Он прямо как Достоевский, которому в последний момент фатальный приговор заменили на каторгу. Неужели повторная «Антропология» для него каторга, и он по ночам теперь будет вечно мучиться?
Да, когда-то культовый персонаж, лучший в профессии. Каждое его слово, высказывание вмиг разлеталось по всей России, даже без наличия мобильного Интернета. На той его «Антропологии» улицы городов пустели, потому как страна знала: ровно в 11 вечера, за час до полуночи, во что бы то ни стало нужно быть у телевизора, сидеть и смотреть любимого Димочку, сидеть и смотреть. И я тебе попереключаю!
Когда такому же культовому, как и он сам, БГ исполнилось 50 (2003 год), интервью у музыкального Поэта должен брать только Дибров, они были равноценны.
А потом с ним что-то произошло. Ничего особенного, он оказался счастлив в семейной жизни. Пошли дети, мал мала меньше. Хороший дом, хорошая жена, что еще нужно, чтобы встретить…
Он стал обычным семьянином в самом лучшем смысле слова. А вот это и опасно: Димочка перестал думать о высоком, превратился в очень благополучного обывателя. «Антропология», проблемная, вдохновенная, певучая, превратилась в «Апологию» — благостную, расслабленную программу взаимного восхищения. Он стал велеречив, многоречив, и даже Парфенов, Мистер Стиль, как-то сказал ему, попрекнул: «Ты слишком многословен, Дима, не можешь короче?»
Когда Никите Михалкову, бывшему гению (а ныне-то он «умывальников начальник и мочалок командир», «слуга царю, отец солдатам»), исполнилось 70, на интервью к нему послали Диброва. Но это уже был не тот Дибров, совсем другой: с животиком, самодовольный, благополучный, он не задал Мастеру ни одного жизненного, актуального, человеческого вопроса.
И даже в своем «Миллионере» (а ведь в лучшие, неведомые времена именно он и только он озвучивал оскароносного «Миллионера из трущоб») Димочка потускнел, увял, угас, стал банальным.
Когда Малахов уходил с Первого на второй, его канал устроил акцию, перформанс: пригласил других ведущих в виде массовки, и они хором и попеременно уговаривали Андрюшу остаться: вернись, вернись, я все прощу. И Димочка был там, в этой унизительной роли, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.
Да вдобавок еще стал краситься, молодиться, что выглядело вообще-то смешно и грустно: звездный седой мальчик так по-шутовски решил бороться с возрастом, то есть с неумолимым.
А потом настал час «Х», и Диброву вместе со всеми пришлось меняться, переродиться, сделать выбор. На седьмом уже десятке.
И это произошло! Поздно ночью, в проекте «Подкаст.Лаб», когда вы давно уже спите и видите сны, новый-старый Димочка выходит в эфир. Уже не эксклюзивно, а в очередь со всеми, со своей возрожденной «Антропологией». Благородная не скрываемая седина, похудевший, сухой, поджарый… А главное, ему опять интересно. Он вернул себе уровень, мастерство, которое не просибаритишь, не проблагополучишь. Опять от него невозможно отвести взгляд. Только кто это смотрит в «братской могиле» ночного подкаста, переходящего в раннее утро? Я, и, по-моему, это уже немало. И такие, как я. Да, нас мало, но мы в тельняшках. И констатируем, итожим, делаем вывод: он вернулся, Дмитрий Дибров. Он почти как новенький, а тех долгих лет безвременья будто и не было вовсе. Упав (в моих глазах), он все-таки поднялся, смог. Он сделал это!
Не забывайте артиста
Юбилеи, юбилеи… Мы умеем это отмечать. 95 лет Вячеславу Тихонову, 100 — Леониду Гайдаю. И столько фильмов, передач. А человека забыли, еще одного. Великого, прекрасного, незаменимого — Игоря Квашу. Ему исполнилось бы 90. Где это все? Только по «Культуре» повтор «Театральных летописей» от 2008 года — днем, когда все работают, с повтором в позднюю ночь, когда все спят. Нехорошо это, неправильно.
Игорю Владимировичу Кваше от такого беспамятства ни тепло, ни холодно. Он был и остается великолепным, блистательным артистом, непревзойденным.
Один из отцов-основателей театра «Современник» (а «отцу» тогда было всего 20 с небольшим!), он отличался редкостным постоянством, верностью, служением. Всю жизнь это наш современник.
А в кино… Давайте вспомним, что он творил в кино. Его бургомистр в «Том самом Мюнхгаузене». Такой двусмысленный: «и не друг, и не враг, а так», а эти светящиеся очочки, так обнажающие его непрозрачность. «Я на службе… Если суд решит, что вы — барон, я упаду вам на грудь. Если суд решит, что вы — Мюллер, посажу в тюрьму». «Ну, могу ли я доверять собственному мнению, когда… полностью доверяюсь суду. Как решите, так и будет». Вот это образ друга-предателя на все времена.
А в «Ребре Адама»! «Гольберг, Александр Наумович, вы не против?» И там же за столом вдруг показывает кукиш от всей души первому мужу: «Вот тебе аборт!» Да, по-нашему, по-еврейски.
В «Человеке с бульвара Капуцинов» он похотливый пастор. И озабоченный. Очень похотливый и очень озабоченный, аж весь дергается. В любом возрасте Кваша мог создать и гротеск, и комедию с трагедией, находил для убедительности немыслимые оттенки, и был глубок и реален как никто.
Еще он был совестью театра, без всяких громких слов. Ну, как Копелян в БДТ. А это большая редкость. Поэтому программа «Жди меня», которую Кваша вел много лет, была на грани между артистизмом и человечностью. Даже за гранью, потому что как отдаваться, сочувствовать, сопереживать людям, растворяться, умирать в них, чтобы жить, — так мог поступать очень хороший человек с отзывчивым сердцем.
Он таким и был, Игорь Кваша. Только помните.
