Практически все медийные истории, которые набирают миллионы просмотров в СМИ и репостов в соцсетях, в наши дни можно назвать «триггерами». В переводе — спусковыми крючками для наших внутренних нестроений, психологических травм. Каждый сработавший триггер — выстрел в душевное спокойствие. Поэтому и не спим, и нервно пьем — кто валерьянку с пустырником и пионом уклоняющимся, кто рецептурные антидепрессанты, а кто и алкоголь (который мы не будем рекомендовать: не помогает, только хуже становится).
— Повышенная тревожность сейчас практически стандартное явление даже для тех, кто не обращается к помогающим специалистам, — рассказала «МК» психолог-тренер Екатерина Валиева. — Сказывается, по всей вероятности, и перенесенный многими COVID (он во многих случаях оказывает влияние и на психику), и экономические трудности, и в целом атмосфера в стране и мире. Люди рассказывают о нарушениях сна и питания из-за постоянных тревожных ожиданий. А такие нарушения уже могут означать достаточно серьезные изменения — советы «просто перестать беспокоиться и начать жить» уже не работают.
Добавим, что многие привычные способы снятия стресса в последнее время также оказались недоступны или малодоступны. В частности, заграничные путешествия (и слово «заграничные» здесь ключевое) были так популярны не только в силу какого-то особенного космополитизма их любителей: просто «выпрыгнуть» на время из привычной языковой и житейской среды — значит хоть на недельку забыть о тревожности и просто жить. Теперь же эта лазейка закрыта: если и получается куда-то уехать, то лишь ценой еще более масштабных тревог, расходов и страхов.
Потребление — «шопинг и бархоппинг» — также довольно неплохо помогает заглушить тревогу: я покупаю, следовательно, у меня все хорошо на сегодняшний и завтрашний день. И где теперь та беззаботность в потреблении? Была, да вся поблекла под ударами глобального экономического кризиса (для всех) и экологической сознательности (для многих). Наконец, и спасительное для многих ощущение сопричастности к великому (стране, народу…) — оказывается призрачным. Завтра непредсказуемо: вдруг война? Еще больший кризис? Иной какой-то апокалипсис? Судите сами — можно ли спокойно, без страхов спать в такой обстановке.
Мальчиш-Кибальчиш возвращается
Одна из самых страшных книг для советского ребенка — гайдаровский «Мальчиш-Кибальчиш» — впервые опубликована еще в 1933 году. Вот где саспенс похлеще хичкоковского, после которого воистину спать не захочется:
Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов…
— Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Черных гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды…
...теперь уже всем и видно и слышно было, как гудят за лугами взрывы и горят за горами зори от зарева дымных пожаров.
Гайдара-то нынче почти не читают, но в людей старше 35 это въелось насмерть, а те, кто младше, — все равно воспитаны на «22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили...».
Так вот, значит, Киев — как раз одна из причин страха большой войны (впервые с доперестроечных времен Россия и Запад говорят исключительно на языке ультиматумов, и причин останавливаться вроде бы ни у кого нет). Не должны «жахнуть», пугают — успокаиваем себя мы. Но вдруг все-таки «жахнет»? И каждый, к примеру, масштабный сбой в Интернете — а за прошлый год таких было в России несколько — хоть на несколько минут и заставляет екнуть сердце: началось?..
— На полном серьезе просчитывала варианты, — говорит 40-летняя Ирина П. — Выходило так, что, куда ни кинь, помрем быстро и небольно, потому что живу рядом с одним стратегическим объектом, работаю рядом с другим… Вспомнилось, как в детстве в деревне у бабушки вслушивалась в воздух: не летят ли бомбардировщики нас бомбить? Теперь понимаю, что взрослые, когда боятся, думают совсем другие мысли.
Страх войны у многих был еще и локальным — именно вследствие стратегических объектов по соседству. «Мы, помню, очень боялись, что у нас под боком разбомбят водопроводную станцию, а значит — на нас пойдет облако хлора, и мы умрем», — вспоминает Михаил К., житель Теплого Стана.
— В позднесоветские времена для очень значительного числа советских людей война была личным опытом, — отмечает социальный антрополог и фольклорист, научный сотрудник РАНХиГС Анна Кирзюк. — Поэтому у них было довольно живое представление о том, что такое война: оно заключалось в том, что война — это голод, лишения, дефицит всего. Поэтому, когда в газетах проходила информация о том, что у СССР испортились отношения с той или иной страной, у многих людей срабатывал в голове такой сигнал: может начаться война, поэтому нужно идти закупаться солью, спичками, мылом. Одновременно среди детей существовал еще один страх, который появился целиком и исключительно благодаря пропаганде. В начале 1980-х было очередное обострение «холодной войны» — и доходило до того, что даже детям в детских садах показывали страшные диафильмы о том, что может начаться ядерная война, о том, как облучение действует на людей и животных.
Дети, которым показывали такие мультики и рассказывали такие страшные истории, конечно, видели это все ночью в кошмарах, просыпались в холодном поту, говорит исследователь. Если днем им рассказывали, что «есть за океаном злой президент Рейган, у него есть чемоданчик с красной кнопкой, и если он нажмет на нее, весь мир погибнет», то ночью им вполне мог видеться этот самый чемоданчик с красной кнопкой. Подобные сны видели и взрослые — например, в дневниках режиссера Андрея Тарковского есть эпизод, как он видит во сне страшное багровое зарево и понимает, что началась ядерная война.
Мама, которой страшно
В начале этого года москвичи с удовольствием обсуждали в соцсетях любопытную историю: первая самостоятельная поездка 13-летней москвички в школу на автобусе закончилась тем, что по дороге домой она заснула и приехала на конечную. В довершение всех бед у ребенка сел телефон, и пока девочка дошла до ближайшего магазина и получила там помощь, ее мама успела почти в буквальном смысле сойти с ума (попутно обругав «бесчувственного» водителя автобуса). 30 лет назад такое происшествие вряд ли могло быть поводом для такой паники (тем более что соцсетей тогда вовсе не было).
Но вообще-то страх за детей — что они, оказавшись одни, могут оказаться в беде — штука вечная. И в советские времена дети пропадали, а по городу постоянно ходили слухи о похищениях и убийствах малышей и подростков. Любопытно, что некоторые истории, которыми взрослые пугали детей (а дети друг друга) тогда, почти дословно совпадают с нынешними страшилками.
Взять хотя бы историю о том, что злоумышленники (в советские времена это были иностранцы) угощают детей в школах отравленными жевательными резинками. Она получила новую жизнь уже в наши дни, только иностранцев сменили наркоторговцы. «Несколько лет назад, — напоминает Анна Кирзюк, — по России активно распространялась страшная легенда, будто бы некие наркодилеры раздают детям возле школы жвачки с наркотиками. Причем один чиновник из подмосковного города напечатал эту историю на ведомственном бланке с печатью и подписью. Из документа следовало, что эту историю подтверждает МВД. Однако быстро выяснилось, что МВД ничего не знает, а чиновник был просто сильно напуган».
Этот конкретный чиновник не потирал руки, как коварный мультяшный злодей, и не говорил: «вот сейчас я запущу фейк», подчеркивает исследователь. Он искренне, как самый обычный человек, переживал за детей. И такая картина для распространителей фейков совершенно типична: в большинстве случаев распространяющие их люди уверены, что предупреждают знакомых и соседей о реальной опасности, то есть совершают доброе дело. — В конце 1970-х годов, в преддверии Олимпиады-80, по Москве и другим олимпийскими городам распространялись такие истории: будто иностранцы будут раздавать советским детям отравленные жвачки, — рассказывает Анна Кирзюк. — С ядом, иголками, стеклами внутри. Так вот, эту историю активно распространяли представители власти. Милиционеры приходили в школу и рассказывали детям: мол, одна девочка встретилась с иностранцем, попросила у него жвачку, а она оказалась с ядом, и теперь девочка лежит в больнице, ей делают переливание крови, ничего не помогает. Директора школ, учителя, разные авторитетные фигуры включились в распространение этой истории. У советской власти была для этого своя мотивация. Нужно было сделать так, чтобы советские дети не клянчили ничего у иностранцев, которые приедут в большом количестве. Проще и эффективнее было не читать детям долгие лекции о том, что это нехорошо и «у советских собственная гордость, не нужно попрошайничать», а рассказать эту страшилку.
Фольклор и действительность
У истории об отравленной жвачке есть ключевой, по мнению Анны Кирзюк, отличительный признак страшилки-фейка: фольклорное «устройство». История (как, например, и ее аналог о детях, пропадающих в игровых комнатах торговых центров, а потом обнаруженных без почки) создана по устойчивым фольклорным моделям: сюжет о том, что некоторый чужак вредит нашим детям, очень распространенный. Равным образом вполне фольклорен и сюжет о том, что привлекательный предмет — например, наливное яблочко — оказывается на самом деле вредоносным.
— Важное свойство фольклорного текста — клишированность, — говорит исследователь. — В отличие от реальности в фольклоре есть типичные персонажи, действующие очень похожим образом. И если в реальности у каждого действия есть какой-то свой мотив, то действия фольклорных персонажей, как правило, ничем не мотивированы. К примеру, Баба-яга или Кощей Бессмертный вредят хорошим персонажам сказки только потому, что они злы по своей природе. Или — какую цель преследуют иностранцы, травящие жвачкой советских детей? Никакой, они просто злодеи.
Очень многое может рассказать простая проверка текста интернет-поиском, советует антрополог. Часто эта же история, вплоть до дословных совпадений, уже встречалась несколько лет назад, причем в разных регионах страны. Тогда становится ясно, что это городская легенда, которая время от времени становится актуальной, а потом переходит в «спящий режим». Важна и стилистика текста «страшилки»: часто в подобных сообщениях много восклицательных знаков, и прямо в тексте есть призывы распространять его дальше: «Максимальный репост», «Сообщите всем своим близким».
— Если текст распространяется от имени какой-то государственной инстанции — МВД, начальника какого-нибудь ведомства, что довольно часто бывает, — нужно смотреть, насколько текст стилистически соответствует документу, который имитирует, — рассказывает Анна Кирзюк. — Бывает, что текст имитирует официальную информацию, но слог выдает подделку.
К сожалению, поводов для создания новых страшилок, да и для вполне «органической» пандемии тревожности, предостаточно. Например, люди все больше боятся бродячих собак — и не беспочвенно: в новости ежегодно попадают десятки трагедий с собачьими стаями по всей России. Люди боятся стать жертвами интернет-мошенников — и тоже понятно, почему: случаев, когда люди, потеряв карточку, пароль или телефон или даже просто проговорившись «службе безопасности банка», теряли все деньги и оказывались должниками, хватает. Люди боятся потерять работу, стать жертвой абьюза в отношениях или домашнего насилия; есть и специфический женский страх оказаться беспомощным пленником в роддоме…
И все-таки — хотелось бы, чтобы страхов в нашей жизни было меньше. В конце концов, во все времена людям было чего бояться. И в помощь боящимся выработан богатый инструментарий — от молитвы до психотерапии и от холодного душа до антидепрессантов. Что-нибудь да обязательно поможет. И в конце концов — после апокалипсиса всегда будет постапокалипсис, а это тоже почтенная культурная традиция.
Хотя войны, конечно, не хочется. И за детей тоже страшно.
