Алеша терпел эту нечеловеческую боль вживую. Несмотря на то что мать звала на помощь, медсестра ушла в коридор и на ее крики должным образом не отреагировала.
Срок давности по данному преступлению составляет всего два года, следствие затянулось, и в октябре они прошли. Поэтому в любой момент защитники подсудимой могут попросить прекратить судебное разбирательство и их уголовное преследование. Могут… но почему-то не делают этого. Почему?
Мы попытались разобраться в этой страшной трагедии.
Судят орденоносца
Во Фрунзенском суде Иванова мне долго зачитывают, что я могу делать и что нет. Вести записи — да. Фотографировать и снимать скамейку подсудимых и их адвокатов — нет. Обвиняемых в причинении по неосторожности смерти Алеше двое: медсестра Марьям Ильясова и врач инфекционного отделения Станислав Мельников, который должен был сделать лекарственные назначения и контролировать работу среднего медицинского персонала в ту роковую ночь.
Правда, самого Мельникова в суде нет — доктор недавно умер.
Адвокат подсудимой требует удаления прессы из зала, по достаточно, на мой взгляд, циничной причине: дескать, речь идет о разглашении персональных медицинских данных несовершеннолетнего ребенка, а этого делать нельзя.
Бабушка погибшего малыша тут же заявляет, что не против, чтобы на процессе присутствовали журналисты. Открытость суда — ее последняя надежда. «Я хочу, чтобы нас все-таки услышали!» — в то, что справедливость восторжествует, пожилая женщина уже, похоже, не верит.
Тогда адвокат подсудимых требует неразглашения медицинских данных хотя бы умершего врача Мельникова, содержащихся в этом же деле.
«Мы просим особенно подчеркнуть, что после своей смерти Мельников был награжден орденом Пирогова за борьбу с коронавирусной инфекцией», — добавляет адвокат.
За смерть маленького Алеши судят теперь уже орденоносца. Только этим ребенка все равно не вернешь и вряд ли это может служить оправданием его смерти.
Рвота не проходила
…Они были обычной среднестатистической счастливой российской семьей. Молодые, полные сил…
Подрастали дети — девочка и мальчик, «королевская парочка», с идеальной разницей в два года. «Когда невестка ждала первого ребенка, она так мечтала о сыне, даже представить себе не могла, что родится девочка. И поэтому, когда на свет вторым наконец появился Алеша, радости ее не было предела», — со слезами на глазах объясняет бабушка.
Она рассказывает, каким удивительным был ее внук. Добрый, ласковый, некапризный. «Так жалел маму. Бывало, подойдет, обнимет ее, поцелует…». Как всегда, по прошествии лет в душе остаются только самые светлые воспоминания и чувства.
Два года назад в городе гуляла ротавирусная инфекция. Подхватил ее, видимо, в детском садике и Алеша. Позвонила воспитательница, попросила прийти родителей: у ребенка открылась рвота.
«Мама у нас очень тревожная и щепетильная; разумеется, она сразу же забрала сына и срочно начала его лечить», — продолжает бабушка.
Из показаний матери: «Дома у него также произошла рвота один раз и поднялась температура до 37,5. Ранее такие случаи бывали, поэтому я дала сыну выпить суспензии. Вскоре температура прошла, ему стало лучше, он играл, ел с аппетитом. 22.10.2019 рвоты не было, но появился понос, который был примерно 7 раз в день. Я также давала ему препараты несколько раз в день по инструкции. 23.10.2019 утром после 08.00 я покормила Алексея, через некоторое время у него опять пошла рвота и также начался понос. В принципе общее состояние мальчика было удовлетворительным: ел, пил, играл, температуры в этот день не было. Возможно, сестренка дала ему откусить банан, и ему снова стало плохо. Мы ждали до вечера, но понос и рвота не проходили, поэтому решили вызвать «скорую».
В районе десяти вечера все вместе они отправились в больницу, ГКБ №1. «Внук не хотел садиться в «скорую», убегал от матери, как будто что-то предчувствовал, — размышляет бабушка. — Несмотря на то что состояние ребенка было вполне удовлетворительным, она все-таки решила настоять на своем, так как хотела убедиться, что ничего страшного не происходит».
В отделении Алексея осмотрел врач и сделал назначения — по версии следствия, сейчас их считают необоснованными.
«Неверно оценив степень тяжести заболевания и степень обезвоженности, Мельников С.В. вопреки требованиям Клинических рекомендаций, согласно которым лечение детей с легкой формой ротавирусной инфекции проводят не в стационаре, а в амбулаторных условиях, госпитализировал пациента в инфекционное отделение ОБУЗ «ГКБ №1» и без учета состояния пациента, при наличии возможности оральной регидратации, необоснованно принял решение о назначении пациенту с легкой степенью тяжести инфузионной терапии путем внутривенного введения лекарственных смесей в составе: 300 мл натрия хлорида, 0,5 мл церукала, 5,0 мл калия хлорида 4% и 200 мл глюкозы 5%. При этом Мельников С.В., грубо нарушая требования Клинических рекомендаций, продолжая проявлять преступную небрежность, не произвел расчет объема и обоснование качественного состава инфузионных препаратов, не указал скорость их введения и при отсутствии, в результате не назначенного биохимического анализа, сведений об исходном уровне калия в крови».
Также мальчика не взвесили, чтобы подобрать нужную дозировку.
Но это не самое страшное. А самое страшное — как и почему вместо безобидного натрия хлорида во второй капельнице вдруг оказался смертельный калия хлорид?
Калиевая соль соляной кислоты. Образует белое кристаллическое вещество без запаха, хорошо растворимое в воде. Относится к структурному типу NaCl. В больших дозах вызывает остановку сердца. К применению у детей разрешен в самых крайних случаях и под наблюдением врача.
Алеша кричал и вырывался
И снова из материалов обвинительного заключения: «Находясь в процедурном кабинете, Ильясова М.М. уложила пациента на кушетку, установила и подключила к его правой руке систему для внутривенного вливания инфузионных растворов, с использованием которой ввела пациенту изготовленную ею лекарственную смесь. После этого 23.10.2019, в период с 23 часов 00 минут до 23 часов 50 минут, Ильясова М.М., намереваясь ввести пациенту внутривенно 300 мл натрия хлорида, но действуя по преступной небрежности, то есть не предвидя возможности наступления общественно-опасных последствий своих действий и бездействия в виде наступления смерти пациента, хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должна была и могла предвидеть эти последствия, не обеспечив должный уровень безопасности пациента, не убедилась в наименовании взятого ею из шкафа процедурного кабинета препарата и подключила в установленную пациенту систему для внутривенного вливания инфузионных растворов стеклянный флакон с раствором калия хлорида 5%, перепутав данный флакон с похожим, содержащим назначенный Мельниковым С.В. физраствор».
Первую капельницу Алеша перенес хорошо. Поплакал немного, но затем успокоился и вместе с мамой принялся смотреть мультики. Но на вторую капельницу мальчик отреагировал странно. Он начал вырываться, кричать, что ему очень больно. Мать позвала из общего коридора медсестру, так как та в нарушение должностных обязанностей не осталась в кабинете после проведения манипуляции; но та лишь мельком взглянула на Алешу, который продолжал плакать и кричать, успокоила маму, что ничего страшного не происходит, так все и должно быть, и снова покинула помещение.
Алеша кричал все сильнее. Его состояние стремительно ухудшалось. Не выдержав, мать сама побежала за медсестрой в коридор и потребовала немедленно прервать экзекуцию. На крик сбежались другие врачи.
Целый час вместо обычных двадцати минут продолжались реанимационные мероприятия, но все было бесполезно. Алеша умер. «Словно сквозь себя мама услышала, как врач отчитывал молоденькую медсестру в коридоре: ты что, не прочитала, что написано на флаконе? Ты разве читать не умеешь?» Она же сама точно запомнила только первое слово в названии второго препарата, с которым делали капельницу: «хлорид».
Смеси для капельниц бывают разными. Тот же натрий хлорид абсолютно безопасен. Но он находится в совершенно другой емкости, при должной внимательности перепутать один флакон с другим, по мнению следствия, совершенно невозможно. Разные формы флаконов, размеры, цвета у пробок.
Потерявшую сына мать вытолкали за дверь больницы в ночь. Дескать, зачем вам здесь оставаться, раз ребенка все равно уже не вернуть.
Не предложили даже валерьянки на дорогу. Молодая женщина не осознавала, что произошло, ведь еще несколько часов назад ее сын был активным, бегал и прыгал, и вот… его больше нет. Слава богу, бедняжку встретила ее мать. Они обе вернулись в больницу, находившаяся в более адекватном состоянии бабушка стала требовать назвать причину внезапной смерти внука. К ним вышел врач, сказал, что сам не понимает, почему ребенок умер.
Когда новость о смерти трехлетнего малыша под капельницей облетела Иваново, больница начала оправдываться. Ее линия защиты была проста как песня: ребенок умер от ротавируса; дескать, родители запустили болезнь, организм был обезвожен; такое бывает.
Да, от очень тяжелого течения ротавируса ребенок может погибнуть, но ведь по всем документам Алеша болел легко, и в больницу-то его положили, потому что «перебдели».
Тем не менее местный эксперт Сидоров в первом экспертном заключении, сделанном тут же, в Иванове, попытался признать причиной смерти именно обезвоживание от рвоты и поноса.
Согласно этому документу Алеша болел ротавирусной инфекцией с тяжелым течением, она осложнилась остановкой сердечной деятельности, с последующим отеком, набуханием головного мозга и легких. Значительное же превышение количества калия в крови ребенка (46,46 ммоль/л) связано с гемолизом средней степени — то есть потенциально смертельным состоянием, сопровождающимся тяжелым нарушением свертывания крови.
Мать затравили в сетях
Департамент здравоохранения выразил соболезнования родственникам в местном СМИ.
После этого мать затравили в соцсетях. Сама, мол, виновата, не лечила сына.
Следствие буксовало на месте. Больница отчиталась и забыла. Медсестра Марьям Ильясова по-прежнему делала капельницы другим детям.
Только через несколько месяцев родителям Алеши удалось добиться, чтобы была проведена комиссионная судебно-медицинская экспертиза ребенка, на этот раз в Тюмени, независимая от возможного вмешательства ивановских врачей. О ней ходатайствовали родители, а провел Следственный комитет РФ.
«В анализе крови нашего Алеши нашли мочегонное фуросемид — он как раз и выводит калий из организма, то есть врачи прекрасно понимали, по какой причине ребенку стало плохо, и применили этот препарат, чтобы попытаться спасти внука», — считает бабушка.
Родственники Алеши писали президенту, главе СК, губернатору, местным депутатам, уполномоченному по правам ребенка в Ивановской области. К делу лично подключился руководитель СК по Ивановской области генерал-майор Булаев, материалы передали в отдел по расследованию особо важных дел следователю Федору Почерникову. Подняв всю документацию по закупкам, тот сумел доказать, что в этот день в больнице все-таки был хлорид калия, хотя администрация сперва и отрицала это. Он допросил всех, кто работал в тот день в вечернюю смену, и одна из свидетелей прямо показала, что медсестра Марьям действительно могла перепутать бутылки, а затем емкость с хлоридом калия спрятали. Следователь добился проведения еще одной судебно-технической экспертизы медицинских документов, которая подтвердила факты приписывания, зачеркивания, вырывания листов врачом, чтобы скрыть нарушения и оправдать свои назначения и, следовательно, себя. Так как те капельницы, которые были поставлены Алеше, как оказалось, мальчику вообще не были нужны. Он был почти здоров.
И только Марьям виновной себя не признала. К тому времени она отработала в отделении меньше месяца, большого опыта у нее не было, и тем более странно, что ее работу никто не контролировал.
Да, она согласилась с тем, что перед капельницей ребенок выглядел вполне здоровым и ухудшение его состояния, а позже смерть могли быть вызваны каким-то медицинским препаратом. Но она всего лишь выполняла назначения врача.
Но ведь назначение врача не содержало указания на хлорид калия!
Станиславу Мельникову также предъявили обвинение согласно статье 109, ч. 2, УК РФ «Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей».
На вопрос защитника «могла ли ошибочная госпитализация ребенка являться причиной его смерти» Мельников ответил «нет». На вопрос защитника «могло ли неверное определение степени тяжести пациента являться причиной его смерти» также ответил «нет». На вопрос защитника «могли ли назначенные вами способ введения и дозировка лекарственных препаратов привести к смерти ребенка» ответил «нет». На вопрос защитника «требовался ли постоянный контроль за палатной медицинской сестрой Ильясовой М.М. с учетом ее образования и квалификации при проведении инфузионной терапии» ответил, что насчет ее образования он не знает, а контроль за ее действиями не входит в его профессиональные обязанности. Больные поступают сплошным потоком, и проверять, что и как с ними делают медицинские сестры после назначений, он не должен. А вот что он действительно был должен сделать, так это провести дополнительные обследования состояния мальчика, в том числе взять кровь на биохимический анализ и на определение кислотно-щелочного баланса для того, чтобы определиться с грамотной терапией. Эти пояснения совсем не вяжутся с его должностной инструкцией, в которой черным по белому указано, что врач контролирует качество и своевременность выполнения врачебных назначений средним медицинским персоналом.
Вот и получается: кто-то не досмотрел, перепутал, а кто-то не проконтролировал.
«Внук умер. Забудьте»
Два года бабушки погибшего Алеши бились за справедливость. Потому что силы оставались только у них — не у их взрослых детей, которые со смертью сына потеряли смысл существования. Семья распалась. Мама лечилась у психотерапевта, так как не хотела жить. Она даже не в состоянии сейчас лично присутствовать на судебных заседаниях.
Но самое страшное, это то, что виновные в этой трагедии так и не осознали, что они натворили: они ни вместе, ни каждый по отдельности не считают себя причастными к смерти ребенка.
Дело сильно затянулось (только в суде оно находится без малого уже год), как все подобные врачебные дела; в них главное — время, так как срок давности составляет всего два года; и если следствие чуть забуксует, а потом в суде разбирательство получиться затянуть, очень высок шанс, что удастся выбраться сухими из воды.
Тем более что к этому времени в обвиняемых осталась одна — медсестра Марьям Ильясова.
Когда 12 ноября я сидела на заседании суда, который длится вот уже более 10 месяцев, я думала, что нахожусь в театре абсурда. Потому что в ход пошли ни на чем не основанные версии, что у мальчика был сахарный диабет, или почечная недостаточность, или и то, и другое сразу; потом защита снова заговорила о том, что Алеша умер от ротавируса, который его родители запустили. Результаты расследования, изложенные в материалах уголовного дела и обвинительного заключения, другие документы, экспертизы вообще в ход не шли.
Зачем нужна вся эта «комедия», думала я. Один обвиняемый умер, и ему все равно. У Марьям Ильясовой вышли все сроки давности, и ей, как водится, тоже уже ничего не грозит. Зачем же так мучить родных, продолжая этот ад?
Нимб над белым халатом
Ответ простой и очень понятный, как мне кажется.
Единственная обвиняемая хочет покинуть скамью подсудимых по реабилитирующим основаниям и, по всей видимости, и дальше продолжать приносить пользу обществу в качестве медицинского работника. Марьям как раз заканчивает медицинский вуз в Москве и уже работает в одной из крупнейших клиник Подмосковья. Своей вины в страшных мучениях малыша она не чувствует. «Я не виновата», — это все, что она повторяет.
Но для того чтобы быть окончательно оправданной, нужно во всем обвинить родителей погибшего Алеши.
Через год она станет настоящим дипломированным специалистом и будет лечить людей; запрет на профессию и черное пятно в биографии ей вовсе не нужны. И самой больнице не нужно, чтобы на учреждение налагались серьезные финансовые взыскания.
Вполне возможно, что Марьям Ильясова больше никогда не совершит ошибку и не перепутает лекарство. Но есть ли те, кто готов рискнуть своими детьми, чтобы проверить это?
Медицинское сообщество дошло до того, что недавно врачи написали коллективное письмо Путину, чтобы их не привлекали к уголовной ответственности за смерти пациентов — дескать, время сейчас такое, военное. Им тяжело и плохо. Хотя этот аргумент вряд ли касается мальчика, погибшего от рук медиков, призванных его спасать, еще до наступления тяжелых ковидных времен. И что? Всем плохо и тяжело. Врачи здесь не одиноки. У них нет эксклюзива на профессиональное выгорание. Не нравится — есть великое множество других — «легких» профессий, выбирай любую.
Права своих коллег активно отстаивает и «детский доктор» Леонид Рошаль, также полагающий, что уголовно преследовать медиков нельзя.
Между тем в 2020 году Минздрав РФ признал порядка 70 тысяч совершенных врачебных ошибок в год, которые повлекли за собой тяжелые последствия.
И должны ли в таком случае отвечать за свои пусть и неосторожные промахи те, кто их допустил?
Почему инженер, неправильно спроектировавший дом, который рухнул, должен отвечать за свою ошибку, ведь он тоже явно не хотел ничего плохого?
Почему судят летчика, «уронившего» по своей вине самолет с пассажирами?
Белый халат не должен и не может являться оправданием непрофессионализма или преступной небрежности медработника. Медицинский диплом не является индульгенцией, гарантирующей неприкосновенность. А безнаказанность и вседозволенность будут лишь порождать все новые и новые ошибки.
Да, нельзя огульно обвинять всю профессию; но каждого медика, совершившего преступление по небрежности, халатности или потому что был пьян или устал, нужно судить конкретно за то, что он натворил, и за то, что должен был сделать и не сделал.
Потому что, если мы и сейчас «поймем и простим», любой из нас в будущем может случайно оказаться под такой вот банальной капельницей с «коктейлем смерти».
Восемь томов в этом уголовном деле. Приговор Марьям Ильясовой будет оглашен 25 ноября. Прокурор потребовал для нее 2 года лишения свободы, а сторона защиты — полного оправдания.
