Впрочем, и статья «пытки» (надеемся, она появится в ближайшее время) не все решит. Но она будет, безусловно, большим шагом вперед, за которым последуют другие. Нужны, как выразился президент на встрече с членами СПЧ, системные меры. Что под ними предполагается и кто пытается им противостоять — в материале обозревателя «МК».
Для начала о законопроекте, внесенном депутатами Павлом Крашенинниковым и Андреем Клишасом. Он предлагает изменить статью 302 УК РФ "Принуждение к даче пoказаний", что позволит привлекать к ответственности в тoм числе и сотрудников ФСИН, а не только оперативников и следователей. И наказываться это будет лишением свободы на срок до 12 лет, то есть преступление автоматически переводится в разряд особо тяжких (и сроки давности по нему совсем другие). Еще одно новшество: преступлением будет считаться не только физическое насилие, но и психологическое, а именно, цитирую: «способ контроля над личностью заключенного или принуждения другого лица к совершению каких-либо действий под страхом пытки».
Оба этих новшества и правильные, и логичные, и, главное, они о наболевшем. Оперативники есть во всех учреждениях уголовно-исполнительное системы, и они почему-то считают правильным помогать следователям на воле. Если такой сотрудник СИЗО или колонии бьет заключенных, требуя написать явку с повинной, разве он не должен подпадать под статью 302 УК? Это же очевидно. Или вот еще пример: следователь во время допроса не бил, а обещал посадить всю семью, отобрать ребенка, грозил всеми муками ада — разве это не психологическая пытка? К сведению, не раз после таких допросов у людей останавливалось сердце или они кончали жизнь самоубийством.
Так что любые попытки ГД остановить применение жестокого насилия (оправдываемое только одним — интересом следствия) нельзя не приветствовать. Но почему все-таки не внесен законопроект, который вводит именно статью «пытки»? Неужели так принципиально не использовать это слово? А ведь эту норму давно просит ввести уполномоченный по правам человека в РФ. К тому же есть международные обязательства (в том числе «Конвенция ООН против пыток»).
Уверена, статья «пытки» появится рано или поздно. И это будет одной из важных побед, точнее, важным шагом к ней.
По мне, так пытки можно было бы приравнять (в сознании власти и граждан) к государственной измене. Ведь тот, кто мучает задержанного или арестованного, вроде как действует от имени власти ибо наделен должностными полномочиями. Истерзанные, замученные и забитые до смерти заключенные его воспринимали именно так. А значит, он своими действиями пытался дискредитировать государство, совершал преступления против самой основы государственного строя.
Изменит ли статья «пытки» сразу что-то? Как выразился член СПЧ Игорь Каляпин, статьи Уголовного кодекса не работают сами по себе, как законы физики (эх, если бы достаточно было описать в УК какое-либо злодейство, чтобы оно автоматически исчезло, ну или как минимум вся правоохранительная система начали с ним непримиримо бороться).
«Какая разница саботажникам, по какой статье НЕ проводить расследование — по статье "превышение должностных полномочий" или по статье «пытка»?” — вопрошает Каляпин. С ним трудно не согласиться. Так что все дело будет в правоприменении. И вот что абсолютно точно нужно сделать, чтобы борьба с пытками стала системной.
Во-первых, нужен независимый следственный орган, который бы расследовал пытки. И у него должны быть имеются исключительные полномочия, права и обязанности. Сейчас такие дела в ведении региональных СК, а они не особенно заинтересованы в результате, потому что сами зачастую являются «заказчиками» пыток. Как минимум — расследовать пыточные истории должны в центральном аппарате СК, как максимум, повторюсь, в новом независимом государственном органе.
Во-вторых, наказывать не только тех, кто сам пытал, но и тех, кто подстрекал, давал распоряжения, а также тех, кто закрывал на это глаза. На сегодняшний день укрыватели почти всегда остаются безнаказанными.
В-третьих, обязать оперативные и следственные органы любые допросы фиксировать на видеокамеры.
В-четвёртых, не использовать доказательства, добытые под пытками, для составления обвинительного заключений и судебных приговоров. Бывший следователь по особо важным делам СКР, ныне адвокат Андрей Гривцов, описал (конечно, в преувеличенной манере) один из сюжетов. Приведу кусочек его рассказа:
« — Свидетель, вы слышали те ваши показания, которые сейчас огласил государственный обвинитель и которые вы давали на предварительном следствии?
— Да, ваша честь, слышал.
— Вы их подтверждаете?
— Нет, не подтверждаю.
— Как не подтверждаете?
— Я не давал такие показания.
— Вы понимаете, что есть уголовная ответственность за дачу ложных показаний? Я сейчас вас об этом предупреждаю.
— Да, понимаю. Но я не давал такие показания, там все неправда, что написано. В суде правду сказал, а там все неправда.
— Подойдите ко мне. Это же ваши подписи в протоколе?
— Подписи в протоколе мои.
- Ну а как говорите, что показания не давали?
— Вы же видите, что весь протокол кровью забрызган? Это моя кровь, меня пытали, чтобы я дал такие показания.
— Я никакой крови не вижу. Вижу, что документ немного измазан какой-то жидкостью, скорее всего, кетчупом. Следователь пролил, когда дело подшивал.
— Это моя кровь, меня избивали.
— У вас есть доказательства, что это ваша кровь?
— Проведите, пожалуйста, генетическую экспертизу.
— Ваше ходатайство отклонено, это не относится к предмету доказывания по уголовному делу. Вы показания подтверждаете?
— Нет, не подтверждаю. Меня пытали.
— Почему тогда здесь написано, что протокол вами прочитан и что замечания отсутствуют?
— Потому что я лежал в кабинете следователя голый, был прикован к батарее наручниками и меня сильно избили несколько оперативников.
— Вот вы и попались на ложных показаниях. Как вы тогда протокол подписали, если были прикованы наручниками?
— Я был левой рукой прикован, а на правую мне ногой наступили, потом вложили в руку ручку, поднесли протокол и сказали подписывать.
— Почему тогда устно заявление не сделали для внесения в протокол? Препятствий не было.
— Препятствием был кляп во рту и целлофановый пакет у меня на голове.
— Вы понимаете, что сейчас делаете заявление о преступлении со стороны сотрудников правоохранительных органов? Я вас о заведомо ложном доносе предупреждаю.
— Понимаю. Предупреждайте. Я правду говорю.
— Что вам мешало сразу заявить об этом, когда вас якобы отпустили, а не дожидаться суда?
— Страх мешал.
— Чего же вам бояться, если вы честный человек и говорите правду?
— Они мне указательный палец отрубили и сказали, что если подам заявление, то обе руки отрубят.
— Покажите руку. Хм, действительно, пальца нет. У вас есть доказательства обращения за медицинской помощью?
— Нет, я не обращался за медицинской помощью. Они сказали, чтобы никуда не обращался, а то руки отрубят.
— А сейчас вы, получается, не боитесь и суду об этом рассказываете? Не сходятся ваши показания...»
А так хотелось бы, чтобы подобные истории казались фантазиями. Чтобы каждый следователь знал, сколько крови и боли может стоять за явкой с повинной, которую ему принес оперативник СИЗО. Чтобы каждый судья понимал — что могут скрывать показания, которые человек дал на предварительном следствии и от которых отказывается.
