— Мы пока еще в прошлом или уже в будущем?
Правильно шли якобы только куранты главной ратуши. Но редкие индивиды интересовались всамделишностью века и эпохи.
О необъяснимых манипуляциях минутных и часовых стрелок путешественники стали догадываться, когда навстречу им попалась толпа перевозбужденных крикунов. Тот, кого они клеймили, шествовал, громыхая наручниками, и имел удрученный вид.
— Жулика, жулика повели! — галдели прохожие.
— Чем он провинился? — спросил Мальчик для Битья.
— Опоздал на полновесных пять минут! — ответили ему.
Странники посмотрели на возмущавшихся в недоумении:
— И это все его преступление?
С не меньшим недоумением встречные взирали на них:
— Не понимаете? Его ждали целых пять минут! Обокрасть на целых пять минут — за это могут присудить десять часов тюрьмы!
После этого уже не казалось экзотичным, что умиравшие завещали потомкам свою непрожитую жизнь. А скряги из экономии времени не досматривали в кинотеатрах фильмы до конца. А торопыги перебегали улицы на красный свет ради выгоды сотой доли секунды. Нищие на папертях, в подземных переходах и возле магазинов выпрашивали у богачей минутку, две, три. Расточительные моты бросали в качестве подаяния сутки, бережливые расщедривались лишь на четверть часика. Были скупцы, не дававшие ничего, но случались транжиры, швырявшиеся неделями. Такие прожигатели за вечер могли сжечь в ресторане несколько лет из отпущенного им срока.
— У некоторых, — растолковал провожатый, указав на клянчильщиков, — в запасе столетия, а по внешнему обтрепанному виду не скажешь. И сами они ничего собой не представляют. Не таким асоциальным типам владеть и распоряжаться вечностью и пребывать на грани бессмертия.
Наука пребывала на высоком уровне, ученые обеспечивали заказчиков эксклюзивной возможностью начать бытие сначала. Вместо наручных хронометров желающие омолодиться носили приборы, похожие на ртутные градусники. Едва возраст приближался к внушительной критической отметине, его стряхивали-снижали до рисочки-планочки, устраивающей волонтера, — школьной поры или детского грудничкового вскармливания.
У путешественников возник соблазн приобщиться к высокоразвитой цивилизации и впасть в отрочество. Но пролонгация счастливых периодов полагалась не каждому. Вернее, не каждому была по карману. Наличествовали и другие минусы: многие старожилы пребывали в убеждении, что их повсюду подкарауливают злые волшебники, чья задача — украсть у зазевавшегося лакомый отрезок минувшего или грядущего. Боявшиеся быть обворованными подозревали в колдовстве, ведьмовстве и шельмовании буквально всех: начальника, заставляющего выполнять никчемные приказы (пожирателя рабочего дня подчиненных); манкирующего служебными обязанностями лодыря, уклоняющегося от трудовой повинности и не уважающего дисциплину, то есть переваливающего свои обязанности на других; нерадивого продавца, вынуждающего стоять в долгой очереди к прилавку; ленивого дворника, не подметающего улицу и не сгребающего снег, из-за чего пешеходам приходится преодолевать мусорные завалы и ледяные наросты и торосы, что ведет к травмам и госпитализации, то есть опять непроизводительным невосполнимым потерям, вычетам из полезного существования.
За оптимизацию и рачительное расходование каждого полновесного мига шла нешуточная борьба. Один из бывших транжир, с которым туристы разговорились, поведал, как научился неразбазариванию:
— Я просыпался около полудня. Неторопливо одевался. По дороге в институт считал ворон. После лекций шел с приятелями-однокурсниками в бар. И ничего не успевал: ни учиться, ни приводить в порядок одежду и комнату. И меня отправили на курсы перевоспитания. Но и там я не сразу заставил себя вскакивать утром по сигналу горна. И три дня провел, вычищая гальюны. А когда стал драить сапоги ваксой, заплакал. И понял: можно все успевать.
Пилигримам понравилось увиденное, они пришли в муниципалитет и сказали:
— Хотим купить квартиру, чтобы остаться в вашем королевстве.
Клерк полистал затрепанный прейскурант.
— Это обойдется вам в сумму 3 года и 4 месяца. По минимальной ставке, квартира на 5-м этаже, без лифта и с протекающей ванной.
— А отремонтировать?
— Еще 10 месяцев. И, я подчеркиваю, — чинуша воздел к потолку указательный палец, — это при условии самозабвенной работы в фирме, куда мы вас определим.
— Мы хотели бы сначала осмотреться, отдохнуть… И потом у каждого из нас есть призвание.
— Будете предаваться ему ночью, — осадил их чиновник.
Чтобы дать объявление о трудоустройстве по душевной склонности, они пришли в редакцию журнала. И стали свидетелями разговора:
— Опубликуем ваш рассказ, за это надо пожертвовать полтора месяца.
Автор весело согласился и достал из авоськи рукопись громадной толщины.
— А эта повесть на сколько потянет?
Редактор в задумчивости перелистал убористо исписанные страницы.
— Два года. Вот во что встанет публикация.
Проситель с готовностью закивал. Извлекая из авоськи самую толстую папку, он наклонился так низко, что лысина побагровела.
— Роман. Дело всей жизни.
Редактор взвесил папку на вытянутой руке, развязал тесемочки. И начал читать, время от времени восклицая:
— Ну и название! С таким не пробить в печать. Ну и сюжетец завернули… Ну и язык, суконный. — И заключил: — 27 лет и ни дня скидки.
Лик автора (а не только лысина) побагровел. Он стал подсчитывать, загибая пальцы, а потом на листке бумаги. И наконец дрожащими губами вымолвил:
— У меня нет столько. Не располагаю столь длительным этапом. Может, напечатаете повесть чуть дешевле? Самую малость, пустяк, полтора года…
— Но вы уже подписали договор, — неумолимо сказал редактор.
В стране существовали, помимо официальных, полулегальные ростовщические конторы. За кредитом на покупку жилья пришлось направиться к владельцу ломбарда, в похожую на кладовую старьевщика лавчонку весьма специфического назначения, предназначенную для конфиденциальных встреч и обставленную рухлядью и дорогостоящим антиквариатом. Пока вели беседу, протяженность которой вроде бы не ограничивалась жесткими рамками, хозяин, сообщая, что получил бизнес по наследству — залежалые эры складировал еще его отец, а до того дед, — тем не менее изредка сверялся с настенными ходиками, и вдруг, когда раздался бой и выпрыгнула из домика-скворечника деревянная кукушка, жестко заявил:
— Вы должны мне баснословно. Вы в долгах по уши!
Но узнав, что перед ним посланцы державы, где за перерасход шатаний маятника не принято раскошеливаться, смилостивился и списал невозобновляемый ресурс, а затем поразил историями — о клиентах, оставляющих залог минут, дней, месяцев в обмен на кажущиеся необходимыми материальные эквиваленты. Некоторые расставались аж с половиной собственной жизни ради ничтожного профита: суточного успеха или суточных щей, ради часа громкой славы (сомнительный гешефт!), садились в тюрьму, в долговую яму, отбывая наказание за неуплату.
— Но ломбард — учреждение добровольное: хочешь — выкупи залог, хочешь — оставь распорядителю, — усмехнулся владелец. — Что касается суетливцев, они всегда дешевят, — говорил старик. — Некоторые в отчаянии требуют взыскать их промашки с деловых или сексуальных партнеров, другим нужно покрыть предыдущие заимствования — редко кому удается вернуть свой заклад целехоньким: в отличие от банковских условий, где возместить растущие проценты реально, вклады времени неумолимо тают. Отданные в чужие руки задарма драгоценные мгновения профуканы, а могли принести успех гораздо меньшей ценой и меньшими затратами, чем взимает мое заведение...
Гости внимательно рассмотрели брошенные на произвол ошметки: внаброс валявшиеся невостребованные Праздничные и Юбилейные даты — Вчерашний День Медицины, Вчерашний День Политики, Вчерашний День Литературы, Праздник Революции...
А поодаль трепетали заложенные впрок Дни Будущие и гадали о завтрашнем: завтрашней медицине, политике, революции, литературе.
Не удалось сторговаться по условиям ссуды — друзья покинули страшноватый ломбард и неласковое королевство.
