна роль почти что каждая. У других это может случиться один раз и всё, спасибо. Но не у Жени.
А в 2000-е, нулевые, это уже другой Миронов. Такое нечто уже глубинное, глубокое, необыкновенное. Вот он Глеб Нержин в «Круге первом» и просто с Солженицыным на дружеской ноге. А вот Ленин Владимир Ильич от Хотиненко. Молодой еще Ленин, неоднозначный, непрезентабельный, едкий. Не Щукин, не Штраух, где еще такого Ленина увидишь? А вот Достоевский Федор Михайлович, опять от того же Хотиненко. Ну это вообще, ребята, эпоха! Так вглубь, так на острие, так выверенно — это невозможный уровень. А вот «Идиот», князь Мышкин. И переиграл самого Яковлева — представляете? — самого! Еще один прорыв в психологию русского божьего человека, а ты смотришь — не оторвешься. Да, и это всё Миронов, это всё о нем.
А есть еще он театральный. «Играем Шукшина» — он там с Чулпан фееричен до ужаса, до упада, до уморы. Вот такой Женя.
А недавно они же играли Горбачевых: он — Михаил Сергеевич, она — Раиса Максимовна. Жаль, что недолго эта музыка играла.
Вот такой Миронов — открытый, искренний, легкий, безудержный. Бескомпромиссный на самом деле. Он служит искусству как может, от души. Как мало кто другой. Остальное — подробности.
…А теперь вернусь к себе. Там, в реанимации, мне приснился сон: у нас в «МК» начинается планерка. Все собрались… заходит главный редактор. Заходит, садится и говорит: «Саша Мельман умер. Наш Саша Мельман». И заплакал…
«Ребята, будем жить!» — как говорил Маэстро в фильме… ох, что-то с памятью моей стало… Вспомнил! «В бой идут одни старики».
Ребята, будем жить. Будем жить!
