Почти все бывшие заключенные американские тюрем, кого я опросила, составили своеобразный топ желаний - того, что они хотели сделать и сделали по возвращению на родину.
Итак.
Первое — общение с близкими в домашней атмосфере.
— У меня было такое ощущение, что не можешь ими надышаться, — говорит Мира Тэрада, которая больше года провела в «одиночке» в американской тюрьме. - Хочется бесконечно смотреть на них и говорить. И все это именно дома. У меня дома был мобильный телефон, но я специально не стала покупать сим-карту, чтобы никому не звонить и чтобы мне никто не звонил.
Второе — принять ванну.
Понятно, что в тюрьме (ни в американской, ни в российской) ванной нет. Но дело, как говорят бывшие арестанты, не только в этом. По их словам, им хотелось намылиться пахучими средствами — гелями, мылом, шампунем. Дело в том, что в тюрьме почти нет запахов, а если они и присутствуют, то казенные.
И, кстати, некоторые говорили, что много пили воду прямо из-под крана, и напиться не могли, такой вкусной она казалась. А все потому что в тюрьме вода очень хлорированная, а в период пандемии количество хлорки было еще увеличено.
Вообще в период отбывания наказания в тюрьме за рубежом у всех русских, по их словам, инстинктивно обострялись слух, обоняние и вкусовые рецепторы. Это нужно было для того, чтобы выжить (например, они прислушивались к шагам надзирателей в ожидании обхода или разноса пищи). Но всем им не хватало ярких ощущений — красивых звуков, ароматных запахов, вкусной еды. И они стараются все это восполнить в первые дни пребывания дома. Как сказал один из арестантов, самым невероятным по воздействию на него был запах котлет, которые приготовила жена.
Третье — ходить голым.
Да-да, не удивляйтесь. В любой тюрьме США человек все время одет, и он не может себе позволить быть даже частично обнаженным.
Четвертое — полежать и поспать в удобной постели.
Кровати в американских тюрьмах жесткие, при этом совсем не предусмотрена подушка (матрас с одной стороны с небольшим подъемом для головы).
Пятое - гулять на свежем воздухе и послушать русскую речь.
— Виктор, как и я, сидел в одиночке, - говорит Мира. - Этим мы отличаемся от других заключенных — Ярошенко, Осиповой и т.д. (они все жили в бараках). Я сидела так больше года, а Виктор вообще много лет в таких условиях.
Единственная речь, которую слышишь - слова сотрудников тюремной системы, которые говорят на английском. В итоге ты начинаешь даже думать по-английски. И после возвращения на родину мне доставляло невыразимое удовольствие просто ходить по улице и слышать русскую речь. Мне хотелось наблюдать за людьми, за тем, как они взаимодействуют. Я настолько одичала, что радовалась — вокруг меня есть люди, и я с ними связана!
Пятое — покупки в магазинах.
Кажется удивительной сама возможность выбирать и покупать все, что тебе хочется. Потому все экс-узники американских тюрем вскоре оказываются в торговых центрах, где с изумленными лицами ходят между полками и рядами.
Константина Ярошенко я увидела буквально через пару дней после освобождения. Помню, он был немного взбудоражен. Радости не скрывал, порывался заняться правозащитной деятельностью (что и сделал в итоге). И вот спустя почти восемь месяцев после освобождения он полностью адаптировался к новой реальности.
— Ужасы не мучают, — говорит Константин. — Все-таки время лечит. Но иногда бывает — проснешься среди ночи с мыслью: «Где я?» Огляжусь и успокаиваюсь — дома, все в порядке.
Константин рассказывает, что первые дни после возвращения занимался восстановлением документов. Паспорт получил быстро, а вот водительские права не сразу — пришлось ехать в Ростовскую область, откуда он родом. Зато на родине сразу попал под опеку местного министерства здравоохранения.
— Я прошел по-настоящему углубленное медицинское обследование, сдал много анализов. По результатам мне назначили курс лечения и реабилитации, а также дали рекомендации, которые я до сих пор выполняю.
Я также первым делом начал восстанавливать зубы, которые в условиях тюрьмы пострадали (особенно с учетом перенесенных пыток в Либерии). Занимались со мной психологи, психиатры и невропатологи. Много разных тестов прошел.
К тому времени я уже примерно месяц провел с семьей, так что был в более менее нормальном психологическом состоянии. Но отголоски заключения в американской тюрьме остались.
Одно из самых целебных средств для бывших заключенных — заняться активной деятельностью. Константин Ярошенко сейчас активно включился в работу по помощи россиянам, которые задержаны и содержатся за решеткой в разных частях мира. Как член Общественной палаты он также участвует в разработке законопроектов.
Мира Тэрада рассказывает, что на реабилитацию у нее ушло намного больше времени, чем у Ярошенко. Сначала очень помогало общение с человеком, который прошел подобное, ливийским пленником, ученым-социологом Максимом Шугалеем. Он были на связи 24 часа, выслушивал, советовал. Он же подсказал, как социализироваться или, проще говоря, приспособиться. Его поддержка, по словам Миры, оказала больший эффект, чем любые реабилитационные мероприятия.
— Есть несколько важных вызовов, с которыми сталкивается тот, кто вернулся из заключения из другой страны, — говорит Мира. — Нужно привыкнуть к новым технологиям и даже к новым законам. Человек информационно отстает. В тюрьме вся информация «фильтруется», цензурируются. Мне давали газеты, из которых были вырезаны куски тестов (вырезают специально под того или иного заключенного). Мне потребовался примерно год, чтобы «догнать» время, восполнить информационные пробелы. Для этого я много читала, смотрела фильмы.
Но самое главное: понимаешь, что ты в мире, где все доступно и где кругом свои. Важно научиться этим пользоваться.
