Леонид и черный кот
Недавно на большом мероприятии в честь 25-летия со дня принятия Уголовного кодекса РФ молодой журналист заявил, что всех, кто совершил преступления второй раз, нужно отселять навсегда куда-нибудь на Таймыр. И пусть-де живут там как хотят, раз не могут соблюдать законы. По этой логике Леонида нужно было бы отселять даже не на Таймыр, а на другую планету. Как-никак шесть раз был за решеткой.
Мы встречаемся с Леонидом и фотографом-художником Натали Русс около старого здания Электрозавода. Внутри есть помещения, которые словно бы законсервировались со времен советский эпохи. Мы отправимся благодаря им в путешествие на «машине времени» к той точке, когда Леонид начал совершать преступления.
— Я москвич в третьем поколении, — начинает Леонид. — Семья у меня интеллигентная. Мама — старший инженер, отец — заведующий складом в типографии «Красная Звезда» (я, кстати, там одно время работал помощником печатника). Но дурная компания, затянуло с молодости. У меня дача была в Подмосковье, связался там с местными. Сначала мы угоняли коней, аж во Владимирскую область их уводили. Потом осень наступила, кони уже — неактуально, потому как холод, романтики нет. Стали угонять автомобили. Первый срок получил за угон в 1983 году. Попал в Можайскую колонию для несовершеннолетних. Второй раз попал за превышение самообороны — дали год. Ну и понеслось. Были сроки за хулиганство, покушение на убийство, угрозу убийством (поссорились с соседями, я нагрубил, решил их попугать своим антикварным оружием, и этого было достаточно). В последний раз получил срок в 2017-м за то, что 9 Мая после салютов решил пострелять в воздух.
Леонид в качестве заключенного объехал едва ли не всю Россию. На вопрос «Часто ли били, пытали?» отвечает: «Попадало, конечно», рассказывает, как в «Бутырке» в 90-е заключенных прогоняли через строй надзирателей с дубинками (называлось «пустить камеру на бега»), спускали на них овчарок, как ОМОН заходил и «клал на коридор» зэков лицом вниз, а по голым телам потом бегали ногами. Вспоминает, как сидел в камере на 35 человек, где по факту было 120. Нынешние времена называет почти что золотыми с точки зрения гуманизма.
В перерывах между отсидками Леонид периодически работал (тем более что в те годы за тунеядство можно было получить новый срок до 2 лет).
— Кем я только не был, — вспоминает Леонид. — В какой-то момент окончил школу-магазин (такие в СССР были) по профилю мясника. Но торговля — не мое, я это быстро понял. Устроился в Уголок Дурова разносчиком кормов. Тяжело было, животных много, а нас мало (трое). У меня на попечении была слониха, ламы, обезьяны. Скучал по ним потом, когда все бросил. Почему уволился? Тогда я молод был, в голове дурь лихая.
Арт-терапия против рецидива
Натали Русс не обычный фотограф-художник. Она использует снимки для того, чтобы показать людям их внутренний свет. Ее концепция состоит в том, что сущность любого человека — не преступная, он изначально, по самой своей природе, создан не для темных дел.
Перед съемками она опрашивает всех потенциальных героев своих фотосессий, узнает у них про их жизнь и мечты, про то, с кем из персонажей фильмов они себя ассоциируют, что в жизни не принимают и т.д. И дальше создает фотообраз, который вызывает у человека эмоции и чувства, которые, возможно, помогут отпустить старую обиду, боль и реализовать себя.
Для всего этого нужно в «модель» почти что влюбиться, тотально принять и показать ей — она заслуживает жить и быть счастливой хотя бы уже по праву рождения. Но легко симпатизировать красивым женщинам, успешным мужчинам, и совсем другое — человеку с таким прошлым.
— Я очень волновалась перед встречей с ним, — признается Натали. — Из долгих предварительных разговоров по телефону узнала, что он никого не убивал, крови на его руках нет. Для меня это было важно, хотя я понимаю, что социализироваться должны в том числе и убийцы, тут ничего не попишешь.
Оказалось, что Леонид любит носить черные костюмы, туфли с острым носом. Он умудряется при всем своем, скажем так, незавидном положении выглядеть очень стильно. Это меня поразило.
Общение с ним показало, что на самом деле он всегда хотел выделяться, быть нестандартным, а другого пути, кроме как криминального, для этого не нашел. Мы с Натали решили не подбирать для него новую прическу и одежду, а через фото показать ему самому, что люди его могут принимать таким, какой он есть, а стилягой можно быть, так сказать, в рамках правового поля.
Для фотоссесии нашли черную кошку (он сам так захотел), с которой, правда, вышел казус — в какой-то момент она сбежала. Когда Леонид сбросил пиджак, оказалось, что все тело его исписано, как картина. И у каждой татуировки своя история, которую уже не вычеркнешь, да и не в этом цель. Пока Натали щелкает затвором, я выясняю разные подробности из жизни.
Леонида поначалу немного смущает такое внимание к его персоне. Он удивлен, что бывшие осужденные кого-то интересуют, и искренне благодарен за это. Про себя рассказывает — вспыльчивый, любит антикварное оружие (он в нем большой эксперт).
— Я вышел в прошлом году, — говорит Леонид. — А тут мир на карантине. Паспорт потерян был, пришлось его восстанавливать. С большим трудом встал на учет в центре занятости. Пришел, а мне говорят: «Становитесь сами через компьютер». А у меня нет компьютера, где я его возьму? Пожаловался в Департамент труда и занятости. Пришел ответ, что мною займутся. В итоге меня вызвали в службу занятости и сказали: «Вон у нас стоят компьютеры, идите и пользуйтесь». А я не умею, меня никто не учил. «Пальчиками ударяете по клавиатуре, и все получится», — ответил специалист. Я сказал, что жалобу написал. Скандал разразился. И мне говорят: «Может, вам лучше обратно в колонию вернуться?»
Писал в мэрию и Администрацию Президента о своей ситуации. В общем, «куратор» в службе занятости сказала, что направлений на работу мне не дадут, надо искать самому. Искал — без толку. Судимых не берут нигде.
Но вот съемка завершена. Мы тепло прощается.
— Я понимала, что он не будет позировать, и я буду подстраиваться под него, — делится своими впечатлениями Русс. — Если поза для него была неорганична, он сразу об этом говорил. Он был не агрессивный, но я осторожничала с ним. Не была сначала расслабленна, старалась контролировать, чтобы не сказать лишнего, чтобы его не разозлить. Я знала, что он импульсивный. В итоге съемка стала точкой роста и для меня: суметь настроиться на волну, принять, понять. А сам он почувствовал наше участие, участие общества в его судьбе.
Мы надеемся помочь Леониду с трудоустройством, научить пользоваться компьютером и соцсетями, где он может разместить те снимки, что ему понравятся, чтобы найти друзей в мире не криминальном, а гражданском.
Спецоперация «Пробация»
В отчете МВД о состоянии преступности в России за 2020 год сказано: больше половины (59,8%) расследованных преступлений совершено лицами, ранее преступавшими закон. Рецидив огромен, и не обращать на это внимание — само по себе преступно.
Недавно один бывший следователь написал пост в соцсетях о том, как стал свидетелем сцены: в магазине на кассе продавщица накричала на человека, который не умел пользоваться пластиковой картой. Он пытался ей объяснить, что только освободился... Каждый, кто выходит из колонии на волю, будто попадает в другой мир — так стремительно все меняется. Это пугает бывших сидельцев. И многим зачастую не остается ничего, кроме как возвратиться в мир привычный, тюремный.
Идея создания пробации не новая, но все прочие попытки претерпевали неудачу. И вот очередная, но на этот раз шансы, что все заработает, действительно есть.
Итак, законопроект (разработан Минюстом при участии правозащитного сообщества, в том числе членами СПЧ, включая автора этих строк) предусматривает четыре вида пробации. Это досудебная, судебная, пенитенциарная и постпенитенциарная.
— Пробация на стадии следствия, то есть досудебная, позволяет уменьшить число взятых под стражу людей и снизить опасность совершения новых преступлений на период нахождения под подпиской о невыезде, — говорит правозащитник Андрей Бабушкин. — Если человек уже в СИЗО, то пробация предусматривает более глубокое изучение его личности, мотивов совершения преступления. Судебная — это о принятии судом решения уже с учетом его положительных и отрицательных черт и вынесении приговора, не связанного с лишением свободы.
Как будут работать эти два вида пробации — вызывает много вопросов. Куда проще с двумя другими — на стадии, когда человек сидит в колонии и когда он освободился.
Вот представьте, «заехал» сиделец за решетку, а с ним сразу начинают работать специалисты. Они помогут восстановить все документы, проконтролировать, чтобы сохранилось его жилье, обучат финансовой грамотности и т.д.
— Ему оказывается помощь в том, чтобы у него не возникло огромных долгов (если на воле остались кредиты, например, то их реструктурировать), — продолжает Бабушкин. — Разыскиваются его родственники. Ему оказывается помощь в примирении с потерпевшим. С ним много работают психологи. В итоге человек подвергается разрушению под влиянием тюремных условий в меньшей степени или личность не разрушается, а наоборот, происходит ее развитие. Задача пенитенциарной пробации — чтобы человек задумался о причинах прежнего поведения, получил поддержку. А после отбытия наказания ему помогут адаптироваться к современной жизни, устроиться на работу и многое другое.
Служба пробации будет на базе ФСИН, но с привлечением самых разных институтов гражданского общества. Бабушкин, к слову, настоял, чтобы было введено понятие научного обеспечения института пробации. Если это будет сделано, то высока вероятность снижения численности тюремного населения.
Как все это будет работать — время покажет. Но опыт других стран, где службы пробации давно работают, говорит, что рецидив снизится по меньшей мере наполовину. В любом случае без поддержки общества и изменения отношения к бывшим преступникам вряд ли изменения будут кардинальными. Пока мы все не поймем, что эти люди — не инопланетяне, что они выросли среди нас. И наша задача помочь им, как говорит Натали Русс, понять, что они по самой природе своей не преступники.
