Начнем с двух символических путешествий из Петербурга в Москву, связывающих два периода нашей истории. В 1918 году с берегов Невы в новую столицу прибыло первое советское правительство, а в ноябре 1991 года исправлять матушку Москву из Санкт-Петербурга приехала группа Чубайса. Об Анатолии Борисовиче мы уже говорили в предыдущих статьях. Теперь же я хочу погрузить читателей в депрессивную атмосферу 20-х — начала 30-х годов прошлого века.
Новая экономическая политика решала лишь тактические задачи: обеспечить население товарами повседневного спроса в послевоенный период. Промышленность при этом восстанавливается медленно, энтузиаст Феликс Дзержинский пытается поднять металлургию и тяжелую промышленность, но успехи пока еще минимальны. Большая часть заводов и месторождений были сданы в концессию иностранному бизнесу. К концу 1927 года 82 таких предприятия добывали более 62% свинца, 40% марганца, 35% золота, около 12% меди. Производственная деятельность компании «Лена Голдфилдс» в географическом плане охватывала территорию от Якутии до Уральского хребта, а ее экономические интересы были сосредоточены на добыче и переработке минерально-сырьевых богатств Урала и Сибири.
Как и в 90-е годы, в стране множатся банки, торговые компании… Заявления о том, что спекулянт постепенно превратился бы в честного торговца и начал вкладывать деньги в промышленность, разбиваются о нашу действительность. Нэпманы в подавляющем большинстве ни знаниями, ни капиталами для проведения индустриализации не обладали.
Между частной и государственной собственностью граница была условная. И это создавало широкие возможности коррупции. Экономическое руководство госкомпаниями было неэффективным. Внешторгбанк в 1924 году возглавил профессиональный революционер Виктор Таратута, не успевший даже окончить техническое училище.
Производственную дисциплину характеризует такой факт: в одном из главных банков страны — Внешторгбанке — ежемесячно вывешивается объявление, предупреждающее, что за четыре опоздания сотрудники будут увольняться. Значит, три были обыденностью.
Города были заполнены гастарбайтерами (славянского происхождения), выходцами из деревни. Ровно 10 лет назад в «МК» вышла моя статья «Столыпин — несостоявшийся Чубайс». Я там писал, что в случае успеха реформ Столыпина несколько десятков миллионов безземельных крестьян были бы выброшены из деревни. «Их не могла принять и трудоустроить российская промышленность (рассказы о ее фантастическом росте весьма преувеличены). Люмпенизированные крестьяне устроили бы в России революцию еще задолго до начала Первой мировой войны. Вот к чему привели бы прожекты реформатора!»
И вот после Гражданской войны они все-таки пришли в города и принесли в них свою производственную и бытовую культуру.
Город не может обеспечить деревню техникой, та не собирается отдавать городским выращенное. В омской деревне Сталину заявили: «А ты, кацо, спляши нам лезгинку — может, мы тебе хлебца-то и дадим».
К этому надо добавить религиозный кризис — церкви жгли не одни безбожники, с удовольствием в этом участвовали и злые за многолетние притеснения староверы. Православная церковь была на перепутье, еще недавно ее иерархи фактически предали царя Николая II, и в начале 20-х появилась Живая, обновленческая церковь. В 1922–1923 годах в ней находилось более половины российского епископата и приходов. Ей передали даже храм Христа Спасителя в Москве. Вспомните отца Федора из «12 стульев», вопрошающего: «А почему, мать, не перейти мне к обновленцам? А обновленцы что, не люди?»
К этому добавим обустройство морали по принципу пролетарской целесообразности, известную теорию «стакана воды» супертолерантной Александры Коллонтай, эмансипацию женщин и ее лозунг «Семья — первичная форма рабства». А еще комсомольский вождь Александр Косырев говаривал: «У нас нет общечеловеческой морали. Нравственно то, что на пользу пролетариату».
Одновременно в 20-е годы ликвидировались «атрибуты старой школы»: экзамены, уроки, форма, задания на дом, латынь. Педагоги-революционеры предрекали полную победу новых идей: «Школа возникла вместе с государством, вместе с ним она и исчезнет».
Отрицалась многовековая история страны.
Все это сопровождалось бардаком во власти, непримиримой борьбой группировок Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Сталина…
А что творилось тогда на окраинах! В Средней Азии — басмачи. Здесь достаточно вспомнить «Белое солнце пустыни». На Украине — украинизация.
Вот только один эпизод из этой кампании: 5 апреля 1927 года в Москве состоялось заседание правления ВТБ с необычной повесткой дня: рассматривалось предложение комиссии по украинизации Всеукраинской конторы «об увольнении с занимаемой должности главного бухгалтера конторы Ф.Д.Кузнецова за враждебное отношение к украинизации». Было принято решение освободить его от занимаемой должности.
Контора тогда имела правление из четырех человек: Овсей Каган (управляющий), Израиль Лурье (заместитель управляющего), а также Ратнер и Лихтенштейн, уже, видимо, украинизированные хлопцы. Место Федора Кузнецова занял его заместитель Соломон Луцкий, более устраивавший организаторов кампании.
А вот что представляла в 20-е годы Закарпатская Русь, пока еще входившая в Чехо-Словакию. Пражская газета «Ргаgег Presse» от 9 апреля 1922 года рассказывала, как депутат Эммануил Шафранко два месяца объезжал отдаленные деревни Верховины. Он собрал там потрясающий обвинительный материал против чешского правительства, который огласил в чешском парламенте, и демонстрировал парламенту «хлеб», которым население питалось в голодное время, наступавшее каждую зиму. Этот хлеб представлял собой смесь древесной коры с грибами. В связи с этими разоблачениями Красный Крест отправил туда продовольственные запасы. Vossische Zeitung от 30/VIII 1928 г. пишет об этом следующее: «Белый хлеб был принят населением весьма неохотно, оно привыкло к овсяному хлебу. Какао они считают краской и красили им дома и стены, а зубную пасту намазывали детям на хлеб».
И еще, чтобы легче было понять разницу между 20-ми и 30-ми годами, давайте вспомним и сравним две книги Ильфа и Петрова, действие которых происходило на изломе двух эпох. Роман «12 стульев» сдан в печать в 1927 году, «Золотой теленок» закончен в 1931 году. Авторы почти хроникеры — землетрясенье в Крыму произошло в 1927 году, а описываемая Восточная магистраль (Турксиб) была заложена весной 1930 года.
В первом романе ни одного положительного действующего лица.
Во втором романе, все еще наводненном жуликами, уже появляются идейные студенты — попутчики Бендера и энтузиасты-строители. Упоминается и летчик Севрюгов, летавший за Полярный круг на помощь пропавшей экспедиции Нобиле.
Впрочем, к Севрюгову его соседи еще относятся со злорадством, и дворник Никита Пряхин выражает общее мнение обывателей словами: «Человек ходить должен, а не летать». Однако призыв «Стране нужны крылья!» уже озвучен.
Остап Бендер в «Золотом теленке» безусловно лишний человек. А ведь раньше он был весельчаком. И даже в конце приключения в Васюках говорил: «Мне чуть голову не оторвали. И я — ничего. Бодр и весел».
И посмотрите, как все меняется через 4 года: став миллионером, он внезапно вспоминает норвежского путешественника Амундсена, добравшегося на дирижабле до Северного полюса и увидевшего внизу «битый лед, трещины, холод и пустоту». А затем жалуется Зосе: «На каждого человека, даже партийного, давит атмосферный столб весом в двести четырнадцать кило. Мне кажется даже, что он давит на меня значительно сильнее, чем на других граждан».
Не случайно столь гармоничен в «Золотом теленке» грустный Сергей Юрский и неудачен фонтанирующий обаянием Олег Меньшиков.
Окончательно Остапа «добили» попутчики — студенты политехникума. «Чему так радуется эта толстомордая юность? — подумал он с внезапным раздражением. — Честное слово, я начинаю завидовать».
Ну и, наконец, финал: европейцы, в лице румынских пограничников, в общество которых так мечтал попасть Остап Сулейманович, провели его обнуление. Как это похоже на сегодняшние дни!
Так что 100 лет назад стартовые условия у Советской России были, мягко говоря, неидеальные! И сравнивать их надо не с последующими годами, когда «страна мечтателей, страна ученых» «в буднях великих строек» действительно будет на подъеме, а с нашими длинными 90-ми. И если тогда мы все-таки нашли силы, чтобы выбраться из того болота, значит, у нас вновь есть надежда на возрождение.
Поэтому закончить статью я хотел бы оптимистически, важными словами Юрия Визбора: «Спокойно, товарищ, спокойно,/У нас еще все впереди./Пусть шпилем ночной колокольни/Беда ковыряет в груди./Не путай конец и кончину,/Рассветы, как прежде, трубят,/Кручина твоя не причина,/А только ступень для тебя».
