По пути на Павелецкий вокзал в кондитерской я купила гостинцы: маковый пирог, зеленый чай, из конфет — выбрала с названием «Ласточка». Наверное, потому, что ласточки — птицы весны.
Дорога показалось долгой: два с половиной часа на электричке, потом автобус и 20 минут пешком. Иду по тихой сельской улочке Серебряно-Прудского района, проваливаясь ногами в мягкий мартовский снег. Отыскиваю глазами нужный номер дома.
Татьяна машет издалека, заранее распахивая калитку. Говорит, что давно ждет, ведет к дому. А я украдкой ее рассматриваю. Первое впечатление — самое точное. Мне кажется, от ее куртки, стянутой чем-то светлым на тонкой талии, от собранных в пучок соломенных волос пахнет горьким дымом и подсолнечным маслом. Огромные провалившиеся глаза, пронзительный долгий взгляд.
В доме — две теплые комнаты. В одной за столом располагаемся мы, в другой лежит мама Татьяны Николаевны.
— Ей получше уже, я ведь думала, что не довезу живой, — говорит Татьяна. — Мы почти четверо суток сюда добирались через Ростовскую область, с остановками. А до этого 10 дней прожили в подполье.
В западне
— В одном подвале мы провели три дня, но его затопило водой: разорвало водопровод. Перебрались в другой, там магазин раньше был. Перекличку сделали — в нем оказалось 167 человек, — рассказывает Татьяна. — В тот день подморозило, в подвале было не выше +3 градусов.
У мамы хронический бронхит, дотронулась — она горячая, температура поднялась. Воздух сырой под землей, а мама двигалась мало. Нужны были антибиотики, но аптеки, магазины разрушены, ничего не работает.
Крупные магазины разграбили нацбаты и украинские военные. Мы образовали действующую группу, в основном из мужчин, которые наладили телефонные контакты с волонтерами, пытались добывать продукты. Самые смелые пробирались, искали места, где ловилась хоть какая-то связь, чтобы сообщить о нашем положении, что у нас нет воды, еды, лекарств.
Волонтеры отвечали, что пока к нам не прорваться, украинские военные в городе блокировали все въезды и выезды. Они стреляли по машинам, помеченным белыми тряпками, знаю случаи, когда машины подрывались по дороге на минах, расставленных «азовцами», — рассказывает Татьяна. — Вспоминаю те дни как жуткий сон в бреду: по утрам разводили возле подъезда костры, грелись. Мужчины из кирпичей и кусков железа сделали подобие плиты. На ней мы кипятили воду, готовили что-то горячее из того, что у кого было.
В первые дни над огнем жарили на палочках хлеб, потом и он закончился. Стояли у костра, говорили вполголоса, слушали звуки, бросались вниз, если бухало где-то рядом.
Однажды один из наших мужчин рискнул пойти через поле в продмаг хоть за какой-то едой. Долго его не было. Уже стемнело, когда он прибежал весь бледный, с трясущимися губами, руками, рассказывал, как по нему очередями стреляли украинские военные и он чудом спасся, потому что прыгнул в большую воронку на земле. Сидел в ней, пока не начало смеркаться. Закоченел от холода.
Он своими глазами видел, как в нескольких кварталах от нас под аркой между домами стояли на позиции украинские танки, тяжелые орудия. Оттуда они и стреляли. Потом эти танки ездили по улицам, стреляли по жилым домам. Зачем?! За что?!
С нами в подвале жила женщина Людмила из поселка Рубежное Луганской области. Она приехала в Мариуполь месяц назад к лежачему после инсульта отцу, чтобы его забрать. Но вывезти не успела. Жила с нами в подвале, а отец так и остался в квартире с выбитыми стеклами в доме соседнего квартала. Людмила даже не могла узнать, жив ли он. Выходить наверх, передвигаться по улице было смертельно опасно. Никакой информации практически не было.
Позже для нее пришла весточка из Рубежного, что там у них ситуация не лучше нашей. В домах на окраине города солдаты украинского нацбата выселяли жителей из своих квартир с 1-го по 3-й этаж, писала она, забирали ценные вещи, продукты. Военные занимали эти квартиры, чтобы следить, стрелять, блокировать дороги из города.
Мы все молили бога и ждали, когда придет помощь. Нам повезло, что на момент начала спецоперации мы с дочкой приехали к маме. Она живет на окраине, возле Виноградного. Быстрее всех помощь пришла к тем, кто жил на окраинах. А наша квартира находится в центре.
Говорят, там сейчас все очень сложно, люди в заложниках у «азовцев», никого не собираются выпускать, про гуманитарные коридоры никто не знает. В городе на улицах, во дворах лежат мертвые люди — это тоже результат работы нацбатов, они регулярно накрывали город «Градами», лупили из минометов. Школы, больницы, детские сады — здесь они приспосабливали свое оружие, технику, хранили боеприпасы.
Похоронить убитых было невозможно, перемещаться по городу — значит рисковать жизнью. Мы оказались в западне, отрезаны от мира. Наш мэр смылся еще в феврале. Он не обеспечил нам эвакуацию, оставил людей без воды, еды, детского питания, лекарств. Нас спасли бойцы ДНР.
Две родины
Татьяна закрыла лицо руками и расплакалась.
— Вы понимаете, у меня ведь две родины: Украина, где я живу, и Россия, где появилась на свет. Я обе их люблю и никогда не смогу сделать выбор, какая мне ближе. Сердце мое и там, и здесь.
Я родилась в Подмосковье. Мне было три года, когда наша семья переехала в Мариуполь — место, откуда родом мой отец. С тех пор и жили на Украине. Но сюда, в Подмосковье, часто ездили навещать родственников.
Этот дом моей родни по линии мамы. Зимой здесь прохладно, но печка и дрова есть, спасают. Нас звали в городскую квартиру. Дочка сейчас там живет, а мы — здесь. Мама не сможет даже на второй этаж подняться, а у родственников квартира аж на пятом этаже. Лифта нет.
В эти выходные привезут продукты, лекарства для мамы, памперсы. Но это временно. Вчера я ее под ручку первый раз на крыльцо вывела. Здесь ведь удобства на улице, я-то добегу, а мама пока нет.
Вода — в колодце: набираю, грею. Готовлю на плите от газового баллона или на печке, когда еще горячая. Привыкла легко. Такие условия — просто королевские после того, что пришлось пережить…
Но вы должны понимать, что все мы, мирные граждане, которых война загнала в подвалы, кто вынужден был уехать из страны, не испытали и сотой доли того ужаса, который ежедневно переживали жители Донецкой и Луганской областей. Я знаю что говорю. Донбасс — родная земля родителей моего мужа. Вы сравните: просидеть в подвале 2–3 недели или существовать «подвальной» жизнью годами. А они так восемь лет жили. По сути, их похоронили заживо.
А вы знаете, что дети Донбасса легко различают по звуку, какой снаряд летит: «Смерч» или «Град». Из какого орудия стреляют в конкретный момент и сколько есть секунд, чтобы от него спрятаться?
Выстрел в спину
— Я уже неделю сплю по 3–4 часа, много работаю. Над чем? — Татьяна подвигает несколько общих тетрадей в клетку, открывает одну. Страницы исписаны мелким торопливым почерком, где-то выделено маркером, сноски на полях.
Татьяна показывает на телефон.
— Фактически сейчас я в нем и «живу» в обнимку с тетрадями. Как приехали, попросила родных помочь с безлимитным тарифом на связь. Ежедневно отслеживаю новости в своих группах в соцсетях, общаюсь с коллегами, сравниваю, анализирую информацию, записываю.
Здесь мои мысли, сравнение фактов, оценка событий на Майдане, которые привели к перевороту в 2014 году. Я сопоставляю, выстраиваю логические цепочки, делаю выводы. Об этом я обязательно расскажу детям на уроках.
Вообще, дневник я начала вести еще в 2013 году, потом задумала его оформить в виде книги. В квартире остался жесткий диск, на нем хранятся мои труды.
Не знаю, в каком состоянии сейчас наше жилье. Вернемся — увидим. Вот уже несколько дней муж не выходит на связь. Страшно волнуюсь, отвлекаюсь тем, что пытаюсь восстановить свои записи с диска в письменном виде. Очень переживаю, аж в груди закладывает – по причине того, что некоторые действия во время спецоперации, по моему мнению, обязательно нужно было сделать, но пока они не сделаны.
Эта тема — архиважная! Обратите внимание, что случилось недавно в Херсоне, Бердянске, Каховке и других городах, которые уже находятся под контролем России. Люди, откушав российской гуманитарки, вышли на протесты против РФ. И вот в этом обстоятельстве заключена огромная проблема — нужно работать с населением внутри Украины.
Сейчас повсюду находят скинутую военную одежду украинских боевиков. Наверняка многие из них проберутся путями беженцев на очищенные территории. Поэтому Россия должна обеспечить своей армии безопасный тыл. Партизанской войны внутри Украины допускать нельзя.
Яркий пример — городки Сумской области, где живут близкие мне люди. Эти районы освободили в числе первых еще в феврале. Русское население там преобладает. Но сейчас местное руководство формирует диверсионные отряды. Дикая ситуация!
В Херсоне в начале марта прошла череда убийств пророссийски настроенных активистов. Идет запугивание жителей. Я знаю точно, что бедная, трудовая часть украинского населения на стороне России, таких людей очень много. Нужно создавать народный фронт на местах, чтобы контролировать ситуацию. Ведь на Украине 60 процентов русскоговорящих. Люди растеряны, боятся, они думают, что Россия уйдет, а они останутся и все начнется сначала, как это уже было в 2014 году.
Во многих городах уже начинается гуманитарная катастрофа: логистика, связи нарушились, новые не созданы. Уже месяц не завозили продукты, лекарства. Разовая гуманитарная помощь не спасает — это капля в море. Я сейчас в соцсетях тесно общаюсь с одним очень порядочным нашим украинским политиком, который пытается помочь людям. Он говорит, что возить продукты из России или Белоруссии проще всего. Но даже в военное время на таможне сидят бюрократы, требуют бумажки с печатями. А люди скоро умирать начнут от голода, без нужных лекарств...
Время учителей
Татьяна погружается в свои тетради, перелистывая страницы.
— Год назад меня вынудили уволиться из школы. Я никогда не кривила душой, рассказывала детям ту историю, которую нам преподавали в советском вузе. Когда ребята задавали мне провокационные вопросы, я отвечала, как думаю, по совести, разъясняла, что-то доказывала на фактах. Но у некоторых детей есть родители, которые используют другую «правду».
На меня стучали, жаловались, что я преподаю не так, как нужно. Это ярко проявилось в 2015 году, когда в нашей школе сменилось руководство. Потом появился запрет на использование русского языка в системе образования. Быть честным русскоговорящим учителем стало опасно для жизни. Ко мне на уроки ходили так называемые методисты. Начальство давило морально. Муж сказал: увольняйся. Мне трудно об этом говорить, вспоминать. Не то чтобы было страшно, но на уровне подсознания за все эти годы выработалась привычка терпеть и не жаловаться, потому что некому было защитить.
С тех пор, как развалили СССР, на Украине успело вырасти несколько поколений тех, для кого ярые преступники Степан Бандера, Роман Шухевич и подобные им — национальные герои. Шухевич был гауптманом СС, Бандера — националист и пособник Гитлера. На их совести сотни тысяч загубленных людских жизней — поляков, украинцев, евреев, русских. Но Верховная рада постановила сделать дни рождения нацистов памятными датами. В их честь называют улицы и проспекты в десятках городов, проводят шествия. Бандере, например, установлено почти полсотни памятников, посвящено 6 музеев, в честь Шухевича — многочисленные памятники и бюсты. Это не просто страшно, это процесс вырождения человека как гуманного существа.
Я всегда считала, что мне как учителю истории выпала на долю важнейшая миссия: в сложное время рассказывать детям правду. Как я могла называть карателей «Правого сектора» (запрещенная в России террористическая организация. — Ред.) национальными борцами за свободную Украину? Зверства этих националистов не забудет никто. А в современном учебнике «Истории Украины» за 11-й класс профильного уровня от 2019 года за авторством Александра Гисема, Александра Мартынюка речь именно об этом. Он проиллюстрирован фотографиями создателя «Правого сектора» Дмитрия Яроша (заочно арестован в России), флагами организации. Национальный террористический батальон «Донбасс» показан в книге как образец мужества.
Вы еще не видели школьную книгу «Защитник Отчизны», наподобие ОБЖ. Читаешь ее, и волосы дыбом встают: это пособие по обучению детей боевому порядку, стратегии и тактике ведения боя. По сути, несовершеннолетних детей готовят к войне в рамках школьной программы. И такие книги о таких «героях» и «защитниках» лежат на полках детских библиотек Украины. Их нужно в срочном порядке изъять из детских садов, средних и высших учебных заведений, потому что ничего, кроме ненависти ко всему живому, привычки к легкости убийства человека, жизнь которого ничего не стоит, они не несут.
Пророчество
«В сложнейшие периоды своей жизни я читаю молитву. Это сильнейшие стихи нашего украинского поэта Василя Симоненко об Украине, которую он любил, и о бандеровцах в частности: «Я вас встречал давно в лихие годы, когда чернела жизни полоса. Когда пожары поджигали звезды и самолеты рвали небеса. Тогда вас люди псами обзывали — за страсть лизать фашистам сапоги. За то, что «Хайль!» охотно вы кричали и «Ще не вмерла!» выли, хоть беги... Где вы шагали — горе и пожары, да мертвых тел наваленные рвы. ...Теперь вы снова, связывая кости, торгуете, хоть торг ваш и нелеп. Все новых палачей зовете в гости — на сало украинское и хлеб. Вы будете болтаться по чужбинам, покуда черт вас всех не заберет. Но знайте — «Ще не вмерла Украина», и не умрет!»
Для меня это звучит как пророчество. Василь Симоненко умер в 28 лет в 1963 году, настоящие украинцы его любят. Он верил, что каждый человек — Вселенная. Посмертно он получил Госпремию Украины им. Шевченко. Его книги переиздают…
Из соседней комнаты раздался стук в стену.
— Мама проснулась, сейчас поить-кормить буду, — Татьяна поставила чайник, наложила из термоса теплую кашу и поспешила в другую комнату, я — за ней. — Мамуль, у нас гости, журналист приехала, привезла твои любимые конфеты...
На кровати, обложенная подушками, приподнималась, чтобы сесть, маленькая старушка.
— Гости? Я гостей люблю, — она поправляла платок, улыбаясь каким-то своим нахлынувшим мыслям. Села, взяла протянутую Татьяной конфету, подняла на меня глаза. Их уголки улыбались, а внутри появились слезы. И было поначалу непонятно, обрадовалась она или отчего-то расстроилась. — Ласточки-касатки прилетают, когда снега стают. Я их всегда жду, они — к теплу, значит, сеять пора. Уже скоро появятся, прилетят...
