В Мордовии закрылись за ненадобностью две колонии, а оставшиеся (впервые за всю советскую и российскую историю) наполовину пустуют. Неслыханное, выходит, дело. Но радоваться рано: Мордовия по-прежнему «тюремный край», где на относительно небольшой территории предельная концентрация исправительных учреждений разного типа. Если быть точными — сейчас на площади меньше 50 квадратных км располагается 14 колоний.
За последние годы мы далеко шагнули вперед в плане быта осужденных, и отдельные колонии Мордовии тому яркий пример. В них можно сколько угодно общаться с родными по видеотаксоматам, получать несколько высших образований одновременно и т.д. Но подчас все это «компенсируется» ужасным отношением к людям. Перестали ли осужденных превращать в «лагерную пыль» (определение приписывается Лаврентию Берии)?
Колония №1: конец «крикушатнику»
Если бы судьба забросила вас в Мордовию, вы бы наверняка не сразу поняли, где кончается зона, а где начинается воля. А главное — где хуже (как это ни жутко звучит). В большинстве деревень нет ни кафе, ни магазинов, ни вообще сколько бы знакомой и привычной нам обстановки. Некоторые колонии для местных жителей являются центром цивилизации. Здесь в случае чего местные жители могут получить медицинскую и прочую помощь, здесь есть храмы (и в них иногда пускают верующих вольных).
Только представьте: раннее утро, темно, лес. И вот впереди яркие огни — признаки жизни. Кажется, что это светится торговый центр, но это… колония. И как только вы ее проезжаете, все вокруг снова погружается в темноту.
Забегая вперед, скажу, что ни в одной колонии нам не чинили препятствий: мы могли общаться с любыми осужденными, заглянуть в любое помещение. Но чтобы проверка действительно была серьезной, в каждой ИК нужно провести как минимум 3–4 дня. У нас такой возможности не было. Но даже такая «проверка на бегу» многое может показать.
Не похоже, что сотрудники ИК это понимают. Но обо всем по порядку.
Территория колонии большая, есть теплицы, отдельно стоящие производственные цеха, резервуар для воды на случай аварии и т.д. Когда мы обходили все эти «тюремные владения», слышали крики: «Умоляем, зайдите в шестой отряд!», «Вызовите на разговор инвалидов, нас тут много!».
— Сам факт, что на прием к членам СПЧ хотели попасть 200 человек (опросили в итоге за два дня только 70), свидетельствует о многом, — говорит Андрей Бабушкин. — Эти люди понимали, что мы уедем в Москву, а они останутся один на один с администрацией. Но они доведены до отчаяния, так что не побоялись рассказывать о своей ужасной жизни.
Немного поправлю Андрея Владимировича: в настоящих пыточных колониях осужденные в массовом порядке к проверяющим не обращаются. Они там, глядя в землю, хором скандируют: «Жалоб на условия содержания не имеем». Так что мордовскую «единичку» к таким точно не отнесешь. Но это самая проблемная колония из всех в Мордовии, что мы видели. Накануне нашего визита там сменился руководитель (это вообще была тенденция — в какую бы ИК ни пришли, там новый «гражданин начальник»), и тот мало понимал, что происходит в колонии. Вместе с нами он, казалось, с удивлением выслушивал рассказы арестантов.
«В нашем отряде везде плесень!»
«Унитазы не спускают, стоит сильная вонь! Мы вынуждены умываться и ходить в туалет в другие отряды. И так в течение полутора лет!»
«Нас наказывают за то, что опаздываем на зарядку. Но мы не можем физически успеть умыться, потому что на 99 человек в отряде 5 плохо работающих кранов».
«В столовую одновременно выводят по три отряда, выстраивается длинная очередь, в итоге мы не успеваем нормально поесть».
«Ежедневно, в том числе при минусовой температуре, проходит «проверка волос»: мы должны без шапок стоять и показывать, что пострижены коротко».
«После помывки стоим на плацу на трескучем морозе по часу и больше. Поэтому все время болеем».
«Я перенес черепно-мозговую травму, потерял слух, а необходимой̆ медицинской̆ помощи не получаю».
«Я инвалид, мне сотрудники объявили взыскание за то, что повесил шторку, чтобы другие осужденные не видели, как меняю себе памперсы. Из-за этого взыскания я не могу перевестись в облегченные условия».
«Передвигаюсь только на инвалидной коляске, но сделать инвалидность мне не хотят, потому что нужно «заморачиваться».
«Отказывают ноги, а в больницу не вывозят».
«У меня закончилась инвалидность, ее не продлевают. Заставляют работать на промзоне, а я не могу физически. За отказ отправляют в ШИЗО. Помогите!»
«Нас тут 80 ВИЧевых, а инфекциониста мы и забыли, когда видели!»
«Меня отправляли в ШИЗО с температурой больше 38, я еле выжил».
«Я страдаю эпилепсией, а меня заставляют работать в швейном цеху, где шум, который меня буквально убивает. Прошу перевести на работу в какое-то тихое место».
— Поток жалоб показывает: бытовые условия плохие, медицинская помощь оказывается на недопустимо низком уровне, — констатирует Бабушкин.
— Проблемы медицинские и хозяйственные — типичные в регионах, — говорит Каляпин. — Нет оснований думать, что это создано специально. А вот истории про использование электрошокера и физической силы могут насторожить. Судя по рассказам осужденных из разных отрядов (вряд ли они сговорились), один из сотрудников считает, что бить электрошокером — это весело. Еще двое, судя опять-таки по рассказам, любят давать тычки и подзатыльники. Но и не только…
«Я спросил, за что меня хотят отправить в ШИЗО, — записывают члены СПЧ очередное обращение. — И сотрудник ударил электрошокером в ногу и руку. 5 суток я голодал в знак протеста, но никто из администрации даже не подошел, чтобы выяснить причины. Прокурор не приезжал. А за мои жалобы наказали… кота, который спал у меня на кровати: начальник отряда после отбоя на глазах у всех бил животное».
Слышали члены СПЧ и рассказы про то, как одни осужденные ломали другим руки, обливали кипятком, вымогали деньги… Все это или по приказу, или с попустительства сотрудников. Но больше всего удивило повествование про так называемый «крикушатник». Никто из членов СПЧ, включая большого эксперта по пыткам Игоря Каляпина, никогда раньше не слышал даже такого слова. Видимо, нарекли эту комнату так, потому что оттуда время от времени раздаются страшные крики.
На поверку оказалось, что «крикушатником» осужденные называли помещение для обысков, расположенное на первом этаже здания штаба. Плохо освещенное, размером около 12–15 м кв., со стенами, выкрашенными в неприятный коричневый цвет.
— Сравнить можно разве что с гаражом, — говорит Каляпин. — Там холодно, там нельзя прилечь и вообще там невозможно долго находиться. Туда можно завести осужденного, обыскать (не раздевая до белья, а так — фуфайку потрясти, проверить вещмешок, или «сидор», как его называют в народе). Осужденные рассказывали, что их в наказание помещали сюда на несколько часов и даже сутки. Были и такие, что уверяли: посетили «крикушатник» не меньше двадцати раз, спали там на куртках. Эти сообщения нуждаются в тщательной проверке. Мы всю информацию довели до руководства УФСИН по Мордовии. На мой взгляд, оно конструктивно восприняло. Надеюсь, будет объективная проверка.
— По моим данным, ситуация в ИК-1 на сегодняшний день не улучшилась, — говорит Бабушкин. — Некоторых осужденных, которые пожаловались членам СПЧ, после этого водворили в ШИЗО. Наши рекомендации в полном объеме не выполнены. Мы будем настаивать на полноценной проверке ИК-1 центральным аппаратом ФСИН и Генеральной прокуратурой.
Колония №2: наказание по-женски
Еще недавно в Мордовии было три женские колонии. Одна (№13) уже закрылась, а на ее территории сейчас работает исправительный центр, а другая (№14, где в свое время отбывала наказание участница «Пусси Райт» Надежда Толоконникова) вот-вот будет расформирована, и там тоже появится ИЦ. Так что все женщины, получившие разные сроки за свои преступления, будут сидеть в колонии №2. Именно ее и проверили члены СПЧ.
Долгое время эту колонию называли «местом женской боли». Рассказывали про нее разные ужасы, в том числе про то, что в кабинете начальника якобы для устрашения висели боксерские перчатки...
Как бы то ни было, к моменту нашего визита колонией уже полгода как руководил новый начальник. Осужденные женщины в разговорах с нами возлагали на него большие надежды. Суждено ли им сбыться?
«Умоляем, помогите нам со свиданиями!» — эту фразу мы слышали десятки раз и от самих осужденных, и от их близких. В 2021 году в колонии было предоставлено всего 13 длительных свиданий, в 2020 году — 12. Почему санитарный врач посчитал, что именно в Мордовии нужно ввести запреты на длительные свидания (в других регионах такого не было) — до сих пор загадка.
И вот Анна перед нами. Маленькая женщина в зеленой телогрейке, голова обмотана теплым платком.
— После того как заканчивалась обычная смена, сотрудники отключали видеокамеры, и мы работали до темноты, — говорит Анна, которая, к слову, пенсионерка и вообще могла бы не работать на законных основаниях. — Но с этим, слава богу, вроде бы покончено. По крайней мере я больше о таких фактах не знаю. Но я все время с тех пор в отряде строгих условий…
Вот что произошло, по ее словам, после публикации. Ее вызвала к себе в кабинет одна из сотрудниц, схватила за шею, кричала: «Что ты наделала?!». Другая ее остановила словами: «Не надо, убьешь ее!». И посыпались взыскания (до этого в течение шести лет не было ни одного, только поощрения). К Анне перестали пускать адвоката.
— Здесь можно говорить о репрессиях за критику, — уверен Андрей Бабушкин. — Сомневаюсь в законности содержания Анны в отряде строгих условий. Поразило, что Гайдуковой полгода не разрешали ходить к парикмахеру. Говорили ей, что она не заслужила.
Хорошее в этой истории только то, что переработки, судя по всему, действительно прекратились (члены СПЧ обошли все цеха, проверили журналы выдачи ножниц). Так что Гайдукова, выходит, страдает не зря.
Бывшая глава Ассоциации женщин-предпринимателей в России, экс-член Общественной палаты РФ Людмила Качалова когда-то вела рабочие встречи с Ангелой Меркель (на одном из фото обе улыбаются и выказывают явную симпатию друг к другу). Сейчас на ней вместо белого делового костюма зеленая тюремная роба. Качалова за решеткой уже десять лет, получила срок за организацию убийства своей предшественницы. В день нашего визита у нее был 65-летний юбилей…
При колонии есть дом ребенка, причем весьма неплохой.
— Но нам разрешают с ребенком быть только до трех месяцев, а потом мы должны выходить на работу. Это правда, что декретный отпуск всего три месяца?
Нет, неправда. Этот же вопрос нам задавали другие мамы. Судя по их словам, сотрудники колоний настаивают, что декретный отпуск заканчивается именно через три месяца. Если отказываешься — лишаешься возможности проживать с ребенком.
Женщины наперебой рассказывают о своих бедах. У одной в солнечном сплетении выросла шишка, вывозили в больницу, но диагноз ей никак не установят. Другая слепнет, а вместо лечения ей указывают на то, что якобы на воле употребляла запрещенные вещества (мол, это из-за них проблемы теперь с глазами)…
Большинство обращений касаются самого места отбывания наказания. По новому закону осужденный может один раз за время «отсидки» просить о переводе туда, где проживают его родственники. Такие заявления, по нашим данным, написали около 200 тысяч арестантов по всей стране. Они ждут и волнуются.
— У меня трое малолетних детей в Липецкой области, — говорит женщина. — Они там живут с моими родственниками.
— У меня из близких осталась только свекровь, она живет в Башкирии, и возможности приехать сюда, за 1200 км, у нее нет, — добавляет вторая.
Таких историй десятки.
А закончить хочется хоть чем-то позитивным. После визита представителей СПЧ членам местного ОНК разрешили беседовать с осужденными наедине и без видеорегистратора. Руководство стало доводить до женщин нормативы труда и их оценки, так что теперь швеи-арестанты, по идее, понимают, почему кто-то получает 15 тысяч в месяц, а кто-то 300 рублей. Значит, все наши проверки — не напрасный труд.
