— Совсем скоро пройдет съезд Союза журналистов России. Ожидается на нем что-то особенное?
— Да. Главное событие и информационная фишка съезда — создаются четыре отделения СЖР в новых регионах. Это очень важно. Мы там были, проводили в Луганске форум «Журналистика без границ». По нам даже украинцы саданули «Точкой-У», ее сбили. Обязательно будем с коллегами из новых регионов работать. У нас большие планы на будущее.
— После начала специальной военной операции журналисты часто слышат, что они находятся на информационной передовой. Как вам кажется, это осознание поменяло как-то самих сотрудников СМИ и их подходы к работе?
— В журналисты всегда шли люди, которые хотели собирать информацию и передавать ее обществу в наиболее правдивом варианте. Все, что было когда-то изложено в той самой Хартии этики журналиста, которую мы приняли все вместе на 30-м Конгрессе международной федерации журналистов в Тунисе. Мы собирали целый год со всех коллег информацию на эту тему. Как основные постулаты христианства, так и постулаты журналистики неизменны во все века. Меняется только способ передачи информации. Трудно даже представить, если наша планета выживет, что будет лет через 10–20, какие будут варианты передачи информации. Может быть, мы будем обмениваться от мозга к мозгу, посредством телепатии. Наверняка будут невероятные технические изобретения, появятся новые форматы. Но неизменной останется задача журналиста собрать информацию и правдиво донести ее до аудитории.
— В отсутствии правдивости недавно обвинили не кого-нибудь, а наших военкоров. В телеграм-каналах появились намеки на существование неких черных списков журналистов, которые якобы искажают информацию о происходящем на фронте. Что может значить такая атака?
— Я в курсе ситуации с военкорами. Я и сам когда-то был военкором. Те, кто сейчас работает на передовой, во многом это мои друзья. Тот же Женя Поддубный, Саша Сладков, Саша Коц и многие другие. Работают коллеги действительно героически. Слава богу, у нас практически все живы. Хотя недавно погиб Олег Клоков, с которым мы вместе работали на Первом канале. Я знаю о некоторых противоречиях, которые были между Министерством обороны и военкорами. Я вхожу в Общественный совет МО и могу сказать вот что. Очень важно, что состоялась встреча президента с тремя названными мною военкорами. Сладков, Коц и Поддубный присутствовали на этой встрече. Эти ребята честно могут сказать в лицо все, что они видят на земле. Неслучайно такая встреча состоялась. Хотя у президента было мало времени. Думаю, такие встречи будут повторяться, потому что Путину важно знать взгляд и с этой стороны. Эти ребята не соврут. Я посоветовал генералам встретиться с военкорами и честно, глядя в глаза друг другу, поговорить.
— Они согласились? Встреча состоялась?
— Не знаю. Но после того как в телеграм-каналах появилась информация о черных списках, тема быстро сошла на нет. Возможно, действительно встретились и поговорили. По крайней мере говорить надо, обмениваться мнениями. Это очень поможет. Коллеги видят, что там происходит, общаются с военными, видят все это близко. Этот взгляд очень нужен где-то там, куда такая информация не долетает. В этом тоже часть миссии военкоров. Военкоры действительно стали героями нашего времени. Я много езжу по стране. Ко мне в последнее время постоянно подходит очень много парней и даже девушек, все спрашивают, как стать военкором. Эта романтика военной журналистской работы, она действительно передается.
— Странно получается. Журналист, работающий, как военные говорят, «на нуле», рискует своей жизнью и потом еще вынужден оправдываться и доказывать, что сказал или написал правду. Как же так?
— Абсолютной истины в дистиллированном виде не существует. Наверное, это хорошо. Есть взгляд из того места, где находишься. Я много лет проработал собкором в Югославии. Тогда весь мир ополчился на Сербию. Была так называемая сатанизация Сербии — то же самое, что сейчас происходит с Россией. Я для себя тогда понял, что я не всегда могу показывать две стороны. У меня иногда получалось взять интервью у Радавана Караджича, а потом на БТР наших миротворцев переехать линию фронта к лидеру боснийских мусульман и взять у него интервью в Сараеве. Это гениально, когда можно показать две стороны, двух военных руководителей. Но такая возможность была крайне редко. Поэтому я для себя понял, что могу делать в данной ситуации: я могу давать взгляд из Белграда — о том, как живут люди, что происходит, какая экономическая ситуация, хватает ли бензина и еды, как они представляют будущее, как воюют. Не всегда можно представить обе точки зрения. Тогда нужно рассказывать о том, что видишь. Что вижу, о том пою. Наши военкоры во многом добились этого эффекта присутствия.
— Вы сказали про сатанизацию Сербии. Сейчас мир захлестнула волна оголтелой русофобии. Информационную войну против нас ведут крупные мировые СМИ. У нас есть шанс ее выиграть?
— Если мы хотим как-то повлиять на аудиторию с той стороны, то сейчас это практически невозможно сделать даже технически. Все российские каналы перекрыты. Хотя лазейки есть. Мне рассказывали смешной случай: в Оклахоме в кабельных каналах до сих пор идет RT — они просто забыли его отключить. Но это и не наша задача — убеждать их аудиторию. Пытливые люди там, если им нужно, докопаются до истины. Недавно известный американский политолог возмущался: «Почему я не могу видеть выступление Лаврова на американском телеканале полностью? Почему я должен смотреть его через «Аль-Джазиру»?» Или вот телеграм-каналы. У нас свободно работают даже те каналы, которые были созданы украинским центром информационно-психологических операций. Сейчас им отсыпаются огромные деньги на создание новых телеграм-каналов, чтобы подрывать у нас ситуацию. А во многих странах Запада просто блокируются телеграм-каналы российские и пророссийские. Мне кажется, что сейчас попытки влиять на ту аудиторию бессмысленны и невозможны. Главная задача — влиять на нашу аудиторию, отстаивать нашу точку зрения. И мне кажется, что наша журналистика справляется с этим достаточно успешно. Это видно по показателям доверия президенту и поддержки СВО. Задача западной пропаганды — посеять панику, сомнение. Но у них это не получается.
— Изменились ли после начала СВО настроения самих читателей и зрителей? Кому они сейчас больше доверяют — блогерам или крупным СМИ?
— Общество научилось верифицировать информацию через профессиональные СМИ. Еще во время ковида по социологическим опросам доверие аудитории стало возвращаться к СМИ от пабликов в соцсетях, телеграм-каналов и ютуба. Туда можно вбросить что угодно, не отвечая за достоверность. Сейчас аудитория стала доверять профессиональным СМИ, и надо это доверие обязательно сохранить. Удивительные вещи происходят: совсем молодые люди, которые никогда не знали, что такое Первый канал, Россия-1, программа «Вести», они стали смотреть Киселева. У него растет молодая аудитория, и не только у него. Те, кто раньше смотрел только ТНТ, теперь стали смотреть Первый канал и Россия-1. Это доверие надо не растерять.
— Как вы считаете, проще стало работать после того, как СМИ-иноагенты были выключены из российского информационного поля? И есть ли сейчас у журналистов риск попасть в черный список по ошибке?
— Мы очень много занимались иноагентами в прошлые годы. Хоть они и составляют мизер от общего числа журналистов, они самые шумные, агрессивные и требующие к себе какого-то особого отношения. Мы занимались в том числе и тем, чтобы в этот список не попали коллеги по ошибке или по глупости, например за случайный репост. Мы занимались законодательными инициативами, связанными с журналистикой, спасибо за это Александру Хинштейну. Нам удалось сделать послабления в ряде законов. В частности, во всех законах по нашему требованию появилось так называемое право на ошибку. Репутация в нашем деле очень важная история. Если человек попал в иноагенты случайно, его потом оттуда убирают. Но, извините, это же запомнится. Такая информация разносится мгновенно, как пожар в сухом лесу. Все, что попало в Интернет, оттуда не удалить. Те, кто достоин этого списка, — ну что ж, значит, достоин. Некоторые усиленно стараются в него попасть и гордятся, если попадают. Но в основном это те коллеги, которые давно уехали за рубеж и откровенно встали на сторону врага.
— К слову о тех, кто «ляпнул по глупости». На днях отличился Антон Красовский своим диким высказыванием про украинских детей. Потом, правда, записал видео с извинениями, но звучали они, будто читал с суфлера. Что с ним делать теперь?
— То, что сказал Красовский, неприемлемо ни с точки зрения человеческой, ни с точки зрения журналистской этики. Конечно, он подыграл очень сильно пропаганде с той стороны. Там сейчас крики страшные, и будет продолжаться это очень долго. Это невероятный провал. Я нечасто, но смотрел его интервью. Иногда было видно, что человек выходит в эфир пьяным в лоскуты, — и это выходит. Не думаю, что там есть какая-то редактура или модерация. Он сам выкладывал видео в Сеть. Но здесь есть и эффект выгорания. Красовский ведь делал очень неплохие фильмы про СПИД, про ковид, ходил в «красные зоны». И на Донбасс ездил. Но выгорание довело человека до жутчайшего провала.
— Журналистика вообще в топе самых психотравмирующих и вредных профессий, по данным ВОЗ.
— Да, она вредна для здоровья и для семейной жизни. Вообще для всего. Но это самая прекрасная профессия в мире.
— Есть ли какие-то механизмы, позволяющие защитить журналиста от выгорания? Это ведь очень важно. Мы существуем не для себя, а для своих читателей и зрителей. По большому счету «нас там нет» — есть только наш продукт и то, как его воспримет аудитория. Как сохранить самого себя, чтобы не навредить читателю?
— В каком-то старом фильме была фраза: «у музыканта на пальцах обнаженные нервы». Журналисты — люди чаще всего действительно эмоциональные, они воспринимают действительность особо чутко. Это глаза и уши общества, все органы чувств, которые должны воспринимать, что что-то не так, и сообщать об этом. У талантливых журналистов всегда обостренное восприятие. Конечно, это наносит удар по здоровью, по эмоциям, по личной жизни — по всему. Журналист — это его текст или видеоролик и чаще всего короткая жизнь. Мы как общественная организация стараемся делать так, чтобы привести в порядок все эти ощущения. В Центральном доме журналиста всегда присутствовал психолог, который бесплатно мог принять человека, поговорить — это очень важно. На все наши форумы мы привозим психолога, который рассказывает, как не выгорать.
— Я знаю, что СЖР запустил еще и курсы самообороны для журналистов.
— Да, такие курсы есть. Были у нас еще и другие, по аналогии с курсами «Бастион», которые проводит Союз журналистов Москвы. На полигоне МЧС в Ногинске специалисты учили журналистов правильно вести себя в экстремальной ситуации. Чуть ли не под танк их бросали. Мы будем продолжать такой формат, сейчас это очень важно и актуально. А курсы самообороны предложил Сергей Кириенко. Он мастер боевых искусств. Когда я рассказал ему, что мы готовим коллег для работы в условиях боевых действий, он предложил создать еще и курсы самообороны и свел нас с Ассоциацией боевых искусств. Пользуется это невероятной популярностью, особенно у девушек. Потому что обучают, как любым предметом — хоть ручкой, хоть свернутой газетой, — если к вам человек проявляет повышенный интерес, ткнуть в такое место, что интерес сразу же пропадает.
— По вашим наблюдениям, сотрудники СМИ сейчас тянутся в СЖР? Членство в Союзе для них ценно?
— Авторитет Союза очень сильно поднялся. За пять лет в СЖР вступили 6800 человек. Очень важно, что вступает молодежь. Союз стал модным для молодежи. Все весомее становится наша корочка. И в ковид она пригодилась, кстати, чтобы выходить и работать. Она уже, по сути, заменяет журналистское удостоверение. Огромное количество преференций у нас есть: скидки в санаториях и так далее. Конечно, это уже отдельная тема. Очень важно, что удалось добиться многого из того, что ждало сообщество. Например, звания «Заслуженный журналист России», многих вещей для военных корреспондентов. Мы сделали 50 образовательных форумов. Фонд помощи СЖР помогает родственникам погибших коллег. Очень важная работа проделана за эти годы.
