Вдруг всей стаей они снялись, сорвались с места, полетели. Не сразу удалось различить в клубившемся пепельно-траурном месиве птицу другого окраса — светло-палевого, коричневатого. Я изумился: неужто и впрямь существуют белые вороны? Ее-то они и преследовали, дружно атаковали, гнали, норовили клюнуть даже в воздухе! Нет, то была сова — случайная, возможно, удравшая от невнимательных хозяев или из зоосада, вряд ли пожаловавшая из диких лесов (очень велик получился бы путь), растерявшаяся, напуганная, не знавшая, что предпринять и где укрыться. Сослепу и со всего маху ткнулась в закрытое окно ближнего строения, громко ударилась о стекло, возможно, приняв темную арку за некое тоннельное убежище, не ушиблась фатально и непоправимо, продолжила воздушное маневрирование и бегство. Ей хватило сил дотянуть до следующего высокого ствола, не столь облиствененного, преобладающе зеленого. Хищные стервятницы опять облепили ветви, взлетая и опускаясь, вращаясь громадной шестерней, чертовым колесом, отчаянно картаво голосили.
Наблюдая, я думал по-человечески (а не по-вороньи): не нашлось ни одной в разбойничьей своре, которая бы заступилась за чужачку, изгойку, гонимую (а разве она им конкурентка — претендует на их пропитание? нет, гнобят по признаку инородности) — явно, априорно проигрывающую сплоченному одномастному коллективу. Закон природы, биология — неуправляемая реакция отторжения.
Пока я одевался (мысль была: если заклюют и упадет на землю, не позволить добить, однажды видел двух ворон, добивающих клювами соплеменницу, вероятно, покусившуюся или случайно затесавшуюся на их территорию, в принадлежащий им ареал, возможно, она была больна, не могла лететь, вот и опустилась на чужой участок, в тот раз я сумел отогнать убийц от поверженной бедняги, но она нелепо вспорхнула, перевалилась через забор, там киллерши ее вновь настигли), пока спускался в лифте, надеясь успеть, ситуация непонятным образом решилась: наверно, сове удалось найти приют на незастекленном балконе соседнего здания, либо в оказавшемся на ее счастье не закрытом другом окне, вороны, оккупировав карнизы и дерево, по-прежнему чернели гнилыми плодами, но уже не орали, смотрелись обманутыми, разочарованными: жертва ускользнула, потрава и пожива отложены, а может, вовсе отменены?
Изгнание из парадиза
Прикованный к конуре пес сорвался с цепи, сбежал от хозяев.
Несколько дней пребывал в блаженном самозабвении, принадлежании себе. Опьянение свободой! Шатался бесцельно по проселочным дорогам, кормился чем попало.
И заскучал. Очарование неприкаянности кончилось вместе с угодившим в заднюю ногу камнем, пущенным пьяным типом, выходившим из придорожной забегаловки.
Наступили проголодь, паника, остервенелые схватки с другими бродячими собаками, нескончаемые людские пинки… Чудом он ускользал от жестоких облав, учиняемых живодерами. Запаршивел, исхудал. Вспоминал прежнюю жизнь и проклятую гремящую цепь с терзающей ностальгией. Тосковал о миске, полной еды. Райский сон! Теперь оценил, сколь заботливы были суровые кормильцы.
Бродяжничая, очутился в большом городе, ноги принесли к поразительному, волшебному оазису: каменный особняк, безлюдный двор, подстриженный газон с раскидистыми деревьями. Ворота: чугунные, кованые, затейливо рисунчатые, тяжелые… В такие не вломятся прохожие изверги, не проникнут норовящие задавить машины, не ворвутся ощеренные собратья.
Не веря счастью, скиталец протиснулся в подворотную щель и растянулся на зеленой траве. Пожалуй, тихий парадиз даже превосходил давнее покинутое им прибежище.
Полежав и отдохнув, он вскочил. Пронзило: не бывает дармовой нирваны! Сомнение-озарение и накопленный опыт подсказывали: милость надо заслужить. Компенсировать, отработать. Взять на себя и исполнить обязанность, долг сторожа: охранять владение, стеречь покой обитателей (пока невидимых). Тогда, может, явится и пропитание.
Навык отпугивания имелся немалый. Стал гавкать, с лаем бросаться на снующих по ту сторону ограды редких пешеходов. Безусловно, они представляли потенциальную опасность для неведомых новых повелителей. Необходимо продемонстрировать и доказать нужность, преданность, умелость.
Возможно, если бы вел себя сдержанно, тихо, ему бы посочувствовали. Принесли шамовку. Зычное рычание обеспокоило сотрудников посольства. Помешало сосредоточенной отлаженной скрупулезности. Отчасти напугало: уж не бешеный ли кобель приблудился?
Сообщили в соответствующую организацию. Оперативно приехал наряд обученных служащих. Произвели отлов.
Наметившийся эскизно и почти обретенный рай обернулся накликанным собственной ретивостью адом.
Кот-наркоман
Что заставило осторожного, трусливого кота (свойство породы, выработанное столетиями: беречься, шарахаться от любой тени) замереть средь бела дня на мостовой, которую он, пугливо озираясь, пересекал? Остановился, принюхивался, позабыв об угрозах, подступавших со всех сторон: притормозила (щадя его) ехавшая по переулку машина, ватага школьников прошла мимо, шумно галдя и не обратив внимание на легко уязвимое посреди открытого пространства существо.
Кот не замечал никого и ничего. Впал в прострацию. Вероятно, жидкость вроде валерьяны, лакомой для представителей кошачьего племени, была разлита по асфальту. Или нанюхался-нализался до того? Закосел с опозданием, протяженно и сладостно добирал кайф? Ему все было трын-трава, пофиг. Любо-дорого наблюдать за таким безрассудством и отвязным разгулом.
Но автомобиль ведь не мог стоять, пережидая его эйфорию. Стали нетерпеливо сигналить напиравшие сзади торопившиеся авто, из которых кот не был виден. Нажал клаксон и водитель головной машины.
Кот очнулся, встрепенулся, какое-то мгновение он пребывал под действием дурманящих паров, в клубах волшебного испарения, затем последний раз нюхнул дорожное покрытие и метнулся прочь.
Митина утка
В далекой юности случайно отправился на охоту. Отказывался, отнекивался — не лежала душа губить живое. Стрелять умел, в тире выбивал десять из десяти, от природы достался прицельный глаз, так объяснял опытный в охоте Степан. Азартный Степан ходил в одиночку на кабана. Он и уговорил: ради забавы — пальнуть не по железкам, а по непредсказуемой мишени.
С первого же выстрела Митя хлопнул утку, она, всполошно захлопав крыльями, метнулась над лесным озерцом.
Не успели собаки сорваться с места, Митя отшвырнул ружье, бросился в камыш и вплавь достиг кувыркающейся на поверхности птицы. Она была жива, в крови, трепыхалась. Митя поднял ее на ладонях, она пришла в себя и больно клюнула. Он счастливо расхохотался.
— Сдурел? — спросил ждавший на берегу Степан. — Надо добить.
— Пошел к черту, — миролюбиво ответил Митя.
Принес утку домой, месяц выхаживал, заботился, хотел выпустить, но крыло не срослось, так и осталась жить у него.
Дымка
Не повторить прошлое даже в мелочах. Не надо и пытаться. Оно одно, единственное, и мстит из ревности любому соперничающему с ним миражу.
На улице приманил кота — видимо, беднягу бросили, переезжая на новое место жительства. Кот напомнил Дымку, который был у него в детстве: пышный лощеный сибарит, не утруждавший себя лишним движением. Очень ласковый.
Неделю пригретый кот сидел, забившись под диван. Потом вылез, освоился. Фантастический экземпляр. Скажи после этого, что у животных нет разума и души. Не позволял спасителю отлучаться из дома без того, чтобы на прощание не ткнуться мордочкой в его щеку, — словно целовал. Любил его одного, выделял из всех. Не замечал прочих претендентов на внимание, некоторых открыто ненавидел — видимо, не мог простить людского предательства: вышвырнули, обрекли на тяготы. Платил ответной неприязнью, мстил, пакостил, соседке Анне — она норовила ошпарить мурлыку кипятком, пинала ногой в жестком ботинке — гадил под дверь и возле ее кухонного стола, тряс хвостом, когда она появлялась, фырчал на приходивших гостей. Его побаивались. В конце концов Анна его отравила.
Не может быть двух Дымок. Нельзя повторить однажды прожитое и впечатанное в книгу прошлого.
Лакомство
Двум воронам не удавалось полакомиться мясом раздавленного на проезжей части голубя. Едва возникала пауза в движении машин, птицы подскакивали к распластанной тушке, но через мгновение вынужденно ретировались, ускользая от кативших и грозивших уже их жизням автомобилей.
И вот наиболее смелая улучила миг, ухватила лакомый кусман окровавленной плоти и с добычей в клюве взмыла. Вторая помчалась за ней, отнимая на лету.
Проще и безопасней грабить подобную себе, чем смогаться с железными непререкаемыми посланцами рока.
