«Тюрьма меня в люди вывела»
Историю необычной тюремщицы Веры Гавриловны будет правильнее рассказывать с ее рождения. А значит, начать следует не с Екатеринбурга, а с Томской области, где в маленьком селе с красивым названием Верхнее Добро она появилась на свет.
В 1980-м на КПП СИЗО города Томска пришла 18-летняя яркая шатенка с дерзкими огоньками в глазах. Она явилась, чтобы устроиться на работу. Работа ей была нужна в большей степени, чтобы получить направление для поступления в Институт МВД (напомню, в советские годы изоляторы и тюрьмы входили в состав милицейского ведомства). Верочка мечтала быть следователем, но стала… надзирательницей.
Работа в тюрьме затянула. А после одного страшного ЧП Лещенко уже не смогла бросить ее. Случилось вот что: несколько заключенных захватили медчасть, взяли в заложники медсестру. Вера вела переговоры, и, по слухам, благодаря ей все могло бы закончиться бескровно, но в какой-то момент дверь медкабинета взорвали. Вера получила ранение, была контужена (за что получила удостоверение участника боевых действий). После того инцидента она решила, что Бог спас ее для того, чтобы она помогала людям.
— Потом она еще не раз участвовала в переговорах во время подавления бунтов заключенных, — рассказывает ее коллега. — Времена были страшные. Тогда особенно никто и разговаривать с уголовниками не хотел. А она была уверена, что нужно пытаться убедить, увещевать. Лещенко раскрывала и жестокие преступления внутри тюрьмы среди арестантов (в том числе убийства). Проходя через такие испытания, она молилась о благополучном положительном исходе, о том, чтобы вернуться домой живой — там ждал маленький ребенок.
У надзирательницы Веры Гавриловны была семья: муж-пограничник и дочка Надюшка («детеныш», как она ее ласково называла).
Тюрьма, как говорил Петр Первый, ремесло окаянное, и для дела сего скорбного нужны люди твердые, добрые и веселые. Ровно такой была Вера Гавриловна.
Говорила с заключенными она на одном языке. Они же ее одновременно и уважали, и боялись. Прозвища у нее были «оперша ВГ» и «милейшая» (она часто обращалась к заключенным «милейший!», при этом голос был очень строгий, от которого кровь стыла в их жилах).
— Мама часто и со мной разговаривала на тюремном сленге, — рассказывает дочь Надежда. — Помню (мне было лет пять) фразу «не стой в «продоле». Что означало «не стой в коридоре, проходи в комнату». Поскольку мама на работе пропадала бесконечно, иногда единственной возможностью ее увидеть было прийти к ней в СИЗО. И я приходила. Один раз меня выпустили погулять по коридору, где располагались камеры с заключенными… А вообще тюрьмы я с детства не боялась. Мама всегда говорила, что «тюрьма наш дом родной» и что «тюрьма ее в люди вывела».
— Однажды вечером в ее кабинет в томском СИЗО кто-то постучался, — рассказывает бывший коллега. — Дверь открылась, а там следственно-арестованный. Вера Гавриловна сначала испугалась, но он ее успокоил, сказал: «Гражданин начальник, у нас камера открыта, закройте ее на ключ, пожалуйста». Лещенко потом удивлялась: «Были и такие сознательные зэки».
А потом Веру Гавриловну направили служить на Камчатку. Она стала начальником колонии в селе Мильково. Изначально там была тюремная больница, которую преобразовали в воспитательную колонию с участком для женской исправительной колонии.
— Когда Лещенко туда приехала, там уже сложился сугубо мужской коллектив, — рассказывает ветеран ФСИН. — Нарушений была масса. Лещенко попыталась навести порядок, но ей указали место. Они не знали, с кем имеют дело. Пришлось ей применить буквально физическую силу. Как сама она рассказывала: «В рыло вчесала». Вот это женщина! И ведь притом что она всегда была очень ухоженной и красивой.
Жила какое-то время Лещенко прямо на территории колонии в комнате для длительных свиданий осужденных с родственниками.
— Это чистая правда, — подтверждает дочь Надежда. — Я первое время даже стеснялась говорить одноклассникам, где живу, дабы не шокировать. Но зато маме было близко на работу ходить. (Смеется.) Приходилось ей, думаю, нелегко, но она никогда не унывала. И поражала многих своими неординарными поступками. Помню историю. Как-то на Камчатке два друга что-то украли. Одного родители смогли отмазать от тюрьмы и отправили в армию, а другой сел в колонию. И тот, который в армии, ему письмо прислал, где рассказал, как хорошо у них. Есть алкоголь, «весело, гуляем, особо ничего не делаем». Мама это прочитала (переписка же цензурируется) и написала письмо начальнику воинской части. «Прошу отгородить наших заключенных от таких защитников Отечества, дабы не портили им моральный настрой и не разлагали наших воспитуемых». После этого тот друг письмо написал уже в другой тональности: он исправился и рад служить Родине. Видимо, начальник части мощно всыпал ему. (Смеется.)
Время тогда было тяжелое и для заключенных, и для сотрудников (питались все с одного котла), и в принципе для страны. Зарплату задерживали, периодически не было отопления и света, уроки я делала при свече. Денег даже на еду не хватало. Ели мы с мамой обычно вымоченную соленую рыбу. Хотя иногда и ее не было… Я прожила так год, потом меня мама отправила в Томск к тете, где я отучилась половину 6-го класса (а потом переехали уже в Екатеринбург).
В камчатской колонии привязалась к Вере Гавриловне кошка Катя. Пока Лещенко жила на зоне, та все время была около нее. Но Лещенко получила «разнарядку» в Екатеринбург, пришла пора расставаться. Когда Вера Гавриловна собирала вещи, Катя спряталась в чемодан, так и попала на самолет. До самой смерти кошка признавала только Веру Гавриловну, никому больше ни гладить, ни даже кормить себя не давала.
«Займите свою шконку»
Нынешним летом я проверила екатеринбургское СИЗО №1 в качестве члена СПЧ. Проблемы в «Екатеринбургском централе» все те же, что и везде: не во всех камерах ремонт, есть перелимит (люди спали на полу). На территории СИЗО семь корпусов, в которых содержатся разные категории заключенных. В одном из них «первоходы», в другом рецидивисты, в третьем больные и т.д. Проходя по корпусам, я представляла, как вот так же здесь была Вера Лещенко.
У СИЗО №1 страшное прошлое. В советские годы здесь исполняли смертные приговоры. Происходило это, как рассказывают ветераны, в подвалах под помещениями, где сейчас располагаются комнаты свиданий. Так вот в руки Веры Гавриловны, когда она стала начальником организационно-аналитического отдела СИЗО, попали «расстрельные карточки». Видимо, ее это потрясло, и, возможно, именно тогда впервые пришла к ней мысль о монастыре.
— Заключенных стала очень жалеть, — воспоминает один из бывших сотрудников СИЗО. — Иногда, как говорила, ловила себя на мысли, что тюрьма — это и есть монастырь, только адский. Задача у тюрьмы и монастыря одна (научиться любить, к Богу прийти), а способы разные.
— Я пришла работать психологом в СИЗО в ноябре 2000-го и сразу обратила на нее внимание, — говорит Елена Прусакова (Чернышева). — Такую женщину не запомнить невозможно было, она сильно отличалась от всех сотрудников своей неординарностью — внешней яркостью, эмоциональным реагированием и нестандартной речью. Церковные молитвенные тексты знала наизусть и цитировала в каких-то ситуациях. А когда соединяла это с тюремной лексикой, получалось непередаваемо ярко. Так случилось, что я разбирала конфликт между сотрудниками с ее участием. И я была поражена, насколько она правильная, справедливая и честная. С тех пор мы подружились, и я была свидетелем, как она спасала людей. Думаю, она помогала тысячам. В тот период в СИЗО стал приходить священник. И вот мы с ним и с Верой Гавриловной могли общаться часами. А она с тех пор стала дружить с епархией, что и позволило ей потом перейти туда на работу.
Но еще до того, как бросить тюрьму, Вера Гавриловна стала преподавать. Рассказывают, как женщина в форме неожиданно появилась перед завкафедрой университета и объявила: «Майор Лещенко в ваше распоряжение прибыла». Ничего не понимающий ученый был ошеломлен, но тут же принял решение взять ее на полставки преподавателем (такой «бриллиант» упускать было нельзя). Так она и совмещала работу в СИЗО с преподаванием в вузе.
— Я был студентом, когда познакомился с ней, — рассказывает проректор Уральского государственного юридического университета им. Яковлева, криминолог Данил Сергеев. — В первый раз встретил ее в магазине около своего дома. Необычная женщина в форме по телефону говорила что-то про спецконтингент. Я был заворожен ее речью. И она тоже это заметила, посмеялась. А потом я увидел ее в университете. Она пришла к нам на занятия. И она меня узнала, взяла надо мной шефство, подкармливала, пирожки приносила. Я тогда уже писал научные работы по тюремной тематике, потому много с ней общался. На ее лекциях по предметам «Уголовно-исполнительное право» и «Криминология» был аншлаг. Студенты разных курсов приходили посмотреть и послушать. Каждый раз это было такое выступление, которое невозможно повторить. Группу студентов она называла «отряд» (как в колонии), старшего курса — «бригадиром», аудиторию — «камерой». Когда считала присутствующих, говорила про «проверку личного состава», когда спрашивала про время — «сколько до конца срока?». Опаздывающим говорила, чтобы поскорее свою шконку заняли. Студенты не обижались. Наоборот, они разбирали ее речь на цитаты.
Был эпизод, когда она пришла на лекцию с осужденным (не помню, приковала ли его наручниками, но точно крепко держала). Он сбежал, она его на улице увидела, задержала, а поскольку опаздывала на лекцию, то доставила прямо в вуз. «Куда мне его девать было?» Могу догадываться о ее стиле работы в тюрьме, поскольку знаю, как она вела себя на «гражданке». Расскажу вам показательную историю. Как-то у меня заболела бабушка, а в больницу устроить ее не получалось. Вера Гавриловна узнала и скомандовала: «Собрались, этапируемся!» Я пытался возразить: «Направления нет, не примут». — «Примут!» Приехали. Она зашла в кабинет к начмеду и через несколько минут вышла с ним под руку. Шепнула мне: «Завербовала. Я умею». Пошли мы с ней и бабушкой в приемную, где непосредственно укладывали в больницу. Там огромная очередь из ветеранов афганской и чеченской войн, кто-то стал возмущаться. И тут Вера Гавриловна громовым голосом: «Я сказала — «отбой». Я сказала — «сейчас зайдет вот эта бабушка». И наступила гробовая тишина.
Точно так же она решала все вопросы в тюрьме, если была уверена, что за ней правда. За это ее заключенные и любили.
Комментарий одного из авторов Уголовного кодекса, профессора Анатолия НАУМОВА:
— Более всего поражал ее удивительно волевой характер. Некоторые «понятия», по которым жили ее подчиненные (их «философия»), вполне зримо проглядывали в ее повседневной жизни. Например, известное жизненное кредо «не верь, не бойся, не проси». В пору наших встреч она, казалось бы, выполняла совсем не кумовские обязанности. Занималась на кафедре уголовного права подготовкой своей кандидатской диссертации и по совместительству выполняла обязанности юрисконсульта местной епархии РПЦ. Но идеология и своеобразная «правда» тюремной жизни как кодекс поведения осужденных и, главное, тюремной администрации, по-хорошему, оставались для нее руководством в повседневной, уже иной жизни. В своей диссертации (мне пришлось выступать на защите в качестве официального оппонента) Вера Гавриловна в числе прочих проблем провела очень большое социологическое исследование о значении использования религиозных постулатов осужденными, отбывавшими наказание в виде лишения свободы. Так вот, на меня произвело большое впечатление, что, по ее подсчетам, основное обращение к Богу было связано у таких верующих с просьбами сугубо личного характера. Не скрою, что меня это очень и очень «отрезвило».
А в целом в моей памяти она сохранилась как оптимист-правдолюб, способная всегда простить ближнего, напомнив то, что редко кто сам «не без греха» и в силу этого не способен взять на себя функции судьи.
«С тюрьмы взята, владыке помогаю»
Из СИЗО Вера Гавриловна «откинулась» (как она выражалась) в 2003-м. Окончательно перешла работать юристом в Екатеринбургскую епархию при митрополите Викентии. Что интересно, здание епархии находится через дом от СИЗО. Как шутила Лещенко: переехала с Репина, 4, на Репина, 6. И на этой своей новой гражданской должности приходилось ей принимать участие в разных серьезных чиновничьих совещаниях.
— Она могла присутствующих поставить на место, начиная «по фене ботать», — рассказывает Данил. — К мужчинам при этом обращалась «уважаемый», к женщинам — «очей очарование». Однажды ее спросили, откуда она. И Вера Гавриловна ответила: «Так-то я с тюрьмы взята, а сейчас владыке помогаю». Они, похоже, подумали, что она сидела, и на всякий случай ее боялись. Может, в том числе это ей помогало без лишних бюрократических проволочек оформлять документы на земли и помещения для епархии. По просьбе патриарха она выступала адвокатом одного известного человека. Он был начальником таможни и благодетелем церкви. Рассказывала мне потом: «Я пришла в СИЗО «Лефортово». Впервые была с другой стороны. Это очень сильно отрезвляет, настолько унизительно и дико». Как-то она по благословению митрополита защищала директора НИИ в Москве. Она понимала, что его посадят. И вот она в коридоре суда его поучала, как себя вести (он все старательно записывал на листок): «Заедешь на хату, увидишь, кто старший, спроси у него «какие у вас порядки?». Ну и дальше все по пунктам. Так вот, пока она все это говорила, возле них в суде толпа собралась, все слушали открыв рты.
По словам Прусаковой, Лещенко бесплатно защищала бедных, отчаявшихся людей. Причем обладала фанатической удачей и выигрывала почти все дела для этих несчастных. Сама говорила: «Это не я, это Бог управляет». Речь о сотнях спасенных ею только теперь уже от несправедливого судебного преследования.
— Вообще во многое не верится, если не знать ее лично, — продолжает Данил Сергеев. — Но я свидетель разных удивительных историй. При мне она забрала с улицы к себе домой совершенно чужую бездомную бабушку с деменцией. В какой-то период в квартире шел ремонт, Вера Гавриловна спала на работе, а бабушка в машине. И Лещенко в течение ночи несколько раз прибегала прогревать автомобиль и убедиться, что с бабушкой все хорошо, покормить ее. Когда владыка узнал про это, распорядился бабушку поселить в монастыре. Так эта старушка за несколько дней монахов чуть с ума не свела, поскольку с утра до ночи материлась на чем свет стоит. А представьте, что Вера Гавриловна все это терпела несколько лет у себя дома.
Все чаще и чаще Вера Гавриловна возвращалась к мысли самой уйти в монастырь. «Мечтаю о жизни там. Устала от дрязг». Друзья не верили: «Ты же такая живая, эмоциональная! Как же ты затворницей будешь?»
— Она как-то взяла меня с собой в монастырь Ганина Яма в Свердловской области, — рассказывает Елена. — Там несколько храмов на территории. И там есть место, где живет настоятель (тогда это был Феодосий). У него, как выяснилось, собирались люди и вели беседы о вере и любви. И оказалось, что Вера Гавриловна постоянно туда привозила тех, кто был в беде, в сложной жизненной ситуации или имел проблемы со здоровьем. Мне кажется, это не сотни, а тысячи людей. Некоторые истории спасенных ею просто невероятно звучат. Об одной я написала рассказ, так была вдохновлена. Это рассказ о женщине-гинекологе, которая благодаря ей перестала делать аборты и сама забеременела на склоне лет. Скажу вам так: веру в Бога Вера Гавриловна приобрела не на работе, она в ней была с детства. Просто эта непростая работа укрепила в ней веру, раскрыла ее, и вот результат, к которому она в итоге пришла. А ведь служба в тюрьме могла сломать морально и психологически, могла подтолкнуть к пьянству и запоям (как закончили многие сотрудники ФСИН), могла ожесточить.
Незадолго до смерти она сказала мне: «Договорилась с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря. Мне келью выделят».
Умерла Вера Гавриловна в 2020 году в День России, 12 июня. Похоронили самую эпатажную тюремщицу страны в Николо-Сольбинской обители.
«Когда-нибудь обо мне напишут книгу или снимут фильм, и это будет боевик», — шутила Вера Гавриловна. Можно сказать, что она угадала.
