Подговорил Катю превратиться в Снегурочку. Тоже окутал шубейкой, париком с русыми косичками, разукрасил лицо приклеенными тату и румянами. Впрочем, Катю не обязательно было маскировать, ее Никифоровы не успели досконально запомнить, видели лишь пару раз на общих междусобойчиках и не догадывались о серьезности брачных намерений Стопорогова.
Распланировал: явиться 30-го под вечер, маскарадно хохмить, базланить, ржать, вручить подарки, потом, если у принимающей стороны не намечены сепаратные планы, задержаться до 31-го, представить Катю в качестве невесты и продолжить загул до Рождества.
Поздненько он собрался обремениться семьей, долго не мог остановить выбор ни на одной из претенденток, а с Катей вдруг ощутил: вот оно, счастье! Сразу стала той, которая по сердцу.
Гладко добрались на такси (везли много коробок и пакетов с презентами) до ипотечного многоквартирника, куда три месяца назад с помпой въехали Никифоровы. Звонить по домофону не хотелось, а цифровой код Стопорогов легкомысленно не выведал, но проникли в подъезд вместе с балагуристым дядечкой, тоже новоселом. Поднялись на нужный этаж. О том, что хозяева дома и никуда не отчалили, Стопорогов заранее справился, туманно обсудив с ними их перспективы грядущего празднования.
Подтащили привезенные дары ближе к двери, прихорошились и нажали кнопку звонка.
Долго никто не отвечал. Потом раздался невнятный недовольный голос:
— Кто?
— Дед Пихто! Дед Мороз! — бойко отрапортовал измененным густым басом Стопорогов.
Катя подхихикнула.
По ту сторону дверной металлической преграды наступило тягостное молчание. И наконец грянуло:
— Не заказывали!
К такому отпору Стопорогов был готов. Понятно и предсказуемо: время недоверчивое. Потому столь же звонко и задорно крикнул:
— Акция беспрецедентной бескорыстной доброты. Открывайте, не пожалеете. Для вас полна коробушка!
— Проваливай! — послышалось из-за двери.
— Даже не знаете, насколько вам повезло! — подала голос Катя.
— Охренеете от счастья! — продолжил тоном массовика-затейника не смутившийся инициатор мероприятия. На крайний случай он готов был сбросить маску и саморазоблачиться. Однако не хотел отказываться от тонко выверенной интриги.
За дверью, похоже, шло совещание. Шебуршились. Неразборчиво шептались. И повторили:
— Отвалите по-хорошему, иначе полицию вызовем.
Вслед за этой угрозой мелькнул просвет в дверном глазке: обитатели жилища изучали наваливающихся наглецов. Вероятно, обзор их не удовлетворил. Тем паче Стопорогов лихо заломил свой колпак и притопнул валенком.
— Не уберетесь, из ружья пальну, — предупредил защитник квартирных рубежей.
— Нет у тебя ружья! — ляпнул Стопорогов, отчаянно пытаясь продлить непринужденный диалог и вовсе не желая демонстрировать излишнюю информированность о частной жизни собственников ипотечных пенатов.
Его заявление, похоже, ввело обороняющуюся чету в замешательство. Они о чем-то ворчаще спорили. Это придало Стопорогову уверенности.
— Не бэ... Для вас заказал новогоднее поздравление ваш лучший друг.
— Нет у нас друзей! — брякнули оппозиционеры.
— То есть как? — опешил Стопорогов.
— А так! Таких друзей за фук и в музей! То есть в КПЗ!
Катя вопросительно уставилась. Во взгляде читалось: «А ведь утверждал: первейшие и единственные...»
Стопорогов не отчаялся:
— Напрягите извилины. Может, вспомните кого. — И наддал, и отчасти рассекретился. И опустился до жалкого упрашивания: — Неужели за целую жизнь не обрели кого-нибудь настоящего, подлинного?
— Не заговаривай зубы! Урод. Тут лохов нет.
Хотя выпад непосредственно к нему не относился, Стопорогов огорчился. Не обиделся (ведь опознан неудачливый хохмач не был), а вот именно испытал краткую душевную травму, укол отверженности. И мгновенное опасение: вдруг и по Катиному поводу пройдутся? Обзовут, оскорбят?
— Ладно, — нашел выход из тупика Стопорогов. — Мы удалимся, а вы рассмотрите подношения взаперти, коль боитесь нос высовывать... Если понравятся, отомкнете, у нас, согласно договору, обязаловка лично персонально поздравить и произнести тост.
Реакция воспоследовала мгновенная:
— Не канифоль мозги, кретин. Какой тост? Ружья, говоришь, у нас нет? Так шарахнем, костей не соберешь. Иди проспись. Гастарбайтер хренов! Говорок тебя выдает. Не ты ли позавчера приходил раковину прочищать? И шмонался по комнатам. Разглядел, значит... Что ружья нет. А мы его под кроватью держим. Мы тебя вычислили. И в жилконтору сообщим.
Стопорогову приятно было услышать, что модулирование голоса ему стопроцентно удалось. А вот с манипулированием неподатливым сознанием упрямцев обстояло хуже. Он миролюбиво подначил:
— Под кроватью не ружья хранят, а ночные горшки.
Вмешался женский дискант:
— Козел! Дескать, мы от страха обделались? Сам ты обмочился! Вытри лужу! Потому явился, что недоплатили тебе? Так ты не заработал. Не заслужил. И доплаты с нас не сорвешь...
Стопорогов зашептал Кате:
— Они щедрые, значит, действительно, сантехник попался не ахти...
Катя тянула его к лифту:
— Пойдем. От греха. А то шмальнут сквозь замочную скважину. А подарки оставим. Пусть осмотрят. Разберутся. Потом по телефону сознаемся. Они же интеллигенты. Ты так их охарактеризовал. Отчалим. Пока можно спустить на тормозах и заморозить на уровне шутки. Иначе по взнервленности такого наговорят...
Надо было подчиниться. Неглупая женщина. Годится в жены. Но его заклинило. Застопорило. Не хотел отступать. От прикольной мечты о сюрпризе. Потому сдал на попятный, пустился оправдываться:
— Мы не ханыжники.
— По тебе видать. Долбанутый!
— И по твоей лярве разукрашенной!
Катя вспыхнула, натуральная румяность пересилила искусственную, проступила сквозь грим, раздельно (и почти умоляюще) произнесла:
— Пойдем же! Пока не поздно.
С той стороны сыпалось:
— Оглоеды! Попрошайки! Не с вашими рожами в элитный дом!
Стопорогов выпалил:
— Да! Самые настоящие ваши благодетели. Исполняем заветные желания. Фей и волшебников не прогоняют. Плохая примета. Потом везти целый год не будет.
— Пшли прочь! Не на тех напали... Охламоны.
От услышанного мутилось в голове. И Стопорогов, чтоб выплеснуться, а заодно предотвратить или заглушить вероятный новый словесный выпад, саданул по двери ботинком.
— Отворяйте, мать вашу!
С обратной стороны лязгнуло. Возможно, впрямь передергивали затвор. Пришлось срочно отступить. Ухватил Катю под локоть, отбежали на безопасное расстояние.
Гремело:
— Ага, перебздели... Добрые волшебники... Видали мы таких...
— Не перебздели! — вызывающе крикнул Стопорогов. — Сами вы...
Не договорил: двери лифта раздвинулись, из кабины выскочил мужик с топором.
— Стоять, не двигаться! — скомандовал он.
Из квартиры раздалось торжествующее:
— Спасибо, Михалыч! Подоспел вовремя. Держи их на дистанции, могут быть вооружены, я вызову полицию. Ты настоящий друг...
Пришлось Стопорогову сбросить личину и обнажить лысину. А Катя не хотела выпрастываться из шубки. Мужик замахнулся топором.
Стопорогов заискивающе и приниженно объяснял:
— Я тоже его друг. Правда, не такой настоящий, как вы.
Мужик с топором не велся. Но был озадачен.
— Слышь, Аркадий, они вроде твои знакомцы.
— Это я, Стопорогов, — сознался фальшивый Дед Мороз.
Щелкнул замок. Выглянула озабоченная бледная женская мордашка. Над ней нависла мужская небритая физиономия.
— Ты, Стопорогов? Ты чего? Сбрендил? Зачем устроил?
— Разыграть хотел. Повеселиться... Поржать...
— Молодец. Мы от страха ни живы ни мертвы. Хорошо, соседу дозвонились.
Никифоров в незапахнутой пижаме вышел на лестничную площадку. В руках сковорода и половник. Супруга тоже вышла. Сжимая кухонный нож.
Стопорогов неловко переминался, теребя колпак.
— Извините... В мешках все, о чем ты мне говорил. Самое заветное для тебя и супруги... Уж я расстарался... И «Айфон» последней модели, и скороварка фирменная. И шарфики, и парфюм. И коньяк. И шампанское. Мы с Катей подали заявление. На регистрацию. Решили отметить... С самыми близкими.
Сосед опустил топор.
— Так это, заходите, — позвал Никифоров. — Очень рады. Внезапному столь лестному для нас визиту. Заходите, заходите. И ты, Михалыч. Праздновать будем. Настроение как-то сразу поднялось.
