— Леонид Аркадьевич, за те несколько минут, пока я ждала, когда вы закончите совещание, на улице началась сильная гроза с градом, и я подумала, что так всегда бывает после прекрасной жаркой погоды и является предвестником следующей хорошей погоды. А вы любите грозу?
— Я люблю всё. Любую погоду. Я не очень люблю осень. А так… мне любая погода хороша.
— В вашей жизни были такие-то удивительные грозы, предвестники чего-то особенного?
— Один раз в своей жизни я видел без преувеличения «чертову кухню». Когда-то, очень много лет назад, мне повезло — у нас случилось кругосветное путешествие, которое организовал Юра Сенкевич. Тогда собралась потрясающая, совершенно фантастическая компания: Тур Хейердал, Стас Намин, Лёня Ярмольник. Еще пара человек и я. В общем, замечательная компания. Они вылетели из Москвы, а я в это время был в командировке в Бразилии. И вот, когда самолет вылетел из Рио ночью, мы увидели над океаном «чертову кухню». Слева по борту было что-то невообразимое — один за одним уходили в океан плазменные столбы, оставляя огромные выемки. Это продолжалось минут семь, оставляя потрясающее впечатление. На самом деле будто «чертова кухня». Нигде и никогда позже я не видал ничего подобного. Ощущение было фантастическое, феноменальное. Огромные столбы, уходящие вертикально вниз.
— Вы не испугались такого мистического зрелища?
— Нет! Я онемел от восторга! Это было что-то невероятное.
— Часто в жизни приходилось переживать что-то необычное?
— Все мои жизненные впечатления разделены надвое: до и после острова Пасхи. Остров произвел на меня сильнейшее впечатление. Никакие фото, видео этого не смогут передать. Там как будто другое измерение. И сплошные легенды. Они там существуют: правда это или неправда — не могу сказать. Например, говорят, что жили на острове три племени: белые, черные люди и пятиметровые рыжие. Черные и белые поубивали друг друга, а рыжие неизвестно куда пропали... И эти статуи, моаи, неизвестно откуда взявшиеся: и лица их странные, и эта удивительная форма ушей. Мы побывали в так называемой «местной лаборатории» — это место, где вырубали из скалы эти фигуры. А в другом месте вырубали для них шляпы весом по пять тонн. А потом катили до нужного места и надевали некоторым фигурам на голову. Вот зачем так, почему в другом месте их делали? Но Хейердалу удалось разгадать, как они перемещали эти фигуры по острову: двигали их в положении стоя на растянутых веревках. Опять же, почему не волоком? И зачем они стоят спиной к морю? То ли показывают этим пренебрежение к стихии, то ли демонстрируют, что они из нее вышли. Тур этого не смог разгадать.
— Вы не стали мистиком после посещения острова Пасхи?
— Я всегда считал чудом то, что человек делает своими руками. Я много раз стоял около авианосца или самолета — и поражался тому, что это сделано руками человека. Это невообразимо! Это настоящее, невообразимое чудо. Я видел гигантские турбины и тоже не мог представить себе, как это вообще возможно сделать. Огромное впечатление на меня всегда производили горячие цеха. Слава богу, мне повезло в жизни — я видел космический запуск. Я был на Байконуре, когда в космос уходила Елена Кондакова. К этому зрелищу невозможно привыкнуть — даже те, кто живет на Байконуре, всякий раз приходят смотреть запуск. Когда космический аппарат оторвался от земли, я увидел звук. Вот такое было фантастическое ощущение! Так что настоящим чудом я считаю творение человеческих рук. Верю ли я в чудеса с религиозной точки зрения? Многие люди рассказывали мне про разные необъяснимые случаи. Не то чтобы они меня в чем-то убедили, но во многом заставили задуматься. Истинно верующие называют это чудесами, они в них верят. С их точки зрения — это чудо. Я им завидую. Я вообще очень уважаю людей любой веры.
— Вы сами встречались с чем-то необъяснимым?
— Скажем, один известный вертолетчик рассказал мне однажды просто удивительную историю, причем заподозрить его в предвзятости невозможно. Его пригласили поставить «луковицу» на верхушку храма. Было это на Камчатке. Погода там вообще непредсказуемая, а в тот день оказалась хуже некуда, шла гроза. Он сделал два-три подлета и понял, что с задачей не справится. Передал на землю, что будет возвращаться. Тогда владыка, митрополит Игнатий, попросил его немного подождать. Он отошел в сторону и начал молиться. И в это время в небе как будто вырезали дырку, появилось ослепительное солнце, высветило шпиль, и они смогли установить эту «луковку». Как только затянули тросы, снова поднялся ветер, гроза началась с новой силой, и вертолетчик приземлился с определенными трудностями.
— Сильная история... А лично вы сталкивались с чудесами?
— У меня был друг, он неизлечимо заболел. И мне рассказали, что в городе Тим Курской области живет целительница — Серафима Михайловна Чехлых, она, дескать, многое может. Я туда поехал. Она работала уборщицей на крупном промышленном комбинате. И было у нее условие: денег она не брала категорически, но можно было привезти продукты — пару палок колбасы, конфеты. Это она могла взять. И еще надо было иметь с собой две пустые бутылки и пачку соли.
Я приехал, она посмотрела фото моего друга, говорит: «Ай-ай-ай», кивает мне: иди, набери воду. Соединила бутылки горлышками и начала что-то читать. И через какое-то время я заметил, как от донышка бутылки начал отделяться сначала первый пузырек, потом их стало много, хотя это не было похоже на газированную воду. Над солью она тоже что-то почитала и отпустила меня.
Я показал все это лечащему врачу своего друга, он, профессор, конечно, отнесся к происходящему с большим недоверием, но посчитал, что может произойти некий психологический эффект. Поскольку вода и соль были по сути своей безобидными, он разрешил передать их моему другу. А через некоторое время позвонил и попросил меня приехать. Начал расспрашивать про целительницу и признал, что происходят в некотором роде невероятные события. У моего друга все анализы в норме. Хотя он был в очень тяжелом состоянии, даже находился в отдельном боксе. В общем, проходит две недели, другу все лучше, и он уже требует, чтобы его выписали. И в итоге его выписывают под расписку. Он даже сам взялся вести машину… Прошло дней двадцать. Вдруг ему становится хуже. Только его хотели заново госпитализировать, как звонит эта самая Сима-целительница и говорит: «Чувствую, что-то не так. Везите его ко мне». Мы машину подогнали к поезду, буквально на руках его в салон вносили, настолько он был плох. Привозим. В итоге Сима закрывается с ним в комнате и двое суток не выходит. А потом вышла белая, опустошенная, сама не своя. А он следом радостный такой: «Давайте поедим! Давайте водки выпьем!» — просто живчик! Прошло еще недели две или больше, ему снова стало хуже. И в итоге в конце августа его не стало… А заболел он в сентябре предыдущего года. Когда уже состоялись его проводы, ко мне подошел патологоанатом и тоже стал расспрашивать: чем лечили, может, какое лекарство. Сказал, что с его диагнозом живут месяц-два, а он жил почти 11 месяцев.
Вот это было на моих глазах, и это чистая правда.
Потом связь с Серафимой Михайловной, правда, потерялась.
— Просто фантастика! Действительно, настоящее чудо.
— Можете рассматривать это как чудо, я ни на чем не настаиваю. Я все это просто как информацию воспринимаю.
— А вы сами были когда-нибудь в роли человека, с которым случилось чудо?
— Я не знаю, чудо ли это. Судите сами! Мы ждали ребенка, и жена часов в шесть уехала в роддом рожать. Я лег спать и среди ночи вдруг внезапно проснулся от яркого света. Вся комната была просто залита светом. А в ногах у постели стояла удивительная женщина в таком голубом одеянии. И она сказала: «У тебя родится дочь, назовешь ее Варвара». Я вскочил, ничего не понимаю, думаю: «Господи! Уснул! Свет не выключил! Еще и дверь не закрыл…» Пришел в себя. Дверь закрыта, свет погашен… Думаю: «Что это было?» Потом мне звонит теща: «У вас доченька родилась». Назвали, понятно, Варвара.
— Леонид Аркадьевич! Расскажите еще! Я уверена, что это чудо — не последнее в вашей жизни!
— Ой, хватит, наверное…
— Ну пожалуйста!!!
— Однажды я был участником совершенно невероятной экспедиции. Две недели шел по пустыне. Проходили мы 20 километров в день, жара стояла 50 градусов. Нам были поставлены удивительно странные условия: мы не имели права пользоваться телефоном, а вести разговоры можно было только о религии и истории. Редко-редко нам выпадала возможность связаться с родными, которым можно было сказать только то, что с нами все в порядке. Мы шли как бедуины: три верблюда, привалы под наспех сооруженными навесами. Столь долгие переходы под палящим солнцем были очень утомительны. Мы совершили тяжелый труд — каждый день по 20 километров под 50-градусной жарой… И вот на третий день я вдруг выпал в другое измерение. Я видел странных стариков, женщин и детей из дикой древности, которые гнали свой скот. Они как будто шли рядом. И в крайний день путешествия, когда мы пекли хлеб на раскаленных камнях, я осознал, что впервые не могу описать то, что со мной происходило. Как будто я действительно перешел в другое измерение, перенесся на тысячу лет назад, оказался среди той удивительной толпы, которая тогда шла тем же путем… Знаете, даже сейчас я не могу передать все, что я тогда испытывал.
— А другие участники путешествия ощущали что-то подобное?
— Все примерно то же самое и испытывали.
— Нереальная история! Наверное, нечто подобное испытывают отшельники, те, кто специально уходит в пустыню…
— Конечно, человек многого не знает. Ни об окружающем его мире, ни о себе самом. Скажем, еще есть ощущения, предчувствия. Как человек, например, может испытывать тревогу за близкого, который от него за много тысяч километров? И как может ее объяснить? Откуда это? Мы не знаем. Это некая интуиция. Не знаю, можно ли воспринимать как чудо. Я особое эмоциональное, интуитивное состояние испытываю, когда поднимаюсь в небо. Эффект от нахождения там потрясающий. Причем не важно, как высоко человек поднимается: на 100 метров или 10 тысяч метров, или в космос — это не имеет значения.
— Там тоже есть своя мистика? Или четкие законы физики и аэродинамики?
— В малой авиации есть такое понятие «не мой день», это когда у человека плохое настроение, что-то его расстроило. И у меня так несколько раз было: иногда после тяжелых съемок или ссора какая-то случалась. И я тогда просил кого-то полететь со мной, чтобы быть вдвоем. И вот мы поднимались на 150, 300 метров, я смотрел вниз, а там все такие маленькие — люди, машины, и мои неприятности тоже становились маленькие-маленькие... И тогда как будто все с души уходило, я садился, говорил спасибо и дальше уже летал сам, получая ощущение восхищения от полета.
— Вы наслаждаетесь в небе разными погодными явлениями или все-таки когда в небо, то должна быть хорошая погода?
— Небо это небо. Какое бы оно ни было. В любую погоду небо — это восторг, это счастье. Кроме положительных эмоций, там нет ничего.
— Есть что-то сродни этому, что-то близкое по эмоциям?
— Ощущения счастья, радости, эти эмоции тоже чудо. Я испытываю такие ощущения, когда пишу. Я себя так настраиваю всегда, что пишу как говорю. И поэтому читать, как меня уверяют, легко. У меня уже три книги вышло. «По чуть-чуть», «Плюс минус тридцать», еще одна — профессиональная, она рассказывает про рекламу. А сейчас на выходе четвертая книга — стихов, когда пишу стихи, у меня появляется такое ощущение, что я что-то ретранслирую. С прозой такого не бывает. Как будто кто-то мне подсказывает. Конечно, я потом правлю, подбираю другие рифмы, но первые несколько строф как будто считываю, будто мне их диктуют. Я много раз слышал от других, от тех, кто занимается творчеством, у кого есть эта искра божья, о подобном явлении. Но всегда считал, что люди приукрашивают. Но вот и сам на себе испытал: когда пишешь стихи, тобой как будто что-то движет. Иногда я как бы вижу, как моя рука сама водит по бумаге, и строчки ложатся. То есть я воспринимаю мысленно посыл, передаю руке, а она пишет. Объяснить я этого не могу. Но многие делятся подобными ощущениями. Причем не важно, рисует человек или пишет, или даже он архитектор, инженер. Что это за подсказки? Я не знаю.
— В работе на сцене тоже, наверное, много мистики?
— Мне кажется, что взаимоотношения актера и зала сродни влюбленности. У них есть притяжение, тяга друг к другу, но все так зыбко. Это как с женщиной. Вот она разговаривает с тобой и вдруг раз — обиделась, и непонятно на что. А через какое-то время неожиданно кидается тебя целовать. Так же и с публикой, вроде тот же свет, время, сопричастность, но вчера это было что-то невероятное, такое восхищение, а сегодня что-то незримо изменилось. Сегодня холод, как в Антарктиде, и ты думаешь, как бы опять найти точки соприкосновения. И вдруг снова раз — и струна между вами, и как будто бегает ток. Ведь ни один зритель не может объяснить, почему ему что-то нравится или не нравится. Понять, что это такое, невозможно.
— Есть у вас какая-то необычная, внеземная мечта?
— Я бы хотел, чтобы на землю прилетели инопланетяне... Узнать, что мы во Вселенной не одни. Я много об этом читал и думал. Но я бы не взял на себя смелость представлять их от лица землян.
— Почему? Вам наверняка есть что обсудить с пришельцами с других планет?
— Раньше мне очень хотелось оказаться первым человеком, который увидит инопланетян. А теперь я думаю: что я им скажу? Пойдемте со мной?.. А что я могу им рассказать, предложить? Ну, накормить могу вкусно, по-земному, налить рюмку водки.
Но что я могу сделать, чтобы они поняли смысл земной жизни? Это их надо с духовной точки зрения вести к Патриарху всея Руси, с материалистической точки зрения — к президенту Российской академии наук, а по дороге завести в консерваторию. Потому что музыка — это самое настоящее чудо. Слово хотя бы нуждается в переводе, а музыка — она едина и понятна для всех, это ли не чудо?
Так что сегодня я бы не взял на себя смелость представлять землян перед инопланетянами. Раньше я думал: конечно, а как же! А теперь — нет. Я бы отступил в сторону.
— Какое понятие кажется вам наиболее мистическим? Близким к чуду?
— Странная штука — понятие «одиночество в толпе». С ним знаком, наверное, любой творческий человек. Это счастье или несчастье — быть одному в толпе?
Или вот человек сидит, взгляд в потолок, ничего не делает. Мы же привыкли, что результат — он в труде, а тут человек не делает ничего. А потом раз — и произведение искусства. И у меня так же: ночь, кухня, ну или кабинет, и что-то рождается.
Хотя великие профессионалы могут это делать, когда надо. Юлиан Семенов, например, каждый день до завтрака писал несколько страниц. А еще он обязательно вычеркивал пять-шесть строчек с каждой страницы, чтобы сжать текст. А Дюма, как говорят, писал стоя и чуть не дрался со своими персонажами, спорил с ними, рвал бумагу, в общем, видел их наяву. Вот это что? То ли помешанный, то ли, наоборот, богом поцелованный человек… Ведь любое вдохновение — не важно, музыкант перед нами, писатель, инженер или конструктор — это чудо. Вот и получается, что самое настоящее чудо — это сам человек.
— Леонид Аркадьевич, а вы не могли бы поделиться хотя бы одним из таких стихотворений, которые вам, как вы говорите, надиктовали?
— Да, пожалуйста, — вот одно из целого цикла стихотворений, про которые я сам не понимаю, почему вдруг их написал.
Бывает так, что верить перестал,
И ждать устал, что вдруг вернется кто-то,
Твой Ангел, тоже, видимо, устал,
Уж слишком длинен путь и много поворотов!
Ты думал, что вершишь свою судьбу,
И этот дар принадлежит тебе по праву,
А он с тобой в богатство, в голытьбу,
В забвение, в презрение и в славу!
Ты полагал, что все свершить готов,
И в силах управлять своей судьбою,
А он и хлеб делил с тобой, и кров
И в трудный час он прикрывал тебя собою!
Куда хотел, всегда ты сам и шел,
Когда хотел, менял ты направление,
А он тебя всегда за руку вел,
Хранитель твой, дарованный с рождения!
Его следы, конечно, не видны
Их не найти, искать его следы не стоит...
И в этом нет ни чести, ни вины,
След в след он шел неслышно за тобою!
На жизнь и смерть он был идти готов!
Поверь, кто любит нас порою безответно,
Они одни всегда придут к тебе на зов,
Они одни верны ветхозаветно!
Вот в это верь и веры сей держись,
Хоть земледелец ты, а хоть воитель!
Взгляни вокруг! Попробуй, не ленись,
Он где-то рядом, Ангел твой хранитель!
