А вот еще один эксперт: американский Центр по контролю и профилактике заболеваний (CDC), недавно опубликовал на своем официальном сайте список слов, которые употреблять не следует и какие следует употреблять вместо них. Например, нельзя говорить слово «заключенный», а надо говорить «человек, помещенный в заключение». Нельзя говорить «наркоман», а надо говорить «человек, использующий наркотики». Нельзя говорить «бедные люди», а надо говорить «люди с доходом ниже федерального уровня бедности». Вместо «незаконный иммигрант» следует говорить «человек с незадокументированным статусом». Ну и так далее. Все это как будто для того, чтобы не обижать алкоголиков, не обижать наркоманов, не обижать заключенных и незаконных иммигрантов.
С другой стороны, вместо «коренной американец» теперь следует говорить «американский индеец» — то есть индейцев в иерархии уважения понизили, и можно с высокой степенью вероятности предположить, что скоро и индейцами они быть перестанут, потому что это «может обидеть» то ли их самих, то ли индийцев — кого-нибудь непременно может.
Наконец, в заключительном блоке инструктажа CDC содержатся указания о том, что слова «биологический мужчина» и «биологическая женщина» употреблять не следует и как нужно называть трансгендеров. Впрочем, само слово «трансгендер» уже на грани запрещения, его употреблять можно, но предпочтительно говорить «гендерно разнообразный», или «небинарный», или «человек с интерсексуальными чертами», а местоимение, применимое к такому человеку, — «они».
Но довольно с нас американской экспертизы. Как это все ложится на нашу почву? А ложится оно великолепно! Разве в нашем административном лексиконе простое привычное слово «школа» не вытеснено ужасающей аббревиатурой МБОУ СОШ? Разве на уличных указателях нет абракадабры типа «ИКО ГКУ ЦЗН»? Если надо пример попроще — зачем было заменять слово «ученик» словом «обучающийся»?
Но ведь в Америке-то это все делается наверняка от большой заботы! Чтоб не обидеть никого! А у нас-то с другими целями!
Что ж, давайте задумаемся о целях. Это, во-первых, создание особенного чиновничьего языка, непрозрачного языка избранной общности. Эти тексты не предназначены для того, чтобы быть широко и просто поняты, а предназначены они для того, чтобы впихнуть в них как можно больше информации, значимой с точки зрения чиновника (или как с «обучающимся», чтобы было наособицу, терминообразно). Кстати, непроницаемость чиновничьего языка — не только российская проблема. В Новой Зеландии осенью прошлого года даже приняли закон «О простом языке», чтобы обязать чиновников выражаться понятно.
Но теперь к этому всегда можно присовокупить административное требование «никого не обижать». Предполагается, что если вы вместо одного ложащегося точно в лузу слова исполните ритуальные прыжки из слов — это будет не обидно. Ни для чего, кроме здравого смысла. Но о нем можно думать в последнюю очередь.
Итак, почему же «инвалид» — обидно, а «человек с инвалидностью» — не обидно? А потому что, скажут вам, «инвалид» — это как бы ярлык и постоянный определяющий признак, а «инвалидность» — это только приложение к «человеку». И если вам скажут такое, вы предпочтете согласиться — не с аргументацией, нет. Вы согласитесь с интонацией, с эмоциональным нажимом, вы предпочтете «никого не обижать». Иными словами, вы поддадитесь на эмоциональный шантаж.
На самом деле человек не определяется одним словом. Он может быть инвалидом, здоровяком (даже инвалидом-здоровяком), добряком, алкоголиком, трезвенником, мошенником, гением, молчуном, весельчаком, книгочеем, игроманом, всезнайкой, правдолюбом, душой компании… Тот, кто говорит вам, что, произнося слово «инвалид», вы наклеиваете ярлык, на самом деле совершает вот что: он из всего огромного круга признаков выбирает только один. Это он мысленно наклеивает ярлык — и сам пугается этого, — а не вы.
И я бы не стала вдаваться в эти психологические перипетии, если бы они прямо на наших глазах не приобретали масштаб глобальный. Жертвами эмоционального шантажа становятся целые общества — добавлю: общества, состоящие из людей, наиболее невротизированных. Дело в том, что у процесса запрещения слов нет конца. Это не то, что регулирующее учреждение выпустит одну инструкцию раз и навсегда — и на этом успокоится. Нет, пройдет время (и даже очень короткое), как слова, в старом списке помеченные как необидные, обрастут особенностями употребления и смогут кому-то показаться обидными. И вам напишут новый список — вплоть до абсурда, вплоть до запрета «неуважения» к мумиям.
Это, повторюсь, будет происходить всегда, по очень простой и неизбежной причине: употребляя слова, люди вкладывают в них не только один смысл. Слова многомерны, на этом построен эзопов язык, когда мы пишем одно, а подразумеваем другое. И читатели понимают, что мы хотим сказать. Даже с учетом того, что мы живем в непростые для писателей времена, когда им случается писать большими буквами «САРКАЗМ», чтобы читатель распознал сарказм, — даже с учетом этого слова остаются — и всегда будут — многомерными, зависящими от употребления, изменчивыми.
А потому, чтобы не включаться в невротический хоровод, не позволяйте себя эмоционально шантажировать. Не позволяйте говорить вам, что вы кого-то обижаете, если вы на самом деле не имели в виду ничего обидного. В конце концов, обиделся ли кто-то на вас — этого вы наверняка не знаете, а вот что вы не хотели обидеть (если действительно не хотели) — это вы знаете совершенно точно.
Любопытным образом пропаганда запрета «обидных слов» перекликается с пропагандой принудительных масок: там тоже главный аргумент «вы можете кого-то заразить», но притом вы никогда не знаете этого наверняка, а вот то, что маска причиняет (если причиняет) неудобство именно вам, — это вы знаете совершенно точно. Если осознать это сходство, становится неудивительно, почему запретом слов в США занимается главный медицинский регулятор, руливший ковидопандемией. Потому что стиль управления один и тот же, универсальный: эмоциональный шантаж.
Не то чтобы так нельзя делать никогда, эта манипуляция не хуже прочих, — но ее, по крайней мере, надо видеть. Пока что женщин заменяют на «менструирующих персон» в так называемых «цивилизованных странах», но можно не сомневаться: эти персоны постараются прийти и к нам.
