Страшный урожай смерти
Последний раз число врачебных ошибок в нашей стране публично разглашалось Минздравом еще в далеком марте 2020 года. Тогда их было более 70 000 случаев в год. В том числе и повлекших за собой смерть пациентов. Далее начался коронавирусный треш, принесший России около двух миллионов избыточных смертей. И далеко не все из них были неизбежны в связи с COVID-19.
Больницы закрывались и переквалифицировались. Врачи целыми штатами уходили на фронт «красной зоны». Я сама потеряла брата от онкологии в мае 2020-го просто потому, что его некому и негде было лечить.
Инфаркты, инсульты, онкология — как мы помним, люди, страдающие этими заболеваниями, фактически остались без специализированной медицинской помощи, либо она оказывалась не в полном объеме и наскоро, как придется. Нековидные смерти зашкаливали.
И всем было понятно, что происходит. Прежде всего самим медикам, осознавшим, что рано или поздно придется за все отвечать. Именно тогда было написано знаменитое открытое письмо президенту, в котором врачи и юристы попросили до конца пандемии ввести мораторий на уголовное преследование медиков, чьи действия подпадают сразу под несколько статей Уголовного кодекса.
Речь идет о статьях, которые предусматривали наказание за смерть человека (ст. 109) по неосторожности и причинение тяжкого вреда здоровью по той же причине (ст. 118), неоказание помощи больному (ст. 124), нарушение санитарно-эпидемиологических правил (ст. 236). Кроме того, врачи убеждали, что на время пандемии нужно приостановить уголовные наказания за превышение должностных полномочий (ст. 286), а также за оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности (ст. 238).
В общем-то, в нашей стране и так много на кого не распространяется уголовная неприкосновенность. И в чем-то врачей можно понять. Они хотя бы что-то делают, в отличие, к примеру, от некоторых неподсудных депутатов. Естественно, официальной отмашки разрешить докторам творить что им хочется абсолютно безнаказанно никто не давал.
Но негласно на местах в регионах все врачебные разборки отложили на потом. Доказать, что лечение было неправильным, и именно оно повлекло за собой кончину человека, стало крайне сложно. Да, последние годы родственники могут писать жалобы и заявления в Следственный комитет, но все ложится в стол, так как медицинские экспертизы по уголовным делам проводятся такими же медиками, прекрасно понимающими проблемы коллег. Ведь каждый может оказаться на том же месте.
И никто не признает, когда человека действительно нельзя спасти, несмотря на все старания медперсонала, а когда свою пагубную роль в его гибели сыграли чья-то халатность, безответственность, разгильдяйство или просто глупость и непрофессионализм.
Десятки историй по возможным врачебным ошибкам последних лет прошли только через меня — в большинстве случаев добиться наказания для виновных либо не удалось совсем, либо, когда смолчать совсем уже было нельзя, это наказание было совершенно формальным.
Год назад в Иванове закончился суд над врачами. Трехлетний Алеша (имя изменено. — Авт.) скончался в страшных муках в ходе оказания медицинской помощи.
Малыша положили в инфекционную больницу с банальным ротавирусом и ввели в вену неразведенный хлорид калия — препарат, который в Америке вводят приговоренным к смерти преступникам… Молоденькая медсестра ошиблась, врач не проконтролировал.
Да, медсестру все же обвинили в причинении смерти по неосторожности, но тут же освободили от наказания: срок давности по этой статье всего два года, пока шло расследование, он истек.
Врача же суд оправдал в связи с отсутствием в его действиях состава преступления. К моменту вынесения приговора он уже умер от коронавируса.
И даже это решение можно было считать победой, так как приговор прозвучал. В большинстве случаев все глохнет на этапе предварительного расследования.
Но пандемия прошла. И что же теперь? А теперь нам предлагают сделать врачей вообще неподсудными.
Нет ошибки — нет человека
Дело в том, что самая серьезная статья по медицинским ошибкам — это вовсе не причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ) и даже не нанесение тяжкого вреда здоровью (ст. 118), а, как ни странно, статья 238 УК РФ, в которой на первый взгляд ничего о врачебных ошибках не говорится:
«Производство, хранение, перевозка либо сбыт товаров и продукции, выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, если они повлекли по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью либо смерть человека, наказываются штрафом в размере от ста тысяч до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного года до трех лет, либо принудительными работами на срок до пяти лет, либо лишением свободы на срок до шести лет со штрафом».
Так как медицинская помощь в нашей стране официально по закону считается «услугой», то нерадивых врачей наказывают именно по ней.
По этой статье срок давности не два года, а все десять лет, как по многим другим «тяжелым» статьям. Кстати, убийство по неосторожности к тяжелым составам не относится.
Конечно, по 238 УК РФ привлекают не только и не столько медиков.
По ней, к примеру, осудили в свое время за пожар в клубе «Хромая лошадь», унесшем жизни 157 человек; в «Зимней вишне», когда заживо сгорело 60, также в числе прочих фигурировала статья 238.
Самым же резонансным по этой статье врачебным делом стало уголовное преследование гематолога Елены Мисюриной в результате гибели пациента после проведенной медицинской манипуляции из-за внутреннего кровотечения, когда ст. 109 была заменена на ст. 238. За свободу Елены Мисюриной врачебное сообщество билось как за себя. Собственно, в какой-то мере так оно и было.
В результате приговор в виде двухлетнего срока был отменен, а уголовное дело прекратили за отсутствием состава преступления.
Впрочем, медицинские юристы возмущались самим фактом возбуждения дела по этой статье. Громкое преступление типа «Хромой лошади» и маленькая врачебная ошибка — как их можно сравнивать? Сразу вспомнили про клятву Гиппократа и про врачебный долг — оказывать святую медицинскую помощь, а не услугу. Врачи же не убивают специально.
Но если единственная реальная возможность наказать врачей за смерть пациента — это инкриминировать им статью 238, то почему нет? Чем врач лучше инженера, который построил дом, а тот рухнул и унес сотни жизней под обломками? Или бизнесмена, сделавшего ремонт в ночном клубе из горючих материалов, а тот возьми и сгори?
Во всех этих случаях нет прямого умысла, никто не хотел угробить людей целенаправленно, но это вовсе не означает, что никто не должен отвечать за их смерти, а продолжать жить как ни в чем не бывало.
К тому же работа медиков в нашей стране далеко не бескорыстна: она оплачивается либо страховой компанией, либо из кармана самого пациента.
«Разгул пациентского экстремизма»
И вот теперь, получается, лоббируют изменения в самой статье 238 — чтобы каким-то образом вычистить из нее само понятие «медицинской услуги», которая, по мнению депутата ГД, врача Бадма Башанкаева, высказавшегося об этом на днях, крайне вредит медицинскому сообществу.
«Юристы привязались к слову «услуга», и отсюда очень много проблем. Мы оказываем помощь, а не услугу. У нас хирурги, анестезиологи-реаниматологи, гинекологи — все, кто стоит на передовой медицины, кто быстрее всех получает самых тяжелых пациентов, — страдают от 238-й статьи колоссально», — заявил депутат.
Он добавил, что в ГД собрана рабочая группа и предложен «круглый стол» для решения этого вопроса. Кроме того, в ближайшие годы планируется активная работа по «декриминализации врачебной ошибки».
Башанкаев также обратил внимание, что сейчас имеет место «раздолье пациентского экстремизма», от которого бедный врач совершенно не защищен. Этому, с его точки зрения, способствует в том числе работа СМИ.
«Есть несколько десятков изданий, которые любят и хорошо рассказывают про врачей со знаком «плюс», но большая часть журналистов не побрезгуют делать хайповые заголовки и привлекать внимание к своим никчемным иногда статьям с помощью отрицательных оценок [врачебной деятельности]», — отметил народный избранник.
Конечно, во всем виноваты журналисты. Пишут о том, как умирают люди в больницах, а не о том, как замечательно трудятся наши врачи и депутаты.
Причем, так как многие законодатели у нас работают, к сожалению, не по своему прямому профилю, они не очень понимают, что изменения в Уголовном кодексе могут повлечь за собой отмену статьи 238 вообще.
«Ни в коем случае нельзя декриминализировать состав ст. 238 УК РФ, — полагает Инна Ямбулатова, ответственный секретарь Гиппократовского медицинского форума. — Он у нас один на все случаи жизни, когда ненадлежащим образом оказываются любые услуги, и это влечет за собой смерть людей. И это единственная статья, которая в том числе хоть как-то ограничивает врачебное сообщество. Можем себе только представить, что получится, если мы уберем эту ответственность…»
«Я очень хочу пожить»
А люди что… Люди продолжают болеть и умирать.
Валентине Николаевне Шимко — 69 лет. Проживает в городе Балашове, на периферии медицинской науки и практики.
Она — одна из миллионов россиян, у которых нет блата и связей. Увы, подчас это означает едва ли не смертный приговор.
«Мне очень хочется пожить еще хотя бы немного, как и всем, — слышу в телефонную трубку, как у пожилой женщины нет сил даже плакать. Вместо этого из ее груди вырываются хрип и стон. — Я не могут понять, как так можно. По анализам получается, что у меня повышен онкомаркер, низкий гемоглобин и мало тромбоцитов. Третий раз лежу в больнице за этот год… При осмотре онкологом были обнаружены сильные боли в животе. При этом наш главврач поликлиники считает, что это не онкология. Прошу его: дайте мне, пожалуйста, тогда направление в Саратов, к квалифицированному онкохирургу, чтобы проверили там. Моя жизнь зависит от вашего решения. А мне говорят, что «на глазок» рака нет, при этом этот диагноз не отрицают, просто тянут время…»
Пенсионерка не может уснуть от слабости и одышки. Она измучена, она устала. Она едва шепчет в телефон:
«Я знаю на примере моей семьи, что при таких диагнозах возможна операция. Моему мужу два года назад ее сделали. Пусть не так, как прежде, но он живет. И я тоже хочу жить».
Но это же лишние проблемы: давать направление, выбивать квоту, инвалидность опять же требуется оформлять онкологическим больным, сильные обезболивающие выписывать…
При этом главврач абсолютно ничем не рискует. Если пациент умрет — ну так все люди смертны…
Наши люди знают, что ни в коем случае нельзя ничего требовать; из последних сил Валентина Николаевна не забывает попросить меня написать, что она очень благодарна другому врачу — своему лечащему — и заведующей: «Они всеми силами пытаются не огорчать меня. Они делают все, что возможно сделать в терапевтическом отделении, но я не понимаю, почему мне не дают направление к онкохирургу».
Ее время уходит, и запоздалая помощь, если она ее все-таки получит, может оказаться уже бесполезной. Человека ставят перед выбором: немедленно лечиться платно, за безумные деньги, или…
И какая же это медицинская помощь, на которую уповают медики: услуга — она и есть услуга, причем не просто некачественная, а смертельная.
Смертельная услуга
Признаемся честно, система здравоохранения в России в целом оставляет желать лучшего: допандемийная «оптимизация» привела к закрытию огромного количества больниц, увольнению медицинского персонала, снижению качества профильного образования. Когда при таких условиях еще и врачи перестанут нести ответственность — пиши пропало.
«Понятия «медицинская услуга», «медицинское вмешательство» и «медицинская помощь» сегодня существуют в 323-м Федеральном законе «Об основах охраны здоровья граждан РФ»; проблема заключается в том, что, убирая «медицинскую услугу» (что, на мой взгляд, возможно, и следует сделать, чтобы повысить статус врача), нужно одновременно разработать конкретное понятие «врачебная ошибка», которое сегодня в нашем законодательстве отсутствует, а его обязательно нужно интегрировать и в Уголовный, и в Административный кодекс», — полагает Инна Ямбулатова.
Да, врач не цирюльник, его статус нужно повышать. Не исключено, что выдавать лицензии следует лично специалисту на осуществление его деятельности, а не всей клинике. Тогда при любом несчастном случае станет отвечать сам доктор. В том числе — финансово и своей карьерой.
А медучреждению перестанет быть выгодно замалчивать трагические происшествия, с одной стороны, а с другой — держать на должности неумеху и непрофессионала, у которого умирают больные.
Увы, еще один выход — предъявлять гражданские иски медучреждению, где произошла трагедия, — не работает. Так как руководству гораздо проще переложить ответственность на своего сотрудника, чем платить пациенту или его родным в рамках гражданского судопроизводства, поскольку по уголовным статьям ответственность личная.
В романе Агаты Кристи «Десять негритят» возомнивший себя карающим мечом правосудия судья приговаривает к смерти убийц, которых невозможно привлечь к ответственности законным образом. Одним из таких приговоренных становится врач, по пьяни погубивший своего пациента. С одной стороны, это жестоко, а с другой — любой человек рано или поздно должен нести ответственность за то, что совершил. Что остается, если его нельзя наказать по закону?
Есть только два критерия, заставляющие людей выполнять свои обязанности хорошо, — совесть и страх ответственности, финансовой и уголовной. Увы, в наше время совесть, к сожалению, стала для многих таким же атавизмом, как и аппендикс. И не только для медиков.
