Действующие лица:
Шабрин, попавший в очередной раз по оружейной статье сравнительно на короткий срок, убит в зоне при разборке.
Сорока, крепкий боец, закаленный в ШИЗО многих зон, как ни странно, сгорел от туберкулеза.
Жук был направлен на принудительное лечение и скончался от передозировки лекарств по недоглядке сестер-растерях.
Карасев — бывший сотрудник КГБ, исчез сразу после того, как его задержали вместе с Шабриным и Жуком. Местонахождение его до сих пор неизвестно.
Александр Яковлев — муровский сыщик с очень заковыристой судьбой. Несмотря на многие оперативные успехи, его служба закончилась необычным образом. Но, как принято говорить в таких делах, это будет уже совсем другая история. Может, мы о ней когда-нибудь и расскажем.
Золото жаждет крови
В середине девяностых годов оперативники Московского угрозыска получили сообщение о жестоком и непонятном убийстве. На месте происшествия их ждала ужасающая картина. В залитой кровью комнате лежал труп ювелирных дел мастера Моисеева. Горло несчастного было перерезано от уха до уха. Пол в квартире был буквально перепахан воровской фомкой, она валялась тут же.
Видимо, убийца, взломав в квартире паркет, был убежден, что под полом ювелир прячет драгоценности. В квартире Моисеева вместе с хозяином дома находились его жена и дочь. Убийца связал их бельевой веревкой, снятой в кухне, и заклеил липкой лентой рот.
То ли убийца спешил, наскоро взламывая паркетные половицы, то ли не желал залить кровью то, что, по его мнению, лежало в тайнике, но женщин он убивать не захотел. И они поневоле стали свидетельницами страшного дела. Они слышали, как убийца допрашивал Моисеева, допытываясь, где спрятана какая-то шкатулка, слышали, как Моисеев срывающимся голосом, переходящим в плач, уверял, что этому делу больше десяти лет и он давно уже ничего не помнит и ничего не знает.
Ушел убийца ни с чем. Перед уходом он посмотрел на связанных женщин испепеляющим взглядом, как будто решая, что с ними делать, потом резко повернулся и захлопнул за собой дверь. То, что пережили эти несчастные в короткие минуты длиной в вечность, не поймет никто.
Женщины хорошо запомнили зловещего посетителя и описали его внешность. С их помощью удалось составить портрет убийцы. На фомке нашли отпечатки пальцев, которые оказались после проведенной дактилоскопической экспертизы идентичными отпечаткам уголовника по кличке Сорока, недавно отсидевшего продолжительный срок за убийство.
Сорока отбывал срок в колонии строгого режима, где его характеризовали как отпетого «отрицаловку», постоянно конфликтующего с администрацией. Но последние годы срока Сороку будто подменили. Он стал прилежным, исполнительным и даже начал оказывать оперотделу некоторые информационные услуги. Поэтому, когда подошла пора рассматривать его дело на освобождение, начальство колонии решило рискнуть и выпустить Сороку, отбывшего полный срок и проявившего сознательность в отказе от воровских привычек.
Искали Сороку московские оперативники по всем адресам, где он жил прежде и на которых его видели после освобождения. Но все было тщетно, Сорока как сквозь землю провалился. И неизвестно, сколько бы еще продолжался его поиск, если бы в Москву не сообщили: Сороку видели недалеко от зоны заключения в момент, когда колонна заключенных шла на работу. Один из конвойных сразу узнал своего старого подопечного, но Сорока безразлично отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил.
Больше Сорока возле колонии не появлялся. Но в оперативном отделе ИТК на всякий случай взяли на учет всех, кто отбывал с Сорокой срок в отряде и жил с ним в одном блоке.
Горькая доля посла из Южной Америки
Это было в конце перестройки. Поезд с вагоном заключенных отстукивал долгий путь на северо-восток. На верхней полке камеры-купе лежал уркан Шабрин по кличке Шабрик. Он безучастно смотрел, как сквозь решетчатую дверь врывались блики от станционных фонарей и отблесками плясали на потолке и стенке. В отсек, рассчитанный на четырех зэков, набили семь человек. Все они спали сидя, облокотившись друг на друга, и только Шабрин, осужденный за громкое убийство, отмотавший не однажды долгие сроки, был удостоен привилегии растянуться на самой верхней полке, предназначенной в обычном купе для багажа.
Жесткая полка, мало подходящая для отдыха, натирала спину. Но Шабрин, привычный к неудобствам, не обращал внимания на досадные мелочи. Он мучительно размышлял: «Как же могло такое произойти? Кто пошел на сговор с ментами и всех выдал? По понятиям за такое ставят на перо!»
И самое главное — деньги. Их-то ни Шабрин, ни его сообщник Жук не увидели. Хотя куш с этого дела мог бы тянуться на всю жизнь. И в России, и за границей. Но вместо того чтобы с шиком кататься по Москве, ходить в лучшие рестораны и играть по-крупному в шикарных казино, теперь приходилось вдыхать едкий запах мочи из конца вагонного коридора и жрать кислую похлебку из помятой шлемки, которую хмурый конвойный грубо швырял в амбразуру.
Все началось с заголовков ведущих газет: «Убита жена латиноамериканского посла!», «Грабители похитили драгоценностей на сумму больше миллиона долларов!». Когда Шабрин прочитал строки криминальных хроник, то понял, что крупно влип, и теперь его, как зайца, попавшегося на колхозном поле, спасти могут только очень длинные ноги. И еще он понял, что все дело было именно в этом старомодном ларце с плохо работающим замком, золотой обивкой с вмонтированными в нее странными кристаллами, определить цену которых ни Шабрин, ни полоумный Жук так и не смогли.
Они с Жуком еще удивились, кому понадобилась эта рухлядь, но строго по уговору захватили шкатулку с собой. Бриллианты и шкатулку должен был сбыть кагэбэшник Карасев (Карась, как прозвал его Шабрин). Карасев дал наводку на квартиру и взял на себя продажу драгоценностей. Продать столько камней было трудно, ни один из известных Шабрину «маровихеров» не стал бы платить хорошие деньги за вещи с громкой кражи. Оставалось довериться Карасеву, хотя Шабрин давно жил по принципу «никогда никому и ничему не верь».
На этом месте лучше оставить размышляющего Шабрина на его полке в арестантском вагоне и вернуться в Москву конца восьмидесятых годов, когда газеты действительно обрушили на общественность весть о дерзком преступлении.
Этим преступлением поневоле заинтересовалось правительство Горбачева. Во время одного из выступлений первый президент СССР так прокомментировал случившееся: преступники, мол, обнаглели и утратили страх перед государством. Громкое заявление Горбачева было единственным, что в то время могло придать расследованию убийства жены посла одной из южноамериканских стран контрольный статус.
Бандиты проникли в квартиру посла, когда его супруга находилась дома одна, и нанесли ей больше десяти ножевых ранений. Видимо, преступники были хорошо оповещены, где следует искать ценности в доме дипломата. Они захватили шкатулку с драгоценными камнями и быстро покинули место убийства.
Попытки обнаружить украденные бриллианты, предпринятые сыщиками, специализировавшимися на сбыте похищенных вещей, ни к чему не привели. Шкатулка и хранившиеся в ней бриллианты как сквозь землю провалились.
В официальных сообщениях, просочившихся в печать, ничего не говорилось о том, что именно унесли из квартиры. Ущерб дипломата — миллион долларов. Эта преданная огласке сумма на самом деле была намного меньше того, что было утрачено не только семьей посла, но и государством в Южной Америке!
В лихой биографии английского флибустьера Френсиса Дрейка, изобиловавшей победами над испанскими галеонами, почти не было поражений. Но одно все же случилось, после того, как пирату сама британская королева пожаловала звание пэра. На радостях покоритель океана угорел в пирах и утратил бдительность. Тогда пиратский фрегат настигла испанская военная каравелла и взяла разбойничье судно на абордаж. Дрейк еле унес ноги и поклялся отомстить испанцам. Что ему и удалось сделать в составе военного флота Англии под общим командованием Нельсона в битвах при Абукире и Трафальгаре, где в составе французской эскадры находились и испанские военные корабли.
В капитанской каюте Дрейка испанцы обнаружили необыкновенную шкатулку изящной работы. В ней пират хранил награбленные сокровища особой ценности. Испанский адмирал преподнес трофей наместнику мадридского двора Хосе Родригесу Гарсия, возглавлявшему в то время вице-королевство в одном из южноамериканских государств. Эта шкатулка передавалась от одного поколения прославленного рода к другому, пока не оказалась в Москве. Сюда ее привезла супруга дипломата, представительница главной ветви аристократической семьи в последнем поколении.
Шкатулка никогда не выставлялась на аукционные торги, но тем не менее имела каталожный эстимейт в полтора миллиона долларов по первому лоту аукциона в любой стране.
Как и киплинговский анк, приносящий смерть своим обладателям, в Москве шкатулка оказалась роком для своей хозяйки. Знатная донья погибла от беспощадной бандитской расправы, а шкатулка начала свой непредсказуемый, таинственный путь, орошенный кровью многих жертв.
Но Шабрин, далекий от высоких оценок исторического наследства, рассуждал куда проще и понятнее. Они с Жуком сделали свою работу, за которую было обещано хорошее вознаграждение, и, говоря бандитским языком, крупно «фраернулись».
Сейчас Шабрин крыл себя последними словами. Как мог он, опытный волк-одиночка, довериться Жуку, не раз побывавшему в психушке? И только потому, что в последнее время серьезные дела не подворачивались, а Шабрин который день сидел на одних бобах, он все же решился ввязаться в это очень сомнительное дело, к тому же еще и закончившееся мокрухой. Ни Шабрин, ни Жук не ожидали, что в проклятой квартире окажется женщина, да еще иностранка, ни бельмеса не понимающая по-русски.
Квартиру эту назвал Жуку знакомый — бывший сотрудник КГБ, хорошо знавший работу управления МИДа по оказанию бытовых и коммунальных услуг дипломатическому корпусу в Москве. Он-то и сориентировал Жука, где может стоять та шкатулка, из-за которой Шабрин вынужден протирать полку заквагона.
Шабрин никогда не забудет наполненные ужасом глаза женщины, увидевшей в своей квартире двух угрюмых мужиков. Он тоже растерялся в первую минуту, но быстро взял себя в руки и жестко потребовал выложить на стол все ценное и деньги. Женщина беспомощно развела руками и на каком-то птичьем языке начала сбивчиво лепетать. Шабрин и Жук переглянулись. Для них уже не было сомнений: эту дуреху, ни к месту оказавшуюся у них на пути, придется «мочить»!
Шабрин решительно шагнул вперед и зажал рукой рот женщины. В этот момент Жук ударил ее ножом в бок. Шабрин почувствовал, как из-под ладони рвется наружу крик боли, и сильней сжал ей рот. Жук бил ножом неумело, и Шабрин, отстранив подельника, нанес точный удар между ребрами в сердце. Потом он уже не останавливал Жука, который, впав в ярость, буквально искромсал безвольное тело. Шабрин безучастно смотрел, ожидая, пока Жук не остынет:
— Все? Успокоился? Давай заниматься делом!
Жук молча указал на двухъярусное трюмо, из которого они извлекли шкатулку. Но когда Шабрин подковырнул ножом затейливо украшенный язык замка и на стол выплеснулась разноцветная россыпь переливающихся камней, у него перехватило дыхание. Шабрин ничего подобного никогда не видел. Разве только в кино.
Рука невольно захватила горсть ослепительных сокровищ. Шабрин опустил их в карман, крепко сжимая, словно боясь расстаться с ними.
Он видел, то же проделал и Жук.
А ведь Карась напутствовал: «Ничего не брать! Все равно эти вещички никто из вас сбыть не сможет. Сейчас мало людей, способных дать за них достойную цену, и только я знаю их наперечет. Всего-то проколетесь и завалите дело!» Шабрину и Жуку поручалось одно: добыть шкатулку и получить ну очень большие деньги за работу. Остальное брал на себя Карась.
Как условились, Карась ждал в маленьком грязном кафе на Самотеке. Он понимал: Шабрин — это не малахольный Жук. Предстоит жесткий торг. И Карась к нему тщательно подготовился.
Когда в узком проходе между тесными столиками показались Шабрин и Жук, Карась сразу увидел: его предположение верное, шкатулки с ними не было. Не дожидаясь, пока Шабрин начнет свою игру, Карась, еле сдерживая ярость, напрямую спросил, не отводя глаз от Шабрина:
— Сколько ты за нее хочешь?
Черный глаз карту метит
Почему Шабрин пошел на попятную? Ведь нутром, по-звериному чуял: нельзя верить Карасю! И почему тогда на Самотеке не внял внутреннему голосу: немедленно валить кагэбэшника, как только Карась выложил перед ним бумагу, где аккуратно перечислялись все явки, имена подельников в последних грабежах, что числились в висяках у милиции. Именно после них изрядно поиздержавшийся Шабрин повелся на предложение Жука.
— Или мы договариваемся, или прямо сейчас милиция начинает шмон по всем этим адресам!
По категоричному тону Карася было понятно, он не шутит, и Шабрин дрогнул. В этих чертовых конторах так готовят «мусоров», что они всегда остаются на вершке.
— Ладно, — нехотя процедил он, — но полкалыма сразу на стол!
— Ты, наверное, слетел с катушек! Ты только прикинь, сколько это выходит на кон? И хочешь, чтобы тут, в кафе, у всех на глазах полезли такие зузы? Ты же сам шкатулку поостерегся брать на «стрелу»! Давай так. В саду за гостиницей Советской Армии есть беседка. Завтра вечером там я передаю тебе портфель, ты отдаешь шкатулку. Затерли вопрос?
Почему же все-таки Шабрин принял условие Карася? Через три дня после убийства иностранки он попробовал «толкнуть» несколько «светлячков» своим знакомым барыгам, но те, увидев камни, испуганно шарахнулись:
— Ты чего, Шабрик, с такими сверкалками только за бугор! Там у них аукционы всякие, миллионеры-коллекционеры, а здесь сразу лопухнешься и загремишь за колючку!
Да, в такой идиотской переделке Шабрину бывать еще не приходилось. Как колодец в жаркой пустыне: вода близка, а напиться — накось выкуси! Мираж!
Шабрин теперь думал о шкатулке с ненавистью. Жгло одно желание: поскорей избавиться от нее, получить честно заработанные хрусты и разбежаться с кагэбэшником и полудурком Жуком, который сумел-таки подбить бывалого уркана на это дело.
В саду на Самарской их повязали сразу. Откуда взялась такая уйма ментов, причем сразу? Будто бы прямо из воздуха! Прежде чем миновать вход в парк, Шабрин тщательно осмотрелся и не обнаружил ничего подозрительного. Под навесом в полупустом павильоне «Вода–мороженое» несколько пожилых людей о чем-то увлеченно спорили, рассматривая вечернюю газету. Опытный глаз Шабрина нигде не приметил признаков засады.
На Жука Шабрин зла не держал: чего можно ждать от «из-за угла мешком вдаренного»? Жук и сейчас искренне верил, что «амбец» случился с ними в натуре. А вот себя Шабрин корил последними словами. Теперь он твердо знал: дороги его и Карася переплелись надолго. И пока он, Шабрин, не вернет свой «квиток», бандитской душе покоя не видать!
Карася вроде бы должны упечь в красную зону для спецуры. А вот Шабрину придется теперь по новой мотать этак годков пятнадцать в самом что ни на есть строгаче! Судья припомнил урке все его старые судимости.
Под монотонную перекличку колес в голове у Шабрина роились грустные мысли. Но он еще не знал, к каким открытиям приведет его казенная дорога.
Откровение «польского вора»
Братва встретила Шабрина с теплым приветом:
«Где гулял, братишка, так долго?»
Однако новости здесь были для Шабрина невеселые. Знакомый вор Бес, который на всех сходках держал за Шабрина слово, снял корону и записался в «польские воры» (бывшие законники, резко поменявшие понятия и отошедшие от правил. Их презирают в блатном мире и ждут от них «сучьей веры». Поддерживать с ними дружбу коллектив считает «западло»).
Перед Шабриным встал нелегкий выбор. Отказаться от верного «кента» или держаться принятых понятий? Но нарушать понятия — это подписать отходную на всю жизнь!
И все-таки Шабрин решил по собственному толку. Он попросился в один отряд с Бесом и только Бесу доверил историю о посольской шкатулке.
Бес напружнил морщины на лбу:
— Как, ты говоришь, звали твоего кагэбэшника? Карасев? Так ведь это же старый подсадняк с Лубянки! Когда в шестидесятых КГБ забирал ОПД (оперативно-поисковые дела) на воров у милиции, этот твой Карасев заманил в капкан не одну блатную душу!
И после раздумья Бес продолжил:
— А я догадываюсь, кому твой Карасев мог забодать эту самую шкатулку. Есть у них на подвязке ювелир-«маровихер». Раньше он на Столешниковом «рыжье» у «скокарей» скупал. Потом его кагэбэшники к своим делам подтянули. Та еще крыса! Все схваченное под полом держит. Дай припомнить... Моисеев! Точно он! Скорей всего, твои камушки в заначке под полом ждут новой Октябрьской революции.
Вскоре в колонии разгорелась «сучья война». Блатные подняли бунт, на троих «польских воров» скатились бревна из кладки. Из ГУИНа приехала комиссия, и всех «польских» перевели на другую дальнюю «командировку».
Вокруг Шабрина теперь образовалась пустота. Он вышел из доверия, на него косились те, кто еще вчера отдавал почести заслуженному зэку. И вскоре Шабрин стал одиночкой. Это хоть и не «польский вор», но таких тоже не любят и стараются по-любому подставить.
Когда озлобившийся Шабрик уже принял решение завалить опостылевшего своими вечными придирками бригадира, в колонию прибыли новички. Среди них — убийца и бузотер Сорока.
На прежней «командировке» его считали завзятым «отрицаловкой», постоянное местопребывание у него было ПКТ (помещение камерного типа).
В блоке он занял место Беса. И Шабрину стало с кем побалакать за вечерним чифирком.
На старой «командировке» Сорока был матерым штрафником, и местная администрация добивалась у Москвы его перевода. Когда это удалось после очередной выходки Сороки, чуть было не приведшей к массовым беспорядкам, там наконец вздохнули с облегчением.
Сорока — личность необычная. Правдолюбец и борец за справедливость. Хоть он и мотал срок по тяжелой статье, но в авторитетных не ходил. Среди зэков держался особняком. Зато за понятия, которые почитал еще с мальчишеской подворотни, готов был порвать глотку каждому. Его не понимали и побаивались.
На новом месте Сорока начал искать случай для протеста, но тут произошло событие, на первый взгляд вполне рядовое, но для наших героев оно послужило отправной точкой для дальнейших поворотов судьбы.
Муровский сыщик замутил всю картину
Яковлев с самого начала вел дело по убийству иностранки. Лично министр ВД каждое утро требовал справку о продвижении расследования серьезного преступления. По мидовским каналам все время поступали конфиденциальные ноты с требованием разыскать и вернуть в Южную Америку сокровища, имеющие большую историческую ценность.
После задержания Шабрина Яковлев так и не добился от него объяснения, куда пропала шкатулка с музейными редкостями.
Правда, в «чистухе» Шабрин указал, что не удержался и на месте убийства иностранки все-таки взял несколько бриллиантов и изумрудов, которые так и не сумел продать.
На судебном процессе они фигурировали в качестве вещдоков против Шабрина и Жука, но вот что стало с самой шкатулкой после того, как все участники этой истории были задержаны, оставалось непонятным.
Яковлев, на которого постоянно давило муровское начальство, чувствовал: такой человек, как Шабрин, никогда не смирится с тем, что Карасев его кинул, как последнего «набушмаченного баклана», и постарается найти пропавшие сокровища. Судьба Карасева для милиции оставалась невыясненной. После суда его дело исчезло, все запросы Яковлева оставались безответными.
Конечно, Яковлев не мог знать, что для Шабрина в этом деле наступил некий момент истины после его встречи с Бесом. Но все же сыщику казалось, какая-нибудь ниточка от Шабрина должна протянуться когда-нибудь к Карасеву, и он уговорил начальство на командировку к Шабрину в место наказания.
Приезд Яковлева вызвал у Шабрина раздражение. Он сразу уловил, куда клонит московский опер, и резко пошел в отказ.
— Все, что знал, рассказал на следствии. А здесь, за колючкой, для меня ничего не прояснилось. — И, усмехнувшись, добавил: — Ищите сами. Если найдете, возьмете в долю!
Яковлев, собирая бумаги, ничего не ответил. Но перед отъездом запросил рапортичку с подробными данными на Шабрина за время пребывания в колонии: с кем сидит, в чем замечен, не проявлял ли склонность к побегам, что из себя представляет прибывший недавно сюда Сорока, когда подружился с Шабриным.
Шабрин после отъезда Яковлева забеспокоился. Шкатулкой заинтересовался МУР. Значит, Карасев так и не пойман. Надо что-то быстро предпринимать! И Шабрин придумал.
Теперь он смотрел на Сороку уже иначе. Сорока для администрации человек темный и опасный. Неясная лошадка. Понятно, что для «кума» такой подарок не в радость. У него своих обормотов по горло. Едва избавились от «поляков», а тут соседи спровадили мутного зэка. Если Сорока закосит под «стахановца», в колонии только обрадуются возможности сплавить под благовидным предлогом опасного сидельца. И Шабрин, впервые за четырнадцать лет, заговорил. Вот так Сорока из лагерного «кента» Шабрина превратился в его подельника.
А Сорока с этого момента вел себя как шелковый. В администрации удивленно руками разводили. И когда у Сороки по времени подошло право на условно-досрочное освобождение, в местный суд пошло представление.
В администрации к тому же решили убить двух зайцев. Избавиться от непонятного Сороки — мало ли что еще ему на ум придет — и снять заботу о наблюдении за Шабриным и Сорокой с регулярными спецоповещениями в Москву.
Этого добился московский опер после посещения Шабрина. Мало в колонии всяческих хлопот, так еще за этими двумя чертями смотреть надо!
Вот так Сорока перешагнул линию проходной, оставив за спиной Шабрина, от которого получил набой на ювелира Моисеева с его значительной «нычкой» под паркетными половицами в квартире.
Чем окончился «визит» Сороки к ювелиру, читатели уже знают.
А вот какой оборот это дело приняло в дальнейшем, об этом разговор впереди.
Бриллиантовый угар
Яковлев, в общем, оказался прав. Начерченная им схема показала: линии от каждого субъекта преступления пересекались между собой, пока не сфокусировались в одной точке — на Сороке. Если Сорока «поплывет», легко прижать и Шабрина. Значит, погибший ювелир связан с тайной шкатулки! И Яковлев начал изучать связи ювелира.
Когда схема запестрела новыми фамилиями, сыщик направился к генералу. Рассматривая схему, генерал сокрушенно качал головой. Потом после паузы раздумья сказал:
— Согласен на глубокую разработку, но чтобы комар носа не подточил! Ты же понимаешь, какой пласт поднимаешь?!
Яковлев молча кивнул.
Сорока вернулся к месту колонии, чтобы найти способ связаться с Шабриным и рассказать о неудаче. В уголовном мире не верят даже близким друзьям.
Вполне возможно, что Шабрин, раздосадованный пустышкой под полом у Моисеева, мог не поверить словам Сороки и занести его в свой кондуит смертников рядом с Карасем. Кроме встревоженного Сороки это хорошо понимал и Яковлев. Поскольку найти возможность для полюбовного объяснения с Шабриным у Сороки не получилось, он, скорее всего, дал по газам вон из России, пока не освободился Шабрин. Сороку объявили в розыск.
К Шабрину сыщик решил больше не ездить. Важней было дождаться освобождения Шабрина и взять его под плотное наблюдение. Время его отсидки подходило к концу, и в МУРе готовились зорко следить за всеми передвижениями бандита. Куда и к кому он направится по вольной дороге?
Вышло так, что освободился Шабрин одновременно с сообщением из Минска в Москву о том, что белорусскими сыщиками задержан гоп-стопник — гастролер, по ориентировке похожий на Сороку. Муровские сыщики приехали в Минск, где коллеги передали им задержанного.
Яковлев теперь чувствовал себя в седле уверенно. Сорока не стал запираться и признался, что ювелира «замочил» он. Да и не мог не признать: жена и дочь на всю жизнь запомнили страшного гостя и указали на Сороку среди статистов на первом же опознании.
Спасти Сороку от высшей меры могло только чистосердечное признание. И он поплыл по течению, не оглядываясь на берег позади, где маячила грозная фигура Шабрина.
Сорока не мог помочь Яковлеву в находке шкатулки. Это стало понятным после первого допроса. Ведь Шабрин использовал Сороку как «мясо», так же, как его самого красиво использовал Карасев. Придется набраться терпения и ждать, когда одуревший от бриллиантового угара Шабрин подведет опергруппу своим путем к раскрытию тайны шкатулки. То, что оказалось не по зубам сыщикам, могло получиться у охваченного жаждой сокровищ Шабрина. Во всяком случае, последнюю надежду раскрыть секрет пиратского клада известного флибустьера и пэра двора, подданного ее британского величества сэра Френсиса Дрейка, непонятным образом растворившегося в неизвестности сумеречной России, муровский сыщик связал с Шабриком.
Поезд из Рязани прибыл на московский перрон. Шабрин вышел из вагона и смешался с толпой. Здесь он не был больше пятнадцати лет, и все эти годы его мучило ожидание, когда наконец наступит тот день, который приблизит его к надежно запрятанным Моисеевым сокровищам. Для сознания Шабрина это ожидание было нестерпимой мукой. Он верил, что если Сорока не врет и ничего не нашел в доме ювелира, то только лишь потому, что с пристрастием не допросил жену и дочь Моисеева. Уж они-то наверняка знали, куда пристроил хитрый ювелир драгоценности и шкатулку.
Но прежде чем направиться в Проточный переулок, где жила семья Моисеева, ему надо было устроить еще одно дело в Москве.
В Рязани серьезные люди поручили ему привезти сюда сумку с пистолетом «Аграном» и несколько гранат РГД. За это Шабрину выдали новенький китайский ТТ. И хотя он никогда не жаловал пистолеты китайского и югославского производства, ничего иного пока для него не нашлось.
Тяжело набитая оружием сумка оттягивала плечо, и Шабрин резко обернулся, когда кто-то сзади подтолкнул ее вверх, словно желая помочь тяжелой ноше. Перед Шабриным стоял улыбающийся Яковлев:
— Тяжелый у тебя сидор, Шабрин, и кому ты его грузишь?
Шабрин кинулся вперед, расталкивая пассажиров с чемоданами, но тут же получил болезненный удар под коленку и оказался на земле.
На Петровке, 38, Яковлев с сочувствием выслушал полный ненависти к Карасеву монолог Шабрина и подумал про себя: «Могу понять твою злость, парень. Но от нас Карасев еще дальше, чем от тебя!»
За оружие Шабрину полагалось еще три года дополнительной отсидки, но по наивности он попросил Яковлева походатайствовать перед начальством с учетом особой важности дела о разрешении участвовать ему, Шабрину, в поиске Карасева:
— Не нужна мне эта хренова шкатулка, мне бы только вырвать глотку у этой мрази!
Яковлев доложил генералу, что Шабрин оказался таким же пустым, как и Сорока, и предложил новый план поиска сокровищ. Генерал пробежал глазами бумагу и, когда увидел, кого намерен Яковлев включить в разработку, побледнел:
— Без личного разрешения министра за эту тему браться не будем!
Через несколько дней начальник отдела вызвал Яковлева: «Саша, генерал вызывает».
Генерал был краток: «Закрывайте это дело и можете считать мои слова приказом свыше».
Ему было неудобно, и он не смотрел в глаза сыщикам.
«А как же с возвращением шкатулки в МИД?»
Генерал пожал плечами и показал пальцем на потолок.
За генерала нашему читателю ответим мы. Тайна шкатулки пирата Френсиса Дрейка надежно скрыта на Лубянке среди других не менее загадочных дел, типа, скажем, фирмы Ланако и причастности к ней Макса Лозовского. И еще многое, о чем мы, может, узнаем, а скорее всего, не узнаем никогда.
P.S. Имена и фамилии некоторых героев изменены.
