По основной статье обвинения 105 УК РФ «Убийство малолетнего, совершенное группой лиц по предварительному сговору», женщинам грозит до двадцати лет лишения свободы. Уголовный Кодекс предусматривает вплоть до пожизненного заключения, но в России данный вид наказания к представительницам слабого пола не применяется.
Само расследование обстоятельств смерти Одилжона Амирова, родившегося на 24-й неделе беременности и прожившего всего несколько часов, длится уже более четырёх лет.
За это время против врачей, принимавших роды, возбудили уголовное дело, в 2020-м году их оправдали, в 2021-м году апелляционный суд отменил первоначальный приговор. Его обжаловала мать погибшего малыша, после чего Верховный суд постановил изменить подсудность и направил дело в Московский областной суд.
По мнению СК РФ, в 2020-м году вердикт присяжных был принят под влиянием эмоциональных факторов, а не в результате изучения имеющихся доказательств по делу.
Сначала обе подозреваемые находились под домашним арестом, затем, предположив, что они могут повлиять на следствие, так как свидетелям обвинения начали приходить СМС с угрозами, их отправили в СИЗО - причём из Калининграда в московские Печатники.
Напомним, что, по версии следствия, в ноябре 2018 года в городском роддоме №4, не захотели реанимировать сильно недоношенного ребёнка, который весил всего 700 граммов (спасать обязаны живорождённого с весом от 500 грамм), и.о. главврача Елена Белая якобы поручила своей подчинённой врачу-реаниматологу Элине Сушкевич ввести мальчику смертельную дозу сульфата магния через пупочный катетер.
Согласно материалам дела, мотив преступления был предельно циничен: чтобы не ухудшать статистику младенческой смертности в регионе и не получить нагоняй, малыша решили представить мертворожденным, то есть скончавшимся до первого вздоха.
Фальшивые данные о том, что ребёнок умер еще в утробе, задним числом внесли в медицинские документы. Оба врача были уверены, мальчик не выживет и так. Однако судебно-медицинская экспертиза показала, что он был вполне жизнеспособным.
«Есть понятия «живорожденный» и «мертворожденный». Он был живорожденный, и врачи в любом случае должны были его спасать», - заявила на процессе защитник семьи Лариса Гусева.
Еще во время первого суда руководитель группы судмедэкспертов подтвердил, что младенец «был жив и умирать ближайшие несколько часов, а может быть, суток, а может, вообще, не собирался».
Это уголовное дело раскололо российское общество. К нему было приковано внимание не только СМИ и врачей, но и законодателей.
В соцсетях организовали акцию «#ЯЭлинаСушкевич», также запустили и петицию в защиту неонатолога, которую подписали более 270 тыс. человек.
В поддержку коллег выступило, в том числе Российское общество неонатологов, Национальная медицинская палата во главе с Леонидом Рошалем.
«Это знаковое событие для всей российской врачебной общественности, которая нередко работает на грани возможного, выполняя свои обязанности в борьбе за жизни людей», — давил на сочувствие адвокат обвиняемых Тимур Маршани, кстати, позже он был задержан по делу о крупном мошенничестве.
Понятно, что мать мальчика, очень простая женщина, никогда бы не смогла добиться столь повышенного внимания к смерти сына, но интерес к этому делу на самом верху имел не только юридическую, но и этическую подоплёку.
И это был вопрос не просто врачебной ошибки или преступной халатности, на чем пыталась настоять врачебное сообщество, а вопрос умысла.
Им занималась даже Русская Православная Церковь. Причём позиция религиозной общественности была однозначно отрицательной.
«Отношение врачебного сообщества к самом беззащитному из пациентов - к недоношенному ребёнку - жутко и симптоматично, - комментирует Софья Дробязко, юрист Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства. - Острота споров однозначно говорит, во-первых, о необходимости пересмотра существующих подходов к формированию статистики, врач не должен думать о показателях смертности и взвешивать, что ему проще в конкретном случае: пытаться спасать или не пытаться.
Во-вторых, это дело обнажает масштабы и глубину абортивного мышления нашего общества, когда смерть ребёнка в утробе проще и предпочтительнее. Стоит отметить, что открытое рассмотрение и публичное обсуждение этого резонансного дела, несмотря на его болезненность, может принести обществу пользу».
«Мне не кажется, что сейчас общество пересмотрело свои взгляды, скорее, окончательно заняло две прямо противоположные позиции, которые, на самом деле, мало зависят от того, что реально установлено по делу, - продолжает Софья Дробязко. - Это, к сожалению, показывает уровень недоверия врачей и пациентов друг к другу. В таких условиях перед правосудием стоит непростая задача».
Не исключено, что это уголовное дело войдет в историю медицины и юриспруденции, станет прецедентом, тем более, что в самом ближайшем будущем российское законодательство, как говорят, ждёт ужесточение наказания за врачебные ошибки, в том числе касающиеся гибели детей в процессе родов.
Как одно из последствий случившегося, в ряде российских регионах термин «младенческая смертность» был исключен из базовых статистических показателей демографии, чтобы медики не гнались за результатами, предпочитая не спасать сильно недоношенных младенцев.
