Штирлиц стал его проклятьем и счастьем, судьбой одновременно. В Советском Союзе после «Мгновений» он уже не мог сыграть то, что хотел, он стал самым положительным героем великой страны. Ну, как Бабочкин с Чапаевым.
Но после распада народный артист пустился во все тяжкие, снялся у Захарова (еще в перестройку), Михалкова, Рязанова, Урсуляка в совершенно необычных для себя ролях, образах, а закончил Богом.
Личная жизнь Тихонова была непроста. Его первая жена, великая Нонна Мордюкова, вспоминала: «Хочу с ним поговорить, пообщаться, а он сидит тихо в уголке, футбольные таблицы чертит». Они не совпали темпераментом, для Вячеслава Васильевича самое главное — сосредоточиться. Он всегда жил своей внутренней жизнью, уходил в нее, нырял глубоко-глубоко…
На Первом начали «Семнадцать мгновений весны». Тот самый, первозданный, черно-белый. А ведь когда-то раскрасили, не подумав, да еще серии сократили под современный формат. Модернизировали, так сказать, чтобы молодые смотрели. Потом уж поняли, в какую лужу сели, лопухнулись и высмеяли сами себя в замечательной пародийной программе «Большая разница», где Гитлер оказался с зелеными волосами и хотел застрелиться из оранжевого пистолетика.
А на канале «Мосфильм». Золотая коллекция» дали цветной вариант. Впечатление — будто смотришь два разных фильма. Комедию про Штирлица, один большой анекдот — нам это надо? Татьяна Лиознова, великолепная, сознательно делала черно-белое кино. Это должно было сыграть под документальную хронику, правдивость, достоверность, истинный водораздел противостояния добра и зла. Художественный, кинематографический прием, если кто не понял. А тут взяли и раскрасили, глупо и нелепо. Что «Золушке» здорово, то Штирлицу смерть.
На фоне Пушкина
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые
я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век
восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Это стихи на памятнике Пушкину, что напротив кинотеатра его имени. Знакомые с детства. Помню, в 7-м классе наша учительница русского и литературы Лариса Васильевна обязала всех ехать на «Пушкинскую», чтобы переписать бессмертные строчки с постамента для школьного сочинения о «нашем всем». Это было 45 лет назад. Дети выросли и…
«На фоне Пушкина снимается семейство.
Фотограф щелкает, и птичка вылетает».
(Булат Окуджава)
На ОТР 10 февраля, в день памяти, акция: обычные простые люди (а есть ли они вообще, обычные, простые?) — водители, учителя, шаманы, военные — читают Пушкина. Это хорошо, правильно? Однозначно да.
ОТР (Общественное телевидение) вообще можно назвать Первым поэтическим, там всегда в межпрограммке декламируют стихи. Дорогого стоит. У нас уже были Первый развлекательный, Первый информационный, «главный по тарелочкам», но теперь там один сплошной военно-полевой канал.
А с другой стороны: выбрали людей, дали им распечатку Пушкина: «Дядя, хочешь, чтобы тебя показали по телевизору? Выучи от сих до сих». «Мой дядя самых честных правил…»
И они читают. Отлично, молодцы! Душа радуется. А дальше что? Что-то изменит в них это приобщение к прекрасному? Снимутся на камеру и… «Фотограф щелкает, и птичка вылетает».
Станут ли лучше от такого поэтического совершенства или тут же забудут и пойдут жить, грешить дальше? Думаю, да...
А милость к падшим? Ну, может, «кто-то, кое-где у нас порой», в остальном же сплошная победная риторика.
О чем была перестройка в конце 80-х? О свободе. Я помню бесконечные очереди на «Покаяние» в кинотеатр «Россия» (ныне «Пушкинский»). Очередь трижды оборачивалась вокруг памятника Пушкину. А года через два я пошел на то же кино в ДК «Правда». Пришло 13 человек (посчитал), по ходу пьесы семеро ушло. Потому что раньше было модно. Мода кончилась.
Не вобрали, не втянули, не пережили по-настоящему все эти разоблачения от журнала «Огонек», «Московских новостей», запрещенных книг, фильмов, вдруг в одночасье изданных, показанных. Мода кончилась. Прошли мимо, по касательной, на фоне.
Это как религия, вера. Стоят люди со свечками, приходят в церковь по праздникам, крестятся. Но нет в душе Христа, нет и раскаяния.
Кто виноват? Пушкин, конечно. «Кто за тебя будет это делать? Пушкин?» На Украине сносят его памятники, тоже всё сваливают на него. Пушкин не спасет.
«Ах, Александр Сергеевич, милый,
Ну что же вы нам ничего не сказали,
О том, как держали, искали, любили,
О том, что в последнюю осень
вы знали».
(Юрий Шевчук)
Понимаю, у каждого свой Пушкин. Сейчас время такое, одни цитируют «Клеветникам России», другие:
…Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
А у меня свой. Позвольте и мне прочитать. На все времена.
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи
оспоривать налоги
Или мешать царям
друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах
стесняет балагура.
Всё это, видите ль,
слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно?
Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать;
для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести,
ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей
скитаться здесь и там,
Дивясь божественным
природы красотам,
И пред созданьями
искусств и вдохновенья
Трепеща радостно
в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…
