Ещё недавно эту историю в Черкесии знал и повторял каждый. О том, как местные мусульмане спасли еврейских детей, обречённых на смерть. Последних в 1942 году по Дороге жизни вывезли из блокадного Ленинграда. В пути их искали и расстреливали нацисты.
Обитатели горного аула Бесленей с риском для собственной жизни спрятали маленьких евреев и выдали за своих детей. Смуглые, чернявые, похожи. 32 человека. От пяти до четырнадцати лет.
Однорукий комиссованный, сопровождавший блокадников, вытер пот со лба. За перевалом шли жестокие бои. Нужно было ехать с детьми дальше, в Грузию. Но не успеть.
«Ребята, тише, проходим аул, где живут головорезы-черкесы, ничего у них не просим», — на всякий случай предупредил однорукий. Но жители уже высыпали на улицу. Несли мед, кислое молоко, пресные лепешки. Давали приезжим по маленьким кусочкам, чтобы те не переели. Две ложечки для изможденных голодом — это предел, три — смерть.
«Хорошо помню, как они ели, — рассказывал мне старожил тех мест Абдул Карданов. — Некоторые от голода уже опухли. Самые крепкие слезли с повозки самостоятельно. Другие лежали и тихо смотрели в небо. Их поезд разбомбили в Армавире, погибли почти все, выжившие скитались больше месяца, они бы все равно умерли от голода, даже если бы их не расстреляли. Мне было 17 лет, и у меня сердце зашлось от сострадания».
— Соседка прибежала, кричит: «Там на улице мальчиков раздают!» — рассказывала позже Кара Адзинова, жительница Бесленея. — Дед наш был на горных пастбищах. Я выбрала маленького, щупленького, с узкими плечиками. Записали его Рамазан Адзинов.
— Будешь моим сыном Муссой? — наклонилась 80-летняя Кукра над изможденным Мариком с огромными черными глазами.
Всю ночь держали совет три главных человека в Бесленее: старейшина, председатель сельсовета и председатель колхоза. Вопрос на повестке стоял один: как спасти маленьких ленинградских евреев? Было решено записать всех в похозяйственную книгу, будто они здесь и родились, дать им местные имена, местных родителей, забыть, кто они и откуда. Дети должны были молчать и не общаться между собой.
Немцы усиленно искали выживших из ленинградского эшелона. В дом, где поселился маленький Марик, нагрянули через две недели.
— У меня сын, — потупив глаза, сказала старая Кукра. — Вот он, — и проворно спрятала мальчугана за свою юбку.
— Врешь, — усмехнулся гитлеровец и произнес по-русски, по слогам. — Какой же это черкес, это юде. Ты откуда, мальчик? Дам тебе шоколадную конфету, если скажешь правду…
«Я смотрел на фашиста и молчал», — рассказывал Мусса Якубович.
— Мой сын горец, русский не понимает, — отлегло от сердца у старухи. Так и ушел немец ни с чем.
Ради спасения приемышей старейшина Мурзабек Охтов нанялся к фашистам старостой. «Когда Охтов шел по Бесленею, мы, подростки, прятались — казалось, что он все про нас знает: кто курит, кто хулиганит, — говорил старожил аула дед Асланбек. — Представляете, каково ему было — работать на немцев? Если бы он совершил хоть один промах, расстреляли бы весь аул. Именно Мурзабек своей рукой сделал записи в похозяйственной книге Бесленея насчет еврейских детишек, уничтожил их подлинные документы…»
Отступая, гитлеровцы сожгли мост через Большой Зеленчук — но из приемышей не пострадал никто. 31 мальчик и одна девочка остались целы. Кто знал, чего это стоило их спасителям. Отгремела победа. Многих блокадных малышей нашли родственники и увезли домой.
Но были и те, кто остался.
«Я — черкес! — с сильным адыгским акцентом при встрече со мной произнёс Владимир Саидович Цеев. — И жена моя, Ляля, черкешенка, и дети мои черкесы». Он гордился своей национальностью и своим прошлым. И в черкесских его детях, внуках, правнуках тоже, выходит, течёт иудейская кровь? Как ее отделить?
«Я приемную маму над тазиком мыл, когда она в старости уже ходить не могла, — рассказывал Рамазан-Виктор Адзинов. — Угасала, родная. Как-то пришли родственники, а я ее переодеваю и в кровать укладываю. Племянник хотел мне в ноги броситься, поцеловать. «Зачем, — отвечаю. — Для меня это честь — мыть женщину, что спасла мне жизнь».
Как кавказские горы снегами, обросла со временем легендами эта почти библейская история. Про спасение еврейских детей мусульманским народом.
Много весен с тех пор минуло в Бесленее.
Умерли старейшины, ушли один за одним бывшие маленькие ленинградцы с чужими исламскими именами… Никого не осталось. В свое время мне удалось встретиться с последними из того обоза, уже седыми стариками.
Когда я в середине нулевых написала статью о Бесленее, упомянув, что в соседнем карачаевском селе еврейских детей принять не захотели, оттуда немедленно прилетело гневное письмо: «Да как вы только можете. Мы тоже спасали блокадников. Просто это не так известно, как про распиаренный Бесленей».
Тогда ещё мы гордо соревновались в милосердии. Теперь, получается, в ненависти?
Откуда такое человеконенавистничество последних лет? Которое злобным вирусом расползается по миру, захватывая и сжигая все новые жизненные пространства, не оставляя после себя ничего.
Все просто: бросишь в землю любовь — пожнёшь любовь, посеешь ненависть — соберёшь урожай из ненависти. Пока последняя побеждает. И дело, как мне кажется, не только в недавних событиях в Дагестане. Они тоже лишь следствие всеобщего остервенения и расчеловечивания. Тут нет побеждённых и победителей, правых и виноватых.
Так и потомки жертв Холокоста в Израиле не сильно жалеют «девочек в красном пальто» из сектора Газа. Как будто бы сами когда-то не пережили подобное… И некому нас остановить.
