Наш 35-летний поход по экономической пустыне заканчивается. Некогда Моисей, заручившись поддержкой Бога, навлек на египтян 10 казней и вынудил фараона отпустить порабощенный еврейский народ. В этот раз коллективный Гайдар, получив одобрение Ельцина, повел советско-российский народ, ориентируясь на указующий перст невидимой руки рынка, на которой были вытатуированы три буквы — МВФ. Нельзя сказать, что ведомых заранее не предупредили, что не все дойдут до обещанного светлого будущего. Было честно сказано, что по дороге многие «не впишутся в рынок». Но все решили, что это касается не их, и услышали только то, что хотели услышать: лучше станет уже к осени или весне…
Но вот мы и приплыли… Пока неизвестно, будет ли лучше нам в новом историческом периоде, ведь это в первую очередь зависит от нас самих. Но точно будет иначе…
Так бывает при фазовых переходах — 1917-й, 1991 год. Это не кризис, когда происходит сбивка работы существующего механизма, ныне происходит кардинальное изменение самих правил жизни. И первым же внесудебными конфискациями коллективный Запад сам заявил об этом. Теперь мы вместо шашек начинаем играть в шахматы или даже го.
Сегодня время убыстрилось, и нет смысла давать советы, что делать нашему правительству, я уверен, что Михаил Владимирович знает, что делать.
А то, что пейзаж действительно выглядит ужасно, так так же выглядят все наши города после того, как начинает таять снег, из-под него столько всего вылезет!
Перед нашей страной ныне альтернатива Конька-Горбунка: испытание тремя котлами — с водой студеной, водой вареной и закипевшим молоком.
У нас есть шансы поступить, как это сделала царская особа: «…бух в котел — и там сварился». Но, проведя необходимые преобразования (в сказке они зашифрованы мудрено: конек просто «в те котлы мордой макнул, на Ивана дважды прыснул, громким посвистом присвистнул»), проявив решительность, наш герой приобрел легитимность. Народ констатировал: «Твоего ради талана признаем царя Ивана!»
Есть в сказке даже указание на окончание после этого действия санкций: «Все подвалы отворяют, бочки с фряжским выставляют».
Вот только столь легко, как Ивану, нам не удастся выйти из сложившейся ситуации. Путь у нас трудный, но при решительных действиях вполне надежный.
Ну, что это я все о нас и о нас. Давайте вспомним о наших соседях. Хотел отметить лишь два аспекта — экономический и психологический. При этом использовать в качестве свидетелей западных экспертов человеческих душ.
Безусловный классик, швейцарец Фридрих Дюрренматт хорошо знал своих соотечественников. И то, что он писал, придает нам оптимизма.
Самое известное произведение швейцарца — пьеса «Визит старой дамы». Она знакома многим по замечательному телефильму «Визит дамы» в постановке Михаила Козакова, снятому в 1989 году. В главных ролях снялись Екатерина Васильева и Валентин Гафт.
Несложно найти современные аналогии в этой истории. В некий захолустный швейцарский Гюллен (что на местном диалекте означает «навоз») приезжает старая мультимиллионерша Клара Цаханассьян, когда-то изгнанная оттуда. За время ее отсутствия процветающий промышленный городок пришел в полнейшее запустение, а его жители обнищали. Они надеются на помощь земляка, и она приходит — Клара соглашается подарить городу миллиард долларов: причем половину из них разделить поровну между всеми жителями Гюллена. Но при одном условии: кто-то должен убить бакалейщика Илла, который в юности оставил Клару с ребенком на руках, приведя на суд двух лжесвидетелей, давших показание, что они тоже спали с Кларой. Кстати, в наказание за «фейки» дама, когда у нее появилась такая возможность, оскопила и ослепила их, что, судя по всему, жестче, чем 15 лет заключения.
Это была очень символичная и своевременная для перестройки картина, говорящая, что за все приходится платить. Ожидания, связанные с неожиданными заморскими бесплатными деньгами, оборачиваются тяжелой платой. Когда 1 января 1990 года я смотрел премьеру этого фильма, эта истина для меня казалась самой важной.
Ныне же в фильме можно услышать и новое, даже противоположное, звучание. Сегодня мне особенно интересно, как блестящим западноевропейским автором показано преображение местных бюргеров, психологию которых он хорошо знает.
Вначале бургомистр с негодованием от лица всех горожан заявляет, что жители Гюллена — христиане и во имя гуманизма отвергают предложение «благодетельницы». По его словам, вызвавшим всеобщее ликование, лучше быть нищими, чем палачами. Но Клара ждала этого дня, как и мы, примерно 35 лет и говорит, что готова еще потерпеть.
Постепенно жители начинают приобретать в магазинах все более дорогие вещи. И им открывают на это кредиты. Атмосфера в городе накаляется. И наконец, бургомистр, чтобы сохранить внешнюю благопристойность, просит Илла как порядочного человека покончить с собой собственноручно и снять грех с горожан. Не дождавшись этого, гюлленжане единодушно принимают решение покончить с Иллом. После чего мужчины убивают его, уверяя, что делают это лишь во имя торжества справедливости, а не из корысти.
Таким образом, еще раз доказывается, что холодильник побеждает телевизор. Особенно когда газ стоит 3800 долларов.
А теперь об обещанном психологическом факторе. Все-таки сказывающемся на не очень сентиментальных европейских соседях.
Все французы, кроме, может быть, инвалидов болонской системы обучения, знают, что такое Акадия. Это их фантомная боль. Ей посвящают песни, за нее они до сих пор не могут простить англичан.
Некогда Франции принадлежали земли в Новом Свете — полоска Канадского побережья. В 1713 году король Людовик XIV подписал Утрехтский договор и за некие экономические подачки (в частности, снижение пошлин на французские товары, импортируемые Британией) отказался от притязаний на свою Нувель Франс (Новую Францию).
Вот только мнение местных жителей о перемене их судьбы никто не посчитал нужным спросить. Как пишет британский историк Стефан Кларк в книге «Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга»: «Акадийцы совсем не обрадовались, когда в 1754 году губернатором Новой Шотландии стал Чарльз Лоуренс, человек того типа, который описала в своих произведениях Джейн Остин: высокомерный английский фанатик, уверенный в том, что закон на его стороне, а потому он имеет право на любые отвратительные деяния».
Вот как их описывает не Соловьев и Киселев, а признанный английский писатель, историк. Этот садист ввел абсурдно суровые наказания за любые проявления нелояльности. Скажем, если акадийцу было приказано доставить в британское поселение дрова, а он тянул с исполнением, его дом разбирали на растопку. Лоуренс распорядился конфисковать у акадийцев ружья и каноэ — жизненно необходимые инструменты для охоты и рыбалки, он также планировал обратить всех французских поселенцев в англиканскую веру.
В конце концов губернатор отдал приказ о начале депортации. Для этого использовались грузовые корабли с трюмами, переоборудованными в тюремные камеры без окон и удобств (англосакские колонизаторы освоили такой вид транспорта, поскольку успешно практиковали работорговлю).
Еще одна иезуитская изобретательность — акадийцев не трогали, пока шел сбор урожая, они должны были оставить после себя запасы свежих продуктов. После окончания страды к берегу подошли пять грузовых кораблей и всех совершеннолетних мужчин собрали в церкви Святого Чарльза в деревне Гран-Пре, где объявили, что тем, кто проигнорирует распоряжение губернатора, грозит «конфискация движимого и недвижимого имущества». Впрочем, в пользу британской короны было забрано имущество и согласившихся с ультиматумом. Вот так формировалось англосаксами «священное право частной собственности», о котором долгие годы нам твердили ангажированные учителя.
Некоторые местные жители предлагали заплатить выкуп за свое освобождение и переселиться на французские земли вглубь материка, но им было в этом отказано.
Следует отметить, что семьи акадийцев были насильно разделены — мужчины и жены с детьми были погружены в разные корабли-тюрьмы.
27 октября 1755 года в море вышли 14 кораблей с 3000 мужчин на борту, запертыми в трюмах. Оставленные ими дома и амбары были подожжены.
Тех жителей, кому удалось убежать, искали карательные отряды.
Чтобы акадийцы не могли получить помощь от индейцев, Лоуренс объявил щедрое вознаграждение: 0,30 пенса за каждого мужчину, 0,25 пенса за женщину или ребенка, пойманных живыми, и 0,25 пенса за скальп мужчины. Так начался масштабный геноцид.
В результате с 1755-го по 1763 год было депортировано около 12 600 акадийцев из тех 18 000, что составляли местную общину. Считается, что 6–8 тысяч из них тогда же погибли.
Французы очень переживали за соотечественников, но ничего не сделали для их спасения. Было среди них достаточно и противников войны. В частности, из творческой интеллигенции. Вольтер сокрушался по поводу вражды между Британией и Францией за «несколько акров снега в Канаде». А позже он констатировал: «Я бы предпочел выбрать мир, а не Канаду».
В Википедии про это толерантно не говорится. Стараются не вспоминать об этой истории и англосаксы.
А вот для французов это незаживающая рана, и боль Акадии проявляется даже в песне «Nous sommes ce que nous sommes» из мюзикла «Дракула: Между любовью и смертью». Перечисляя все преступления, совершенные человечеством, поется о том, что «когда-то был братский народ в Акадии».
Я не хочу, чтобы о русских Донбасса нам пришлось сочинять столько грустные песни.
