— Как смотрите на цифру 70?
— Спокойно. Мне надо менять машину, менять зубы и менять жену. Живу как нормальный советский пенсионер, под знаком трех перемен.
— Помните свой самый неожиданный подарок на день рождения?
— На 40 лет друзья собрали деньги и подарили мне машину «Гранд Чероки».
— Где и с кем сегодня встречаете свой юбилей?
— Встречаю его в семейном кругу. Мама, которой 92 года, готовит мне сюрприз из моих детских фото. День рождения — это в большей степени праздник моей мамы.
О тонкостях профессии
— Что представляет собой сегодня российское телевидение?
— Во-первых, я его не смотрю. Вру, конечно, я смотрю по ТВ «Живую планету» — про паучков, птичек и обезьянок. Иногда переключаю на науку.
Безусловно, молодые журналисты иногда просят меня какие-то вещи разобрать. Со студентами я делаю разбор телепрограмм, выложенных в Интернете, чтобы показать, где ведущий ведет себя правильно, а где нет. Я говорю о профессии, не про идеологию. Меня интересует только профессия: стратегия и тактика ведения интервью, каким способом человек добивается своего.
В обучении я могу опираться на свои программы «Взгляд», «Политбюро». Но баррикады не катят. О прошлом и о том, насколько ты был крутой, можно говорить сколько угодно. Важно выяснить то, что делают сейчас. Что делает тот же Малахов. Недавно разбирали программу «Мужское и женское». Когда узнал, кто ее ведущие, я был в шоке. Но тем не менее нам приходится смотреть их, с моими студентами мы должны на что-то опираться.
— Чему вы учите своих студентов, а особенно студенток — их наверняка больше?
— По жизни — да, на моих курсах больше женщин. Хотя сейчас мне больше стали нравиться ребята, они стали более цепкими. Но в каждой группе есть два-три человека, по которым я вижу: они будут журналистами.
Раньше я делал тест из вопросов, на которые человек не может ответить без Интернета. Даже весьма образованные люди, кандидаты наук не могли на него ответить. Я даю этот тест за пять минут до окончания лекций. Через месяц или два я переспрашиваю вопросы тестов. И два-три человека из группы на них отвечают. Вот они журналистами станут.
— Часто ученицы увлекаются преподавателем. Расскажите о своих романах со студентками…
— Их было всего два, но они уже перестали тогда у меня учиться — ни в коем случае не должно быть зависимости преподавания и романов. Первый раз ко мне на занятие пришло просто полное чудо 25 лет. Наш роман с чудом завязался, когда она закончила у меня учиться, сделала замечательную дипломную работу и пошла дальше учиться на журфак. Через год без всяких проблем мы расстались: ну понятно — она молодая красивая женщина, у которой начались другие романы. То же самое было и во второй раз. Спустя пять лет после окончания курсов в институте «Останкино» я общался с девушкой, которая в журналистику не пошла, став специалистом в другой области. Год назад мы с ней расстались.
— Смена ее профессии — это последствия вашего романа?
— Нет-нет-нет… Я вам объясню. Женщине для работы на телевидении надо быть сучкой. В хорошем смысле этого слова, по характеру. В мужском мире телевидения ей надо уметь лавировать в любой ситуации. Тургеневская красивая дама не выживет в условиях телевидения.
О «Взгляде» и цензуре
— Как взглядовцы называли друг друга за глаза?
— Меня всю жизнь за глаза называли Политок. Влада Листьева — Лист, Александра Любимова — Люби, Дмитрия Захарова — Димон.
— «Взгляд» существовал с 1987-го по 1991 год. После событий 1993 года закрыли и вашу ежемесячную авторскую программу «Политбюро». Когда в стране было лучшее время для телевизионной журналистики?
— Золотое время было между двумя путчами — между 1991 и 1993 годами. Мы развивались вместе с нашим народом. Я делал репортажи с Камчатки, с Курильских островов, с Чернобыля. Показывали и говорили о самых разных проблемах и вещах. Все это ярмо коммуняк было сброшено, и все думали, что все теперь будет совершенно по-другому.
— Но цензура все же была; о чем запрещали снимать?
— Ну, например, у меня не вышел репортаж из Тольятти, где во вьетнамском общежитии насиловали одну девочку. На самом деле не одну, но я снимал репортаж о той, которая обратилась в милицию и пыталась добиться какой-то правды. Эти вьетнамцы работали на автозаводе. Местные бандиты брали малолеток и просто закидывали их во вьетнамское общежитие, их там насиловали, спустя несколько дней выпускали. Милиция не хотела связываться с пострадавшими из-за международных скандалов. Одна девочка вместе с мамой приехала в столицу, в Фонд Раисы Максимовны Горбачевой. В нем им тоже ничем не помогли.
Финальную часть репортажа я записывал на Ярославском вокзале. Девочка уже не скрывала своего лица, они с мамой собирались помахать мне рукой из открытого окна. Планировали снять их в потихоньку тронувшемся поезде, уезжавших несолоно хлебавши. За три минуты до его отправки я перед телекамерой хотел помахать им вслед. Машинист поезда сорвал мне эту сцену, задержав отправку поезда: «Я никуда не поеду, пока Политковский не закончит делать интервью».
Материал был готов, но его запретил заместитель Сагалаева, потому что у нас был подписан договор о дружбе и сотрудничестве с Вьетнамом. Дикость. При чем здесь дружба, когда совершили уголовное преступление? Интересные были времена.
— Почему в 1991 году вы стали депутатом Верховного Совета?
— Потому что люди мне верили и хотели, чтобы я представлял их интересы. У меня было удостоверение №1, потому что у меня был избирательный округ №1 в Тимирязевском районе. В честных выборах я победил тогда во втором туре каких-то космонавтов, актеров. В небольшой комнате вел депутатские приемы. На ограниченные средства с единственным помощником мы занимались не законодательством, а выяснением всевозможных проблем: у кого-то крыша текла, от кого-то муж ушел, кому-то детей в сад устаивать… Мы реально помогали людям.
— И вас попрекают тем, что вы проголосовали за ратификацию Беловежского соглашения о развале СССР?
— Меня часто пытаются уколоть, что наша фракция «Демократическая Россия» голосовала за эти соглашения. Они просто не понимают, что такое фракционная борьба. Я спокойно к этому отношусь. Могли не голосовать — это все равно что остановить облако. Соглашения уже были подписаны, ребята много что поделили и много чего не сделали, не решили проблему с Крымом и т.д. Остались минные поля, и начались всевозможные революции в разных государствах, которые были частью Советского Союза.
О Листьеве
— Существует мнение, что все взглядовцы перегрызлись и закончились их внутренние разборки убийством Листьева. Так оно и было?
— Никаких разборок не было. Просто Влад возомнил о себе немножко больше, чем он стоил. Влад в смысле раскадровки весьма слабеньким специалистом был. Я заканчивал телевизионное отделение журфака, а Влад — международное. У нас не было экономической географии, а у Влада уже была — Листьев учился на три курса ниже меня. Но в телевидении он не очень разбирался. Любимов с Захаровым работали на иновещании.
— Возникали ли внутри «Взгляда» конфликты?
— Однажды Влад играл в большой теннис с одним из руководителей «Альфа-банка» и заявил ему в раздевалке: дескать, Политок собирает какую-то информацию о вашем банке. Позже я смотрю — за мной какая-то машина езди, за мной кто-то следит. Что-то такое происходит. Попросил друзей из милиции прояснить странную ситуацию. Они мне: «Ничего страшного, это не бандиты. Какая-то банковская служба безопасности». Потом мне позвонили и пригласили в этот банк. Вокруг главного офиса стояли машины, которые полностью прослушивали весь мой разговор с банкирами. Уже в офисе представитель банка спросил меня: «Сколько ты хочешь денег, чтобы прекратить твое расследование?» Я ему говорю, что расследования никакого нет.
После я спрашивал у Влада: «Зачем ты это сказал? Это же могло закончиться какой-нибудь трагедией. Когда за мной стали ездить, я понял, что что-то не так. Могли же и по башке треснуть». Влад ответил мне: «Ну, понимаешь, сказал так… просто к слову пришлось». Я объяснял ему, что с этими службами безопасности банковских структур шутки плохи.
После 1991 года мы договорились так: «Поле чудес» у нас зарабатывает деньги, а мы с «Красным квадратом», «Темой» и «Политбюро» работаем на политику, раскручиваем общественно-политические проекты. С Владом поговорили Разбаш, Саша Любимов и вроде договорились; Листьев после этого пришел в нормальное состояние духа. Но потом появился Березовский. С Березовским Листьев решил приватизировать Первый канал, и дальше у них все шло чики-пуки.
Однажды мне сообщили ребята из Кремля: «Он (Влад Листьев. — Прим. ред.) торгует твоей программой. Это конец, «Политбюро» на ОРТ не будет». Потом на совете директоров телекомпании «ВИД» я спросил Листьева: «Влад, а чего ты торгуешь программой, которую ты не делаешь?» Он мне: «Саня, ты не волнуйся, все в порядке, мы решим вопрос. Нам главное стартануть, чтобы ОРТ начал работать, а дальше мы придумаем». Позже выяснилось, что это было условием Березовского, чтобы меня убрать из программы «Политбюро», потому что я там делал расследования. Я бросил Владу сакраментальную фразу, которую Пол Хлебников написал в своей книге «Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России»: «Ты связался не с теми людьми, и тебя убьют».
В результате случилось именно так. Ни Влада нет, ни этого Пола. Листьев вел себя как неприкасаемый человек.
— По версии вашего коллеги Дмитрия Захарова, заказчиком убийства гендиректора ОРТ Владислава Листьева в 1995 году был ныне покойный олигарх Борис Березовский…
— Стрелять в него Березе было равносильно выстрелу себе в голову. Для Березовского Листьев был курицей, несущей золотые яйца. На Березовского эту вину свалили после его смерти в Лондоне. Тут дело не в финансах. Мораторий на рекламу принимал не Влад, а совет директоров. Что изменилось от того, что его убили? Ничего.
Дело исключительно в характере Влада. Влад позволил себе то, чего не надо было позволять. Чего конкретно, я не знаю. Может, он соблазнил чью-то жену или дочь. Бабником Листьев был известным, и бабы на Влада вешались.
О Политковской
— Два знаковых для вас убийства в стране — коллеги и жены. Владислав Листьев застрелен в подъезде собственного дома 1 марта 1995 года. Анна Политковская застрелена в лифте своего дома 7 октября 2006 года. Оба убийства одним почерком. Как вы переживали эти потери?
— После убийства Влада я перестал спать. Аню убили за ее работу, за расследования. Тогда меня спасла дочь — она была беременна, и все внимание я переключил на дочь.
— Вы говорили о том, что вам снится Анна Политковская. О чем эти сны?
— Она мне снится как человек, как жена.
— За год до убийства Анны вы с ней разъехались и собирались развестись?
— Да, но не развелся. Мы договорись так. Я ей сказал: «Поскольку тебя очень «любит» Кремль, нам с тобой имеет смысл развестись». Накануне ее убийства, за пару месяцев, умер папа Ани. И на его похоронах мы с ней встретились, там я сделал ей предложение: «Уже время прошло, и все прекрасно знают, что вместе мы не живем, давай оформим развод». Она мне: «Да, давай, пускай наши юристы встретятся». Я ей ответил: «Никаких имущественных претензий. Дачу я оставил вам, квартиру — вам». Единственное, я уехал на машине, ее я не мог оставить. А дальше произошло убийство, и по нашему законодательству я вдовец.
— Вы знакомы с завещанием, которое оставила ваша жена?
— Право на издание своих книг она оставила нашим детям — дочери Вере и сыну Илье. Дети живут сейчас в Риме, где им дали ВНЖ. По заказу итальянского издательства одна из книг сейчас выпущена. Речь в ней не только о маме, но и о наших семейных делах, ссорах родителей, свидетелями которых становились дети. Эта книга о современной истории России после путча, глазами Анны и наших детей.
— Был ли в вашей жизни период, когда вы хотели уйти из журналистики?
— Был случай еще в 1991 году. Я был вместе с Юрием Щекочихиным в Америке, где мне предложили остаться на несколько месяцев в Бостоне.
— Вы никогда не хотели уехать из России?
— Нет, никогда. Но к эмиграции я вполне нормально отношусь.
— Вам сейчас страшно жить?
— Нет.
БЛИЦ:
В последний раз мне было стыдно, когда…
— …меня подставили. Сотрудник спецслужб под видом местного жителя неверно перевел мой репортаж о бакинских событиях 90-х, который шел практически в прямом эфире. В Азербайджане это просекли, позвонили мне, и в следующем эфире мне пришлось извиняться.
На меня сильно повлиял…
— …мой отчим — Владимир Леонтьевич Гришин, с трехлетнего возраста воспитывавший меня как мальчика. У него была трагическая судьба, он попал в плен в начале войны, где над ним делали опыты, после чего он уже не мог иметь детей. Я стал для него самым настоящим сыном.
Не хотелось бы, чтобы мои близкие узнали о том, что в детстве …
— …рано начал курить — в первом классе попробовал.
Первый раз жизнь разочаровала меня, когда…
— …со мной начали вести душеспасительные беседы в армии, куда я приехал с крестиком на шее. В результате я каждую неделю вынужден был слушать замполита, его лекции о том, что бога нет.
Если бы я не был собою, то непременно стал бы…
— …фотохудожником.
Мне до сих пор обидно за то…
— …что я не окончил музыкальную школу.
Я не в силах обойтись без…
— …природы нашей средней полосы. Маленьких речек, рыбалки на них.
Я был абсолютно счастлив в тот день, когда…
— …шла моя свадьба с Аней.
Моей самой экстравагантной выходкой было…
— …во время свадьбы я надел картуз, нацепил на него цветок и взял авоську, в которой лежали черный хлеб и бутылка водки. Я приехал за Аней, чтобы вести ее в загс, в дом дипломатов на Фрунзенской набережной, где жили ее родители. Все были в шоке от такой наглости, что я сыграл деревенского парня, который в авоське нес бутылку водки.
В краску меня может вогнать…
— …наверное, уже ничего. Я много чего пережил.
Я бы немало заплатил, чтобы увидеть…
— …что станет с нашей страной лет через 100.
Если бы мне достались два билета в рай, я бы…
— …их выкинул.
